— А у меня? — неслось со всех сторон.
Брятов выждал немного и уже спокойнее заговорил:
— Здесь, Спир, у всех отцы погибли. Надо гордиться этим, а… — он помолчал немного, — не спекулировать. Никто не забудет наших отцов. Но мы-то какую пользу принесли?
— А его предки Рим спасли! — донесся звонкий голос Сашки. И тот же голос добавил: — Ты думаешь, мозги передаются по наследству, как штаны или двустволка? Кукиш!
— А мабуть, купить ему зараз килограмма три леденцов? Хай нажрется, — предложил Мишка. — Мабуть, тоди не будет крохоборничать. Я сам наберу лома на кило леденцов. Шо, Спир, мабуть, тоди натрескаешься?
— Стоп! — крикнул Сашка. Встал на сиденье парты, поднял руки, требуя тишины, и заговорил: — Медведь, молодчик, идею подал. Лом собирать надо в три раза быстрее. Только не на леденцы Помидору. А знаете на что? На целую дождевальную установку.
— И сами сделаем ее?
— Сами. И подарим ее колхозу.
Сырбу выскочил из-за парты. Хотел что-то сказать и никак не мог от волнения подобрать нужные русские слова.
— Это да! Это да! — приговаривал он, прижимая к груди кулаки. — Молодчик, Качан.
— Много надо лома, — озадаченно сказал Цоба. — А тут эти пискухи орудуют.
Шум еще долго стоял в пятой группе. А после обеда Цоба решительно направился в сторону «кирпичиков» — укромное место курцов. Там он разыскал Аркашку. Они отошли подальше к развалинам и уселись на цементную глыбу, отшлифованную штанами ремесленников.
«С чего же начать?» — думал про себя Цоба.
— Чего это у тебя такой вид, будто допрашивать меня собрался? — не выдержал молчания Аркадий.
Цоба вздохнул медленно, не глядя на Спирочкина, и заговорил:
— Ты на собрании при всех мне рот затыкал. А мне отлупить сейчас охота тебя. Чтоб запомнил.
— Ты, ты чего это? — оробел Аркадий. — Я же… я… ты же сам на меня.
— Потому что паскуда ты.
— Ох-хо-хо, — деланно вздохнул Спирочкин. — Даже Цыган воспитателем заделался. Такой урка пропадает.
— Ладно, — решительно встал Цоба, — тебе не втолкуешь. Запомни одно: если еще раз старое вспомнишь, изуродую. В тюрьму сяду, но и ты будешь всю жизнь на врачей работать. Запомни.
Цоба резко встал и, не оглядываясь, зашагал прочь.
ПРИГЛАШЕНИЕ НА БАЛ
Как ни старался Сашка, он так и не встретил снова ту задиристую девчонку, которая обозвала его на берегу Днестра капустой. Даже не узнал, как зовут ее. Возвращались токари из мастерских обычно одним маршрутом — мимо второй женской школы. Сашка радовался, когда, проходя мимо школы, ремесленники пели песню. Заслышав их голоса, из окон выглядывали школьницы. Сашка искоса посматривал на окна, но знакомого лица не видел. Он достаточно хорошо запомнил и кудряшки, и ямочки на щеках. Не обознался бы.
Теперь Сашка стал отутюживать свои брюки, почти ежедневно подшивал свежий подворотничок, а белобрысые «три волосинки» на ночь обильно смачивал водой, зачесывал назад и туго стягивал полотенцем. Утром, конечно, волосы снова вставали дыбом и торчали в разные стороны, как щетина у старой одежной щетки.
Даже на сбор металлолома ходил Сашка теперь в тщательно выглаженных парадных брюках, за что не раз ему попадало от Владимира Ивановича.
Но девчата из второй школы больше не появлялись на берегу.
Ночами Сашка часто лежал с открытыми глазами, ворочался, вздыхал. Мысли в голове рифмовались в стихи. Утром пытался вспомнить рожденные бессонницей строки.
На берегу, где Днестр зеркальный,
Где собирали вы металл,—
шептал он и открывал чистую страницу тетради.
— Где Днестр зеркальный… зеркальный, хулигальный. Нет, при чем тут хулигальный?.. альный… альный… нахальный.
А я, как увалень нахальный,
Нечаянно вам надавал.
Сашка записал в тетрадь. Прочел все четверостишие. «Складно. Чего-то, правда, не хватает или что-то лишнее. Ну ничего, зато стихи». И опять быстро-быстро записывает:
И, невзирая на насмешки,
Я шлю токарный вам привет.
Меня вы оскорбили в спешке.
Капуста в супе, а я нет.
Подумал, что капуста в супе не бывает — в борще. Но это же стихи. Авторский вымысел допускается.
В легком шелесте листьев чудились Сашке стихи, а в монотонном шуме станка — песни. Стал он какой-то рассеянный. И злился на себя за это.
Чего проще — встретить ее у школы. Проторчать хотя бы весь день. Подойти и заговорить. Не убежит же. Правда, боязно подходить. Вдруг она с девчонками будет. Посмотрит на Сашку своими насмешливыми глазами и скажет: «Что вам угодно, товарищ Капуста?»
Но даже это лучше, чем думать и надеяться на случайную встречу, писать эти глупые стихи и получать от учителей нагоняй за рассеянность.
Да и Владимир Иванович давно заметил, что с Сашкой творится неладное.
