Иногда Владимир Иванович разрешал и Качанову оставаться с Цобой после работы в цехе. Внимательно присматривался Владимир Иванович к ребятам. Он понимал, что сближает этих двух совсем разных по характеру мальчишек. Мечтательный Сашка видел в Цобе то, чего не хватало ему: смелость, доходившую порой до бесшабашности, и главное — решительность в поступках. Ребята как бы дополняли друг друга.
Но не только это сближало друзей. За годы скитаний Борька не часто встречал вот таких бескорыстных. Беспризорная жизнь заставила его с подозрением относиться к любому новому знакомству. А в Сашке он вдруг увидел совсем несмышленого в «житейских» делах парня, увидел бескорыстную душу, готовую прийти на помощь. Он был уверен, что такой, как Сашка, не сделает подлости.
Качанов был для Бориса человеком из какого-то другого мира, который Цоба представлял себе лишь смутно. Еще там, на подножке вагона, удивился Борька, что едет его попутчик в Одессу не «промышлять» на базаре, а учиться. Голодный, с книжками, он не знал даже, как раздобыть себе кусок хлеба, а говорил про учебу в мореходке.
Борис пошел за Сашкой. Конечно, не просто было ему привыкнуть к новой жизни, встать вровень с Качановым.
Теперь Борька неумело, но всей душой хотел искупить свою вину перед всеми, кто был в этой новой для него жизни, и, конечно же, перед Сашкой.
Прежде Цоба посмеивался бы над поучениями своего друга. А сейчас в классе и у станка он жадно ловил каждое Сашкино слово, каждый его совет.
С какой радостью он показывал другу выточенный им самим болт! Смотрели на возбужденного Цобу токари, и многие удивлялись. Борис радуется работе. Для него все это новое, а для них пройденный путь. Хотелось токарям выточить что-нибудь посложнее. Но никто толком не знал, даже сам Владимир Иванович, когда будет работа интересней болтов. Об этом только и было разговоров и в спальне, и в мастерских, и в столовой.
Цоба редко принимал участие в таких разговорах. В свободные часы его теперь трудно было найти среди ребят. Где пропадал Борис, никто не знал, даже Сашка.
А однажды в конце смены, когда токари стояли цепочкой у стола мастера и сдавали готовые болты, Борька всем на удивление выложил на стол не болты, а готовую сверкающую ось крыльчатки. Стоящие впереди ремесленники ахнули.
— Где ты взял? — удивился Владимир Иванович. Он, как драгоценность, взял из Борькиных рук ось.
— Проверьте, — попросил Цоба, не отвечая на вопрос.
— А ну… — Владимир Иванович тщательно измерил деталь. — Хорошо. Отлично. Правильно, — приговаривал он.
— Нет, нет, — настаивал Борис. — Вы по Роквеллу проверьте, на прочность.
— Это зачем, не понимаю.
— Проверьте, — умолял Цоба.
Владимир Иванович взял деталь и быстро зашагал в лабораторию. Едва он вышел, как на Борьку посыпались десятки вопросов.
— Где ты взял? Сам? А металл?
— Погодите, — озабоченно приговаривал Цоба.
Мастер возвратился быстро. Еще на ходу он заговорил:
— Сталь хорошая. Все в норме!
— Ура! — закричал Борька. — Ура-аа! Порядочек.! Заказ сдадим!
И, схватив мастера за рукав, торопливо потащил его из цеха. Ребята еле успевали за ними.
Борька привел всех в подвал разрушенного дома. Там в одном из отсеков возвышалась груда красноватого от ржавчины металла. Здесь были и оси от телег, и арматурные прутья, и решетки от балконных и лестничных перил, и колеса разных размеров и форм, и даже изъеденное ржавчиной корыто.
Некоторые с недоумением смотрели на Борькину коллекцию. Владимир Иванович улыбался и что-то силился сказать:
— Это… это…
— Я думал, Владимир Иванович, — уже горячо заговорил Цоба, радостно поблескивая глазами, — если не годится, так сдадим на завод: там же есть печи, переплавят и нам дадут. А теперь — эх! Порядочек!
Владимир Иванович, держа в руках ржавый арматурный прут, как-то растерянно улыбался и, указывая на Борьку, проговорил:
— Вот Цоба. Вот вам Цоба. — А потом сразу нахмурился и спросил: — Почему же собирал один? Сюрприз готовил? За это дело всем надо браться.
Сашка понимал, почему Цоба молчал о своей затее. На какую-нибудь шкоду Борьке легче решиться, да и друзей увлечь. А тут дело, за которое хвалят. И сейчас Борька краснеет. Думает, что у каждого токаря в голове: «Вот, Цыган, в примерненькие лезет, выслуживается».
Качанов отозвал Владимира Ивановича в сторону и зашептал:
— Не ругайте Бориса. Он же первый раз такое хорошее…
— Вот и добро́! Пусть знает сразу, что в одиночку даже полезное дело — полдела. С Цобой построже, так лучше.
Владимир Иванович нахмурил брови, сжал губы, от чего усы задиристо ощетинились. Однако, как ни пытался сделать строгое лицо мастер, не получалось у него. Глаза ласково блестели из-под густых бровей. Сейчас все: и лицо, и жесты, и голос мастера выражали гордость за Цобу. Будто это его собственный сын Бориска-барбариска принес из школы пятерку и показал отцу дневник в присутствии гостей.
