В спортивном городке стояла привязанная к шведской лестнице огромная ломовая лошадь.
— Битюг, немецкой породы, — пояснил Кольцов, — трофейный. Разговаривает только на немецком языке. Учтите — кусачий. Так какое у вас дело?
— Насчет Цобы мы к вам.
Сели на ветхую с обвисшей сеткой кровать. Комсорг долго молчал. Ни о чем не расспрашивал, ждал, что скажут ребята.
— Выручать парня надо, — медленно проговорил он. — Цоба, Цоба, как жизнь-то себе легко портит. Ну, а вы? Вы-то где были, друзья липовые? Привязать его надо было, привязать! Пока не увидел бы, для чего привели его сюда, в форму рабочую одели. Путешественник.
Степан Петрович сердился. И не было понятно, на кого больше: на ребят или на Бориса. А может быть, и на самого себя.
— А что мы? — заговорил Игорь. — Был бы у него отец, а нас он не слушает.
— А вот пришли, значит, понимаете, что глупость спорол Цоба. Сами-то не убегаете? И отцов, небось, нет, так?
— У меня нет, — тихо согласился Игорь.
— А я не знаю. Может, и есть, — сказал Сашка.
— Как — не знаешь? — удивился Кольцов.
— А откуда мне знать? Как ушел на фронт… А маму при мне убило и брата, Женю.
— Ты откуда в ремесленное-то пришел?
— Из… — Сашка чуть не попался. — Я из детдома, как и все.
— Так чего же ты молчал, браток. Надо искать отца твоего.
— Что вы, шесть лет прошло.
— Не велик срок, посмотрим. А пока вот что с Цобой делать?
Опять наступило молчание. Из сарая ремесленники вытащили уже весь хлам и теперь выметали мусор.
— Добро, хлопцы, — вставая, проговорил Кольцов. — Будем думать.
В токарном цехе ровный гул станков. Сегодня токари работают самостоятельно. И не просто стружку снимают, а вытачивают детали — маленькие болтики М-12. С резьбой, все как полагается.
Склонились токари над станками. Спешат. Кто первый выточит болт?
А Сашка не особенно торопится. Да и куда спешить? Скоростником стать не собирается. Не его это призвание — токарничать. До весны и так дотянет.
— Есть! — раздался громкий возглас в цехе. Ребята выключили станки.
— Есть болт, есть болт! Тра-та-та, тра-та-та!
Это кричит Сырбу. Он вертит в руке маленький блестящий болтик и выплясывает в проходе непонятный танец.
— Болт, болт! Тра-та-та! И резьба, и резьба!
Сашка с усмешкой смотрит на Прокофия. Радуется Додон, будто дитя малое. А Сырбу вдруг перестал плясать и поднес выточенную деталь к глазам. Долго смотрел на болт. Потом тихо проговорил:
— Раньше видел такой в МТС. Разве знал, что сам сделаю? Э, мэй, спрячу. Летом в Ташлык повезу, в МТС. Скажу, сам сделал.
Ребята молча наблюдали за Прокофием, а тот продолжал еще что-то говорить самому себе. Потом Сырбу подошел к станку, отыскал на суппорте какое-то отверстие и принялся вкручивать в него болт. Болт упорно не входил.
— Э, мэй, резьба другая, — покачал он головой и бережно спрятал болт в карман. — В МТС гайку найду.
Снова загудели станки. Токари торопились скорее выточить и себе такие болтики.
Да не все спешили. И не только Сашка. Вон Потапенко еле руками двигает. Мычит себе что-то под нос.
— Потапыч! — кричит Сашка. — Ты что там вымениваешь?
— Арию медведя, — перекрывая шум станка, объясняет Спирочкин, — из оперы «Счастье в берлоге».
Мишка даже головы не повернул. Рука его машинально вращала маховик суппорта. На деталь он не смотрел. Вдруг Потапенко вскрикнул, изогнулся в неестественной позе, прилип к станине.
— Х-ха-халат, — еле выдавил он трясущимися губами.
Сашка только сейчас заметил, что Мишкин халат медленно затягивается между ходовым винтом и ходовым валиком. Он бросился на помощь.
— Эх, ты, горе-токарь. Правда, что по хлебу и по салу. Что же делать? Вот и сиди теперь так.
Халат был крепко затянут между валами и не поддавался Сашкиным усилиям.
— Придется резать, — решил он.
А Мишка расширенными от страха глазами смотрел на своего спасителя.
— Подождите. В чем дело?
В цех не вошел, а вбежал Владимир Иванович. Лицо его было бледным.
— Ничего особенного. Просто Мишенька сросся со станком, — объяснил Спирочкин.
Владимир Иванович перевел рычаг, включил станок. Вращаясь в обратные стороны, валы вытолкнули полу халата.
— Идемте со мной, Потапенко.
Станки остановились, и ребята широким кольцом обступили Мишку.
— Вот раззява! — загалдели они, когда мастер с Мишкой вышли из цеха. — Хорошо еще так обошлось, а случись что… и Владимиру Ивановичу влетело бы. Изучали же технику безопасности.
Изучали. Все изучали. И Сашка тоже. А вот забыл вынуть из патрона торцовый ключ. Включил рубильник. Ключ с силой ударил его в живот. Сашка не успел даже вскрикнуть. Ловя воздух раскрытым ртом, силился объяснить подбежавшим ребятам, в чем дело. Отдышавшись, принялся за работу. Нужно отмерить штангенциркулем длину болта. Где же штанген? Сашка ищет. Детали, прокладки, ветошь. Где же штанген?