Частенько вечерами просиживает Качанов в маленькой комнатке мастера. Стал туда захаживать теперь и Цоба. В свободные вечерние часы они кипятят на плитке воду и пьют крепкий темно-коричневый чай с душистой розовой пастилой. А потом Владимир Иванович долго курит «козью ножку» и молчит. От легкого ветерка ветки клена то заглядывают в открытое окно, то снова прячутся в темноте.
Владимир Иванович рассказывает о зеленом и шумном Ростове, о ночных облаках под крылом самолета, о горящем рейхстаге.
Цоба, причмокивая, пьет остывший чай и внимательно слушает.
А Сашка смотрит в окно, о чем-то думает и шепчет чуть слышно:
Ветерок пробегает по листьям, шурша.
Сашка пытается запомнить строчку. Записывать при Владимире Ивановиче стыдится. Но за ночь он стихи забывает и утром, стоя у станка, под монотонный шум мотора снова шепчет о весне и цветущих травах.
А вокруг кипит работа. В цехе на стене висит огромный плакат: «Даешь колхозу «Путь Ильича» дождевальную установку! Токарь, не теряй секунды!»
…Сашка терял секунды и даже минуты. И это теперь, когда Владимир Иванович принес в цех алый бархатный флажок-вымпел лучшему токарю. Да, так и было написано золотом по бархату: «Лучший токарь».
Вымпел вот уже неделю стоит у мастера на столе. Кому он достанется? Кто же лучший токарь в пятой группе?
Это выяснится сегодня в конце смены. Кто за эту неделю сделал больше конусов для насадок, тот и победитель.
Наверное, вымпел достанется Брятову. Ишь, как впился глазами в станок. Ловко Игорь орудует рукоятками. И стружка из-под резца не ползет, а откалывается с каким-то звоном.
Игорь торопится. Впервые будут сегодня вручать вымпел. Кому же, как не старосте, завоевать его? Торопится и волнуется. Как, интересно, дела у Сырбу, у Цобы? Ведь они все эти дни не отставали от Игоря. Сегодня все решится.
Игорь первым не выдержал и подошел к Борьке.
— Как дела, передовик?
— Ничего, — уклончиво ответил Цоба.
— Сколько сегодня?
— Не считал.
— Ну, ну.
Брятов вернулся к своему станку. А Цоба прикусил губу: «Вынюхивает европеец. Хочет и здесь меня обогнать».
Борька прибавил подачу. Вдруг конус, зажатый в патроне, перекосился и с треском отскочил в сторону. Резец не выдержал нагрузки. Победитовая пластинка выпала из оправки и затерялась в стружках.
Что же делать? Теперь пока у мастера выпросишь новый резец, пока установишь этот проклятый конус… И что за деталь такая? Никак не держат ее кулачки.
Обойдет. Наверняка обойдет гвардеец.
— Ты чего, Цобик, замер, как перед фотоаппаратом? — с усмешкой спросил Спирочкин. — Думаешь, для плаката снимать будут?
Цоба даже не ответил. Он нехотя поднял конус и медленно поплелся к мастеру.
— Вот, — кладя на стол злополучный конус, проговорил он.
— Выскочил?
— Как снаряд из пушки.
— Да, — рассматривая конус, покачал головой Владимир Иванович. — Деталь, прямо скажем, не по нашим станкам.
— Станок-то ничего, тянет, — возразил Борька. — Кулачки не держат. Это ж конус. С какой стороны его крепить? Вот если бы такую колодку, хотя бы деревянную.
— Оправку? — спросил мастер.
— Ну да. Насади на нее этот конус и точи смело.
— Не удержит оправка. Выскочит конус, — выразил сомнение Владимир Иванович.
— Не выскочит. Вот отсюда таким длинным болтом крепить.
— Как ты говоришь? — оживился мастер. — Изнутри крепить? Верно, верно. Ну молодец, Цоба. Стоит обмозговать это дело. Знаешь что, — положил он руку на плечо Бориса, — приходите сегодня ко мне домой с Качановым. Обмозгуем, чертеж набросаем.
А Сашка смотрел на Цобу и усмехался. Теперь уже не нужна его помощь. Сколько он прежде слов говорил Борису, а тот взял, да и удрал из училища. А теперь ни к чему Цыгану слова. Эти насадки приковали Борьку к училищу. Теперь уж Цоба, кроме этих железок, ничего не видит и не хочет видеть.
— Эге! — закричал вдруг Спирочкин, указывая в окно. — Глядите, кто к нам пожаловал. Качан, твоя барышня.
Сашка посмотрел в окно. Во дворе стояла та девчонка. Она о чем-то разговаривала с Сомовым. Фуражка у Сомова была лихо сдвинута на затылок. Он покачивался на ногах, с усмешкой смотрел на собеседницу. Потом вдруг галантно раскланялся, отдал по-военному честь и направился в токарный цех.
— Качан! — закричал он, — переступая порог. — Вас вызывает Таймыр.
— Кто? — не понял Сашка.
— Ну, пьеса есть такая, балда. Пигалица там одна явилась, тебя требует.
Сашка сжал кулаки. В другое время он бы насажал шишек этому электрику за «пигалицу». Но сейчас стерпел. Все станки в цехе, будто по команде, замерли. Ребята с любопытством смотрели на Сашку. Такого еще не было в училище, чтобы к ремесленнику приходила девчонка.
— Дывы, фью-ю, — присвистнул Мишка. — Наче вже дивчины в ремесло подались?
— Угадал, Медведь, — поддержал друга Спирочкин. — Только не дивчины, а дивчина, одна. Специально для Качанчика примут. На одном станке работать будут.