Теперь в свободные часы токари группой уходили из училища. Следом за ними громыхала по мостовой колымага Деда Мазая, запряженная огромным трофейным битюгом Фердинандом.
Ребята, вооруженные кирками, ломами, кувалдами, зубилами, проникали в развалины домов, выбивали из крепкого бетона прутья арматуры, срывали уцелевшие перила балконов. Решено было собирать все металлическое, вплоть до консервных банок и колючей проволоки.
Весь годный к токарной обработке металл сразу же направлялся в лабораторию, а то, что не подходило по качеству и форме к обработке на станках, ребята сдавали в утиль.
Возвращались с поисков всегда уставшие, грязные, но довольные. Еще бы! Заводской заказ был выполнен досрочно.
Однажды, разбивая арматуру разрушенного дота на берегу Днестра, ребята неожиданно встретили конкурентов. Это были девчата из второй женской школы. Ни тем, ни другим встреча не сулила добра. Да где еще встретить конкурентов! Здесь, на берегу Днестра, где был самый ценный лом — искореженные гильзы, снаряды и даже детали орудий.
Противники некоторое время стояли молча. Их разделял дот. Но вот вперед выступил Цоба.
— Эй, пискухи! — зычно крикнул он. — А ну сматывайтесь! Это наш металл!
— Подумаешь. Не вами куплен. Сами уходите, — запищало сразу несколько тонких, ядовитых голосов.
Борьку этот тон возмутил. В другое время он бы, не раздумывая, бросился с кулаками на противников. Но сейчас спокойным голосом изложил ультиматум:
— Считаю до десяти. Чтоб около дота не было ни одной. Ра-аз… Два-аа…
Но, к удивлению ребят, женская армия не трогалась с места. Правда, несколько девчат метнулось было от дота, однако их остановила высокая худенькая девчонка. Коротко подстриженные каштановые волосы ее раздувались ветром и воинственно топорщились. Очевидно, она была старшей.
— Не бойтесь, девочки! — спокойно проговорила она. — Я их знаю, пусть только тронут.
— Она нас знает! Слышите?! — смеялся Цоба, оборачиваясь к своей ватаге. — Сейчас узнаешь…
— Не испугались! — ответила девчонка и приняла Борькину воинственную позу. — Ты лучше бы умылся, черномазый!
Борька оторопел от такой наглости. Так опозорить на виду у всех. Он выдавил из себя совсем не то, что хотел бы сказать:
— Это я от природы такой черный.
Девичий лагерь хихикнул. Токари вплотную приблизились к Цобе. Они явно не желали больше выслушивать оскорбления. Тут и Сашка не вытерпел.
— А ты не чумазая? — крикнул он, выступив вперед. — Сама умойся! А то всех сейчас прополоскаем в Днестре. Мы металл для дела собираем, а вы, чтоб денежки на конфеты заработать. Айда отсюда!
Ответ был, кажется, достойным. Однако и это не подействовало на дерзких девчонок. Они явно не желали принимать ультиматум. Тогда Цоба, хотя и запоздало, стал продолжать счет:
— Три… Че-еты-ыре-е!
Девчата не двигались.
— Пя-ять! Ше-есть!.. Се-еемь!..
В лагере противника зашептались, зашевелились. Но воинственный предводитель с каштановыми кудряшками короткими окриками удерживала всех на месте.
— Во-осемь!.. Де-евя-ять!.. — трагически продолжал Цоба. — Десять!!! Робя, вперед!
Румовцы мигом очутились на противоположной стороне дота. Девчата, не выдержав натиска, бросились врассыпную, оставляя на ходу тяжелые осколки и мешки с медными гильзами.
Только эта противная девчонка не убегала. Наоборот, она подбежала к Сашке и уцепилась за артиллерийскую гильзу, пытаясь вырвать ее из Сашкиных рук.
Ну, только этого еще не хватало! Так и отдал ей Сашка, как же! Гильза вмиг перекочевала на колымагу. Но девчонка по пятам преследовала Сашку, обзывая его всякими обидными словами.
— Как были базарные воришки, так и остались.
— Как ты сказала?
— Заслужили, так получайте, — огрызалась обидчица.
— Нет, постой! — Сашка поймал ее за руку. И странно, эта дерзкая девчонка не побежала, а вырвала с силой свою руку, вызывающе подперев кулачками бока, смело посмотрела прямо в Сашкины глаза.
Сашка оторопел.
«Ишь, храбрая какая, — подумал он. — Как Цоба».
Храбрая стояла в той же воинственной позе. Брови, подпрыгнув вверх, изогнулись дугой. Волосы развевались на ветру, а мелкие завитушки упрямо падали на виски. Большие голубые глаза смотрели вызывающе. «Ну, что дальше?» — как бы говорила она.
Девчонка дышала ровно, спокойно, и от этого казалась еще строже. А Сашка стоял перед ней, как набедокуривший мальчишка, и словно просил пощады. А потом и вовсе опустил глаза.
Но тут до Сашкиного уха донеслись крики смелой Борькиной армии. Они напомнили Качанову о долге. Сашка сжал в руках кусок глины.
— Чего храбришься? — наконец крикнул он.
— Ты чего трусишь?
— Ишь ты. На, держи! — Сашка метнул глину. Но конечно, мимо.
Девчонка даже не дрогнула.
— Все? — с дерзким вызовом спросила она.
— Просто жалко. Захнычешь еще, — проговорил Сашка, опуская глаза. — А то бы…
Он похлопал по штанине, по рукавам гимнастерки, стряхивая прилипшую глину.