Сам Павлов так и не осознал важности своего обучающего процесса. Но то, что началось в те далекие дни, впоследствии развилось в точную науку, которая позволяла управлять животными, пришельцами — и людьми — практически как угодно. Только руллы нарушали стройную картину контрольных экспериментов, срывая их своей неудержимой волей к смерти. Ученые уже предвидели, какая трагическая судьба ждет галактическую империю Земли, если не удастся каким-то образом проникнуть в сознание руллов.
Уж так отчаянно Джеймисону не повезло, что он не имел времени для реального проникновения.
Того, кто медлил здесь, на этом каменистом плато, ждет смерть.
Но даже то, что он должен сделать, — минимум того, что он должен сделать, — потребует траты драгоценного времени. Туда и обратно; туда и обратно; необходимо установить ритм повиновения.
Образ рулла на экране был очень похож на оригинал. Трехмерный, и движения, как у автомата. Воспротивиться этому вызову было невозможно, воздействие затрагивало все основные нервные центры. Рулл так же не мог вырваться из заданного ритма, как не мог сопротивляться импульсу голода.
После того как он бездумно прошагал туда-обратно пятнадцать минут, изменяя скорость под управлением Джеймисона, профессор начал заставлять рулла и его изображение карабкаться на деревья. Вверх, потом снова вниз, и так раз шесть. Потом Джеймисон ввел свое изображение.
Напряженно, одним глазом глядя в небо, а другим на разворачивающуюся перед ним сцену, он следил за реакцией рулла на присутствие человека. Обычно запах человека стимулировал пищеварительную систему руллов. Это было ясно из того, каким образом открывались и закрывались их присоски. Когда несколько минут спустя Джеймисон заменил свое изображение собой, он с удовлетворением обнаружил, что этот конкретный рулл временно утратил обычную для них реакцию автоматического голода, испытываемого при виде человеческого существа.
И теперь, достигнув стадии полного контроля, Джеймисон заколебался. Сейчас не время делать тесты. Может ли он потратить на них время?
Он понимал, что должен. Такой возможности, вероятно, еще сотню лет не представится.
Когда двадцать пять минут спустя профессор закончил тесты, то побледнел от волнения. И подумал: «Вот оно. Мы сделали это».
Он потратил десять драгоценных минут, излагая суть своего открытия через записывающее устройство радио на запястье и от всей души надеясь, что передатчик шлюпки уцелел при падении с горы. Поймал еле слышный отклик и послал свое сообщение в подпространство.
И выждал десять минут. Ответа не было.
Понимая, что сделал все, что мог, Джеймисон подошел к краю обрыва, откуда планировал начинать спуск.
Поглядел вниз, содрогнулся, вспомнил передачу с «Ориона»: «…собрался весь флот руллов…»
Больше никаких задержек!
Он опустил рулла на первый выступ. Спустя момент застегнул лямки на себе и шагнул в пустоту. Спокойно, с легкой силой рулл схватил другой конец веревки и опустил Джеймисона на выступ рядом с собой.
Они продолжали спускаться. Это была трудная работа, хотя они использовали очень простую систему.
Человек и рулл были связаны длинной пластиковой веревкой. Металлический прут, обычно используемый для того, чтобы чистить гладкие бока космического корабля, позволял удерживаться на нужном месте, пока веревка делала свое дело.
На каждом выступе Джеймисон втыкал прут в уходящий вниз склон твердой скалы. Веревка скользила по системе блоков пруга, когда рулл и он по очереди опускали друг друга к уступу далеко внизу.
В момент, когда оба снова оказывались на одном уступе, Джеймисон выдергивал прут из скалы, и он падал вниз, снова готовый к использованию.
День уплывал во тьму, как встревоженный человек в сон, — медленно, устало. Джеймисон разгорячился, выдохся и начал впадать в уныние, чувствуя, как ноют мышцы.
Он видел, что рулл все яснее осознает его присутствие. Он все еще сотрудничал, но в его глазах появлялось напряженное выражение каждый раз, когда он опускал Джеймисона вниз.
Действие условного рефлекса заканчивалось. Рулл выходил из транса. Спуск необходимо завершить до ночи.
Был момент, когда Джеймисон засомневался, что это ему удастся. Он заметил, что рулл бросает на него быстрые, нервные взгляды. Когда рулл опускал его вниз на выступ рядом с собой, его голубые глаза, пристально глядящие голубые глаза придвигались все ближе и ближе к Джеймисону. И потом, когда ноги профессора оказывались на уровне этих странных глаз, они поворачивались, провожая его взглядом.
Напряженный взгляд рулла напомнил Джеймисону о его открытии. Он злился на себя, что никогда прежде это не приходило ему в голову. На протяжении столетий человек знал, что усилия видеть ясно требуют по меньшей мере двадцати пяти процентов энергии всего тела. Ученые Земли должны были догадаться, что обширный волновой диапазон глаз рулла был продуктом балансирования деятельности желез на фантастически высоком энергетическом уровне. Балансирования, которое, будучи поколеблено, наверняка нарушает что-то и в самом разуме, временно или навсегда.
Открытие Джеймисона состояло в том, что это нарушение было необратимым.
