Удар гонга. Голос Колибриля зазвучал намного моложе.
— Описание лунных теней представляется трудной задачей. Лунные тени бесцветны. Те, кому доводилось видеть этих созданий, описывают их как черный силуэт, похожий на шимпанзе, с короткими задними и длинными передними лапами. Лунные тени не издают ни звуков, ни запахов. Говорят, у них нет лиц. В некоторых уголках Цамонии их зовут леденящими убийцами. Кое-кто из ученых относит лунные тени к семейству вампиров: подобно тому как вампиры пьют кровь, лунные тени подстерегают спящих и сосут у них жизненные силы через уши (как именно они это делают — пока неизвестно). В конце концов жертва леденеет и умирает — отсюда и прозвище. В средние века лунные тени были гораздо многочисленнее, чем в наши дни, они считались настоящим бедствием — именно из-за них стали запирать ставни и придумали решетки против вампиров. Двери и окна для лунных теней — непреодолимое препятствие, поэтому они нападают под открытым небом или проникают сквозь незапертые окна и двери. За несколько столетий ставни и решетки существенно сократили их популяцию. Сегодня они встречаются лишь в лесах и в глухой местности, где путники ночуют под открытым небом. Впрочем, лунные тени принадлежат к наименее изученным формам жизни в Цамонии. Многие ученые сомневаются даже, можно ли их вообще считать формой жизни.
Удар гонга. Развернувшись, Смейк проскользнул в окошко и вновь очутился в тоннеле.
— Батюшки мои! — вскрикнул он. — И эти твари рыщут по лесу, где мы расположились?
— Вы же говорили, ваш спутник — превосходный сторож? — голос Колибриля снова раздавался сверху и звучал старше. — Лунные тени трусливее гиен. Нападают лишь на спящих.
— Ну ладно, — успокоился Смейк. — Румо не соня.
Усевшись на землю и прислонясь к стволу дерева, Румо глядел на странную парочку, едва освещенную отблеском догоравшего костра. Казалось, темнота потоками струится на поляну из леса. Все очертания постепенно тонули в сером сумраке. У Румо больше не было сил подбрасывать дрова в огонь, вот очнутся эти двое (поскорее бы) — пускай займутся.
Румо прислушался и принюхался. Ничего, никаких подозрительных звуков или запахов. Опасности нет. Вольпертингер потянулся, зевнул и устроился поудобнее у дерева. Ему по-прежнему казалось, будто земля уходит из-под ног: Чертовы скалы напоминали о себе, но на сей раз качка убаюкивала. Румо закрыл глаза — всего на мгновение. Он и не думал спать, просто на несколько секунд зажмурился, кругом ведь так тихо. Едва прикрыв глаза, Румо увидел серебряную нить. Какая красота — взгляд не оторвать!
Фольцотан Смейк скользил по пустынным улицам Оцтафана. Геометрические фигуры слева и справа переливались самыми невероятными красками. Именно таким, нарочито искусственным, представлял себе Смейк идеальный город — недоставало лишь одного-двух хороших ресторанчиков.
Постепенно Смейк стал получать удовольствие от полета. И чем больше ему нравилось, тем лучше удавалось управлять движениями. Он понял: теперь все подчинено его желаниям.
Смейку бросилось в глаза огромное здание вдали, от других оно отличалось причудливыми очертаниями. Возвышаясь над всей округой, здание походило на дворец, построенный архитектором, который сошел с ума во время работы. Изогнутые башни, бесформенные пристройки, купола, громоздившиеся один на другом, выступы, эркеры — все это походило, скорее, не на готовое здание, а на грандиозную стройку.
— Вот это да, — изумился Смейк. — Что там?
Сверху послышалось смущенное покашливание Колибриля.
— Тоже хранилище? Выглядит странно.
— Нет, не хранилище.
— А что же?
— Ничего.
— Как это «ничего»?
— Там ничего интересного.
— Но это же самое необыкновенное здание в городе!
— Не хочу говорить о нем.
— Ну же, не томите, доктор, — что это?
— Эээ… диссертация.
— Диссертация? — рассмеялся Смейк. — Ну, вы меня успокоили. Я-то думал, это какая-то ужасная болезнь.
— Диссертация — тоже своего рода болезнь.
— Хочу взглянуть поближе, — крикнул Смейк, направляясь к причудливому сооружению.
— Ни в коем случае! — запротестовал Колибриль. — Работа еще не кончена! Это одна из моих незавершенных диссертаций. Недострой.
— Ну и что! — Смейк летел вперед.
— Прошу вас, не делайте этого! Давайте лучше осмотрим круги знаний.
Смейк приближался к стройке. Червякул не без удовольствия отметил, что Колибриль, очевидно, не может управлять им против его воли.
— Мне неловко, — взмолился доктор.
— Да ладно! — расхохотался Смейк. Все лучше овладевая техникой иллюзорного полета, он начинал зазнаваться. — У-ух! — воскликнул он, дважды кувыркнулся, камнем полетел вниз и исчез в черной стене причудливой постройки.
— Пожалуйста, не надо, — еще раз простонал Колибриль, но Смейк уже проник в диссертацию.
— У-ух! — воскликнул Смейк, и его задорный возглас разнесся по темному лесу.
— У-ух! — отозвался филин из чащи.