«Вот, черт, сколько времени ушло, — сокрушается он. — Надо хотя бы десяток болтов сделать до обеда. Вот позор-то. Засмеют еще. Спирочкин и то уже сделал болт. Будь она неладна, эта работа. Как далеко еще до весны».
Прут выдвинут на нужную длину. Необходимо зажать. Где же ключ?
Четыреста шестьдесят оборотов? А если прибавить? Сашка переводит рычаг на восемьсот оборотов. Раздается пулеметная дробь. Станок готов сорваться с фундамента.
«Фу-у-уу. Надо ведь станок выключить, потом скорость менять».
С тонким писком отскакивает сизо-красная стружка. Стружка за воротником, прилипла к телу. Сашка ежится:
— Остановите станок! — За спиной у Сашки Владимир Иванович. — Почему я вам не разрешаю работать на больших скоростях?
— Ну, сталь крепкая, и вообще… Не знаю.
— Поэтому и не разрешаю, что не знаете. А это что? — указал мастер на кучу грязной ветоши и деталей в корыте станка. — Быстрота начинается с аккуратности. Так-то. Для чего в корыте прокладки, тряпки, тут же и масленка? Грязь. Прокладкам место на тумбочке. Разложите в порядке инструмент. Справа то, что чаще требуется. — Говоря, Владимир Иванович наводил порядок. — Резец покрошился. Давайте заточу.
— Эх-ха-ха! — вздыхает Сашка. — Пока теперь установишь резец. Ну и работенка.
Наконец резец установлен. Настроение у Сашки отвратительное.
— Кончай работу! — подал команду Брятов.
Сашка облегченно вздохнул.
— Куда это еще метелка задевалась?
Убирать станок не хочется. Едва смахнув стружку, Сашка смазал толстым слоем масла неокрашенные детали станка.
— Э, Качанов, так не годится.
Опять тут как тут Владимир Иванович. И что это сегодня за день такой выдался?
— Пятнадцать тысяч станок твой стоит, — спокойно говорит мастер. — А чьи это деньги? Наши. Так-то. Сами жалуетесь, что станков мало.
— Чего вы сегодня ко мне придираетесь? — не выдержал Сашка. — Все не так! Станок смазал. Что еще?
— Ишь ты, — полусердито проговорил Владимир Иванович.
Прибрав рабочие места, ребята поодиночке стали подходить к Сашкиному станку.
«Ну, сейчас при всех начнет снимать стружку», — сокрушенно подумал Качанов.
Владимир Иванович жестом пригласил ребят к станку.
— Вот, Качанов говорит, что смазал станок. Смотрите. От такой смазки нам через месяц не на чем будет работать.
Ребята молчат.
— Загляните сюда. — Владимир Иванович отвел суппорт к задней бабке. Ребячьи головы склонились над станиной.
— Стружка, — определил Брятов, проводя пальцем по станине. На его пальце блестели мелкие металлические зернышки.
— Стружка. А что это значит? — Мастер ждал ответа.
Все молчали.
— Можно, я буду рассказывать? — вызвался Сырбу.
«Ну, Додон понесет», — подумал с усмешкой Сашка.
Свою речь Прокофий обычно начинал со слов: «Так, значит». Вид его в такой момент выражал необычайную серьезность. Казалось, что произнести он должен нечто самое важное. Только не смешное. А выходило наоборот.
— Так, значит, — нахмурив брови, начал Сырбу.
Все, сдерживая улыбку, ожидали, что скажет Додон, чтобы посмеяться вволю.
— Я решил, что стружка вредная станку.
Ребята смеялись.
— Почему хохочете? — с серьезным видом недоумевал Сырбу.
— Америку через форточку открыл. Дать ему лауреата, — предложил Спирочкин.
— Стружка вредная почему, што, — чуть замешкавшись, продолжал Прокофий, — во-первых… ну это… прилипнет с маслом, как репей, — раз. Во-вторых, двигается, суппорт врезает стружку в станину — два.
— Додон, том первый. Запишите, товарищи, — вставил опять Спирочкин.
Сашка считал себя в этот день опозоренным.
«Ну и черт с ним, — злился он. — Мышиная это возня, а не работа. Стоит волноваться».
Весь вечер он ни с кем не разговаривал. С Цобой еще можно бы. И когда уже этот суд будет? Целую неделю каждый день носят ребята Борьке передачи. Неужто он такой преступник, что долго так допрашивают?
— Тебя сегодня вроде в уксусе вымочили, — разбирая постель, заговорил Брятов. — Мотай на ус. Мастер-то поделом…
— Подумаешь — поделом, я уже и забыл про это. Я о Цобе думаю. Обещал же Кольцов вызволить Борьку. В горком хотел идти, а Цыган все сидит.
— Следствие идет. Это не так просто.
— И ты туда же. Следствие. А вот давай сами пойдем в горком. Расскажем все. Попросим, чтобы отдали нам Бориса. Слово дадим за него.
— А толку что? Наши хлопоты Цобе нужны, как зайцу стоп-сигнал. Натура такая.
— Эх ты. Я думал, медали только настоящим людям дают.
— Осторожнее.
— Чего там. Скажи, сдрейфил, гвардеец.
Игорь ничего не ответил, только желваки заиграли на скулах. Сашка покосился на его кулаки — острые костяшки, обтянутые кожей. Почувствовал Качанов, что далеко зашел.
— Айда! — Игорь резко встал.
— Куда? — слегка оторопел Сашка.
— В горком.
— Сейчас?
— Айда! — Игорь, не оглядываясь, зашагал к выходу. Сашке ничего не оставалось делать, как следовать за ним.