У приоткрытой двери класса толпились ожидающие экзамена. Дынеобразная голова Спирочкина то исчезала в приоткрытой двери, то снова появлялась. Он постоянно о чем-то докладывал ребятам.
Цоба расчистил дорогу к двери себе и Сашке, и они стали смотреть, как «ломают дрова».
В классе у доски, насупившись, стоял молдаванин из Ташлыка Прокофий Сырбу. Какой вопрос задала ему учительница, Сашка не слышал, но, видно, что-то непосильное для парня. Почесывая большущей ладонью стриженую, иссиня-черную голову, Прокофий молчал. Весь какой-то нескладный, он будто врос в пол: ступни в стороны, колени вместе.
— В ошень болшом… — подыскивал он нужные слова.
— Ну, сейчас отколет, — хихикнул Спирочкин.
Сырбу услышал, покраснел и еще тише продолжал:
— В ошень громадном домишке…
Спирочкин прыснул и, прикрывая рот ладонью, зашептал:
— Ему пример с уменьшительным суффиксом велели придумать.
Прокофий опять потер голову ладонью и, чтобы не молчать, прилепил к начатой фразе неожиданный конец:
— …жил-был храбрый царь Додон.
За дверью класса его встретили дружным хохотом.
— А ну, а ну, — приставал Спирочкин к Прокофию. — В ошень громадном домишке жил Додон? Ой, не могу. Уморил совсем! Вот уж Додон так Додон!
ЧТО МЫ ЗА ЦАЦЫ ТАКИЕ?
К вечеру ремесленники выстроились у вещевого склада. Сейчас здесь смешались форменные защитного цвета костюмы детдомовского покроя, лохмотья «путешественников» и разноцветные, приличные еще курточки и штаны детей из родительских домов.
— Иди-ка сюда, — таинственно отозвал Цоба Сашку в сторону. — У меня есть мощный план. Только тихо, понял?
— Ничего не понял.
— Видишь, какие вещички на домашняках?
— Подходящие, — согласился Сашка и тут же испугался: — Думаешь украсть?
— Да нет, — успокоил его Цоба. — Увести можно и без плана. Ты слушай. Вон на некоторых пацанах по трое штанов на каждом. Понял?
— Ничего не понял. Откуда ты знаешь?
— Знаю. Потому что обычай такой. Таскают двое подштанников, да еще верхние. Они же в сырости работают. По утрам кукуруза или виноград мокрые от росы. Одни подштанники промокнут, а другие сухие, понял?
— Ну и что?
— Вот осел непонятливый. Нужно снять с деревенских лишние штаны, обменять у этих городских на хорошие и толкнуть.
— А тем что, тряпье сдавать?
— Ты чего это, Качан, за воспитателя работаешь? — усмехнулся Цоба.
Сашка с минуту колебался. Пожалуй, попадет за этот план, да еще старосте.
— А может, ну их, а? — робко предложил он.
— Ну их, а курить чего? Да кто узнает? А хоть и узнают — не крадем. Сами отдают. Так?
Сашка промолчал.
— А ну-ка, царь Додон, скидай штаны, — грозно приступил Цоба к Прокофию.
— Как же без штанов? Замерзну, — взмолился Сырбу.
— Не трусь, — успокоил его Сашка. — Тебе одни оставим. Ты их сдашь, а получишь новые, форменные.
Сырбу, еще опасаясь подвоха, покряхтывая, стал вылезать из штанов. Штаны были из домотканого полотна, очень узкие внизу, с массой разноцветных заплаток.
— А мне дадут новые? — опять заныл Сырбу.
— Факт, дадут, — авторитетно заявил Цоба.
— Истинный бог? — потребовал побожиться Прокофий.
— Не бог, а кладовщик выдаст, баранья башка, — смеялся Борька.
— Ну и штаны! — удивился Сашка. — Я бы давно их на свистки у тряпичника выменял. — Ну ладно, скидавай!
— Не тронь пацана!
Сашка оглянулся на голос. В дверях кладовой стоял Брятов. Одет он был уже в форму ремесленника. На гимнастерке поблескивала медаль. И ремень у Игоря остался армейский — со звездой, а не с буквами «РУ». Выглядел Брятов по-прежнему воинственным, независимым и слегка равнодушным.
Сашка смутился, но на помощь ему тут же подоспел Цоба.
— Ты опять, гвардеец, суешься? Беги отсюда!
— Верните штаны! Ну! — шагнул вперед Брятов.
Тут даже Цоба оторопел. Он никак не ожидал, чтобы кто-то из его сверстников здесь, в училище, мог ему приказывать. А Игорь тем временем подошел к Сашке, выхватил штаны и кинул их Сырбу.
— Ах ты! — Цоба стиснул кулаки и ринулся на Брятова.
Тут Сашка вспомнил, что он староста. «А из-за чего была драка?» — спросят потом у него. Он встал перед Цобой и схватил его за руки.
— Не надо, Борька, слышишь?!
— Уйди! Это ему не в армии командовать.
Сашке насилу удалось предотвратить драку. Отведя в сторону Бориса, он пытался его успокоить.
— Хватит нам и этого. Подумаешь — штаны.
— Ничего, я ему еще рога обломаю, — обещал Цоба.
Друзья собрали-таки несколько пар брюк, рубах, поношенных, но еще крепких ботинок. Все это они надежно припрятали под штабелями новых сосновых досок тут же, во дворе.
— Завтра все пойдет на толкучку, — приговаривал Борька.
— Качанов! — позвал кладовщик. — Одеваться!
В кладовой пахло новым бельем, мылом, кожей. На длинных полках лежали упакованные тетради, ботинки, стиснутые в рулоны ремни.