Как должен сказываться длительный период голодания на таком типе нервной системы?
Это открытие могло изменить саму природу войны. Оно объясняло, почему руллские корабли никогда не нападали на человеческие продовольственные базы и линии питания: руллы не хотели идти на риск адекватного ответа. Оно объясняло, почему руллские корабли так безжалостно сражались со вторгшимися в их пространство земными кораблями. Оно объясняло их безжалостное уничтожение других рас. Руллы жили в постоянном страхе, что их ужасная слабость может выплыть наружу.
На губах Джеймисона заиграла почти варварская улыбка предвкушения. Если его сообщение будет получено или если ему удастся выбраться отсюда, очень скоро руллы начнут испытывать муки голода. Земные корабли сконцентрируют свои атаки именно в этом направлении. Запасы продовольствия на всех планетах будут отравлены, нападения станут проводиться без заботы о раненых, беспрерывно и совершенно безжалостно.
Можно не сомневаться, очень скоро после такого изменения тактики руллы начнут отступать в свою галактику. Это единственное разумное решение. Захватчика нужно гнать и гнать, пока он не будет вынужден вернуть все, что успел завоевать за тысячу лет.
В четыре пополудни Джеймисон вынужден был снова остановиться и отдохнуть. Он отошел от рулла и уселся на каменном выступе. Голубое небо пылало медью, ветер стих, над головой протянулась завеса облаков.
Надо отдать должное боевым кораблям землян и их сопровождению: именно благодаря их усилиям пока ни один вражеский корабль не предпринял попытки освободить рулла на плато.
Возможно, конечно, руллы просто не хотели, чтобы стало известно о присутствии здесь одного из них.
Джеймисон отбросил это предположение как непродуктивное. Чувствуя сильную усталость, он на глазок сравнил уже пройденную часть обрыва с тем, что еще осталось. По его оценкам, они преодолели две трети расстояния. Увидев, что рулл пристально смотрит на долину, Джеймисон тоже устремил туда взгляд.
Зрелище, которое открывалось их разным глазам и перерабатывалось разными мозгами, в общем и целом уныло однообразное, тем не менее производило удивительное впечатление. Лес начинался примерно в четверти мили от основания утеса и буквально не имел конца. Он покрывал и холмы, и неглубокие долины. Чуть отступив на берегу широкой реки, за ней он вздымался снова, карабкаясь по склонам затянутых туманом далеких гор.
Часы Джеймисона показывали четыре пятнадцать. Пора двигаться дальше.
В двадцать пять минут седьмого они добрались до выступа на высоте ста пятидесяти футов над холмистой равниной. Пришлось использовать всю длину веревки. Первым внизу оказался рулл, и эта операция прошла без всяких инцидентов. Джеймисон с любопытством смотрел на него сверху. Интересно, что он станет делать, оказавшись на свободе?
Рулл поднял на него взгляд и ждал.
Джеймисон помрачнел — потому что это была возможность, которой он не воспользовался. Он повелительно замахал руллу рукой и вытащил бластер. Рулл попятился, но остановился в укрытии огромной скалы. Кроваво-красное солнце опускалось за горы, на землю надвигалась тьма. Джеймисон съел свой обед. Заканчивая трапезу, он заметил внизу движение.
Рулл скользил неподалеку от подножия утеса.
И вскоре исчез за его выступом.
Выждав немного, Джеймисон начал спуск. Этот процесс лишил его последних сил, но зато теперь под ногами была твердая земля. Где-то на расстоянии трех четвертей спуска он поранил палец о шершавый участок веревки.
Добравшись до земли, он заметил, что палец выглядит странно серым и явно нездоровым, хотя сгущающиеся сумерки не позволяли разглядеть детали.
Джеймисон смотрел на палец, и кровь отливала от его лица. Он подумал с горечью и злостью: «Это рулл прицепил что-то к веревке, когда спускался вниз».
Внезапно все тело пронзила острая боль, похожая на удар ножа, и вслед за тем наступило оцепенение. Тяжело дыша, он попытался нащупать бластер, чтобы застрелиться, но руки одеревенели и застыли в воздухе. Джеймисон упал и замер без движения.
Никогда в жизни он так не жаждал смерти. Каждая клеточка человеческого организма унаследовала понимание своего неорганического происхождения. Пульс жизни — всего лишь тончайшая пленка, покрывающая лежащую в основе мертвую материю, такую сложную в своем искусном балансировании различных энергий. И сама жизнь — не что иное, как краткая и фактически тщетная попытка удержаться на гребне этого балансирования.
В каждое мгновение вечность ткет новый узор. Он принимает множество форм, но все они лишь видимость. Реальная форма всегда временная, не пространственная. И эта форма представляет собой кривую. Сначала вверх, потом вниз. Вверх из тьмы к свету и снова обратно во тьму.
Самец лосося разбрызгивает свою молоку на яйца самки. Джеймисона охватила смертная тоска. Самец пчелы гибнет в объятиях матки, снова превращаясь в неорганическую плесень, из которой выбрался ради одного-единственного мгновения экстаза. В человеке роковой узор впечатан в квадриллионы крошечных клеточек.