Смейк и Колибриль стояли как вкопанные. Угли в костре догорали, освещая поляну тусклым желтоватым светом.
— Пжлст, ненд, — пробормотал Колибриль.
Румо сидел, прислонясь к дереву, уронив подбородок на грудь. Из пасти свесилась тонкая ниточка слюны, вольпертингер похрапывал. Он спал и видел сон. Сон о любви.
Смейк погружался. Погружался во тьму, в черноту, будто в чернила. Всюду раздавались сотни и тысячи голосов — ни слова не разобрать. Впрочем, кажется, они бормотали научные формулы и определения. Вдруг бормотание оборвалось, а Смейк очутился под самым куполом гигантского собора, озаренного неярким светом. Он осмотрелся. Пола Смейк не разглядел: внизу все терялось в серой мгле. Из темноты, как из тумана, поднимались недостроенные стены, винтовые лестницы, ведущие в никуда, башни без окон. Можно подумать, у хозяина дворца вдруг кончились деньги.
— Мне неловко, — смущенно повторил Колибриль. — Не люблю показывать кому-то недоделанную работу. Тут сырой материал.
— Да вы что! — возмутился Смейк. — Я в жизни не видал таких великолепных развалин.
— Эти развалины — мои мысли, — вздохнул Колибриль. — Вечная стройка. Полуготовые теории, осколки идей. Наверное, целой жизни не хватит довести дело до конца.
Несколько серых змеек выскользнули из-под купола и с шипением пронеслись мимо Смейка. Они казались неосязаемыми, Смейк решил даже, что они состоят из крохотных черных точек. Он недоуменно уставился им вслед.
— Сноски, — пояснил Колибриль. — С ними столько мороки, но в диссертации без сносок никак. Их нужно много.
Доктор свистнул, и серые змейки замерли. Одна из них подлетела вплотную к Смейку, и тот разглядел, что черные точки — это буквы и цифры.
Смейк прочел:
Смейк расхохотался, и обиженная змейка ускользнула к своим товаркам. Змейки шипели, извивались, а потом вся стайка, хихикнув, скрылась в потемках.
Раздался грохот, будто где-то разгружали вагоны со щебнем, и из темноты, словно буйный побег спаржи, выросла черная башня, а следом за ней — вторая, только вдвое ниже.
— Вот видите! — воскликнул доктор. — Работа не прекращается ни на минуту. Это две новых мысли в подтверждение основных положений диссертации.
— А как звучит тема? — поинтересовался Смейк.
— «Исчезнувшие крохи и их роль в развитии микромеханики Цамонии», — ответил Колибриль.
— Вот как, — пробормотал Смейк. — Занятная тема.
— Нет, — вздохнул Колибриль. — Очень запутанная и безнадежно узкая тема. Но спасибо.
— Ну, не скромничайте.
— Пожалуй, вы правы. Уж поверьте, за этой темой, вероятно, скрываются ответы на самые главные вопросы.
— Какие же, например?
— Ну, например, вопрос жизни и смерти.
— Ха-ха! — рассмеялся Смейк. — Вы что, один из этих чокнутых алхимиков?
— Я ученый, а не шарлатан, — голос Колибриля зазвучал важно и решительно. — Я не варю вонючие зелья и не пропускаю электричество через мертвых лягушек. Я провожу измерения. Точнейшие, ювелирнейшие измерения.
— Измерения чего?
— Хороший вопрос! Фактически я измеряю то, чего больше не существует. Я измеряю исчезнувших крох.
В одном из близлежащих коридоров послышалась возня. Смейк глазам своим не верил — к нему из темноты шел сам профессор Абдул Соловеймар, бормоча что-то себе под нос. Полупрозрачная фигура Соловеймара казалась вчетверо больше, чем на самом деле. Не удостоив Смейка вниманием, эйдеит перешагнул через него и исчез в дымке под куполом. Смейк протер глаза.
— Это и впрямь был Соловеймар? — неуверенно спросил он.
— Нет. Да. Нет. В общем, и да, и нет. Это материализованный образ одной из диссертаций Соловеймара: «Использование биполярных линз при разработке различных инструкций». Она мне срочно понадобилась для теоретического раздела.
— Как, и это — диссертация? А почему она выглядит, как живой профессор?
— Диссертации умеют принимать всевозможные обличья, — пояснил Колибриль. — Все зависит от мастерства. Соловеймар — сильная личность, и диссертации похожи на него, таков уж его стиль. Ни с кем не спутаешь.
— А чем Соловеймар недоволен?
— Его диссертации пока не удалось подружиться с основными положениями моей работы, вот она и сердится. Ищет точки соприкосновения. Я же говорил вам, что мы наверняка встретим Соловеймара.
— Ясно.
— Видите ли, диссертация по большей части состоит из других диссертаций, — продолжал Колибриль. — Каждая новая диссертация — это своего рода вакханалия старых работ. Они… эээ… оплодотворяют друг друга, и на свет появляется что-то такое, чего еще никогда не было, — голос доктора звучал взволнованно.
— Да, такая наглядная демонстрация научных процессов, на мой взгляд, крайне полезна, — подытожил Смейк. — Но растолкуйте мне вот что: кто или что такое эти самые исчезающие крохи?
— Не исчезающие — они уже исчезли. По правде говоря, эти сведения для вас — ненужный балласт. Может, займемся прикладной математикой? Или биологией? Чем-то полезным!