Сашка получил новенькую форму, суконную, с синими кантами. Не выпуская из рук блестящую пряжку с выпуклыми буквами «РУ», стал торопливо одеваться.
И опять все хрустело на нем. Но теперь форма выглядела куда солиднее и красивее. Длинные черные брюки, черная фуражка с блестящим козырьком, точно таким, как у Павла Андреевича. Сашка полюбовался сверкающими молоточками. Наконец-то и у него есть такие же, как у директора! Он лихо сдвинул на затылок фуражку и подошел к Цобе.
— Ну как, подходяще?
Борька перестал зашнуровывать хромовый ботинок, выпрямился и критически осмотрел друга.
— Мощно! — воскликнул он. — Только козырек, как базарная площадь. У моряков таких нет.
Одевшись, друзья разгуливали по двору, поскрипывали новыми ботинками.
На стене здания краснели чуть заметные буквы: «Дрогобыч наш!»
— Смотри, Цыган, — указал Сашка на буквы. — Вот она, война-то, и забелить не успели.
— Тоже мне — забелить. Ты туда глянь… Вот это война! — Цоба мотнул головой в ту сторону, где в безобразном нагромождении высились кучи кирпича — это бывшее здание ЦИКа Молдавии. Среди развалин торчали, сверкая на солнце, высокие кафельные печи.
Цоба насобирал с десяток окурков. Высыпал на желтый обрывок газеты сероватый, перемешанный с пеплом табак и принялся скручивать цигарку.
У Сашки не получалось. Прежде, до встречи с Цобой, он не курил. И сейчас ему хотелось отказаться, но у Бориса был такой взрослый вид. «Наверное, потому, что он курит, — подумал Сашка, — и дым даже умеет через нос пускать».
Да и сознание того, что он уже ремесленник, можно сказать, рабочий человек, не позволило Сашке отказаться. Дым был едкий, до боли щекотал в носу и разъедал глаза. Сашка кашлял, размазывая слезы по лицу, но терпел.
— Сильно́ нас одели. Верно, Качан?
— Да, формочка что надо! — закашлявшись, ответил Сашка.
— Ты посмотри, сукно! Настоящее! Понял?! — И Цоба в который раз принимался придирчиво всматриваться в материал гимнастерки. — А ботиночки-то — хром чистейший! Со скрипом! Нет, Качан, мне в жизни такое не снилось. Небось, сотен пять стоит мой костюм… И все бесплатно. А на базаре буханочка хлеба — сто рублей! А?
— Верно, Цыган. Военных и то небось так не одевают. И что мы за цацы такие?..
ВЛИПЛИ
Неделю тому назад еще шелестели чуть пожелтевшие листья кленов, и, кружась, опускались на асфальтированные дорожки пропеллеры-семена. А сегодня и сморщенные листья, и не успевшие осыпаться семена клочьями висят на мокрых неподвижных ветках. На них бисеринками собираются прозрачные капли и нехотя падают на унылую землю, будто деревья оплакивают уходящее лето.
Сашка уткнулся носом в запотевшее оконное стекло, зевал и ругал погоду.
В тумане вырисовывался приземистый дом. На толстой антенне сидела, нахохлившись, черная ворона. Из переулка вынырнули трое мальчишек. Подбежав к крыльцу, пугливо оглянулись. Один, постарше, взобрался на крыльцо, резко дернул звонок и спрятался за угол, остальные бросились врассыпную.
«И охота им бегать в такую погоду. Сидели бы дома, — лениво подумал Сашка. — А нам тащиться куда-то». Все как-то нескладно получается. Зачем этот базар? Деньги не нужны. Есть дают вдоволь. Ну Цоба — понятно. У него натура такая — скучает, если не стащит что-нибудь. Без приключений не может. А Сашке к чему эти приключения? Ведь и в ремесленное поступил — лишь бы перезимовать, а потом в мореходку податься. У Борьки дело хуже. Его с тремя классами ни в какую мореходку не примут, даже юнгой на корабль не возьмут. Ну да не всем быть моряками. Цобе не пришлось учиться. А токарное дело ему в самый раз. Только бы не сбежал из училища.
Сашка еще тогда, в детприемнике, твердо решил увести за собой в ремесленное Борьку. Для Цобы ремесленное — новое дело. А душа его ко всему новому открыта.
Как теперь удержать Борьку в училище? Ведь за такую штуку…
Сашка — староста, а сам, как телок, — за Цобой.
— Качан, что ты там уставился в окно? — разозлился Цоба.
— Может, не пойдем? Ну их, эти шкеры, — робко предложил Сашка. — Наверно, и базара сегодня нет, слякоть такая…
— Да чего там! Было бы барахло, а покупатели найдутся. Айда! — решил Цоба.
— Без спроса? — удивился Сашка.
— Струсил? Можешь оставаться!
«Поссорится со мной и вовсе уйдет из училища, — подумал Сашка. — Может, удастся с ним потом поговорить откровенно?»
— Да я так только…
Возле училища ребята встретили плотника дядю Терентия. За рыжую бороду ему дали прозвище — Дед Мазай.
— О, соколики! — тряхнул он бородой.
— Здравствуйте, дядя Терентий, — разом поклонились ребята.
— Куда цэ вы снарядились, хлопцы? — полюбопытствовал тот.
— К тете, — не моргнув, соврал Цоба.
— А это шо? — ткнул Терентий в свертки.
— Вещи, — поддержал друга Сашка, — м-м… нам разрешили отнести их к тетке. Она у меня такая одинокая, мужа нет, детей тоже.
— Цэ вирно: одному человеку с тоски помереть можно, дюже погано, — вздохнул Терентий. — Шагайте, шагайте, развеселите старушку. Вон як вас вырядили, покажитесь ей.