общей мифологии». Он же считает, что одна из важнейших функций Фэт-Фрумоса — выбор одного из двух путей, которые в истолковании сказочного же оракула (например, святой Пятницы) выглядят одинаково непривлекательными: «Направо пойдешь — пропадешь, налево пойдешь — тоже пропадешь». Кернбах считает выбор героя онтологическим и проецирует его на судьбу народа как такового, в историческом смысле вынужденного постоянно сталкиваться с захватчиками и решать жизненно важную задачу: покориться им или восстать, рискуя полным уничтожением? Ценность Фэт-Фрумоса как мифического героя, говорит Кернбах, заключается именно в том, что он всегда оказывается победителем и находит достойный выход из де-факто безвыходной ситуации[17].
Пастух со свирелью. Фотография Эмиля Фишера
http://clasate.cimec.ro / CC BY-SA 4.0
Но есть и другие мнения. Этнолог Ромулус Вулкэнеску подводит читателя к выводу, что Фэт-Фрумос — антропоморфная ипостась солнца, а потому вполне допустимо предположить, что на становление этого образа повлиял митраизм, завезенный в Дакию легионерами в ходе ее покорения и присоединения к Римской империи (на территории современной Румынии сохранилось некоторое количество древних святилищ Митры). В качестве прообразов и эталонов, повлиявших на нашего героя, упоминаются также культы Фракийского всадника и святого Георгия (поражающего, как мы помним, змея — в румынской сказочной интерпретации балаура). Солнечная природа Фэт-Фрумоса проявляется даже в описании облика: нередко на груди воителя сияет солнечный диск, а на плечах — звезды; да и кудри у него, если следовать канону, золотые. Один из вариантов истолкования термина făt-frumos предполагает, что в его основе лежит имя Фаэтон — а так звали, как мы помним, сына древнегреческого бога солнца Гелиоса[18]. Впрочем, у этой версии мало сторонников; большинство скорее согласится с тем, что «фэт» (от латинского foetus — «эмбрион, нерожденное дитя») — так называемый апеллятив, подчеркивающий необыкновенные качества ребенка и его героическую участь, или же с тем, что на самом деле «фэт-фрумос» — имя нарицательное, которое по-русски точнее всего передать как «добрый молодец».
Румынская почтовая марка с изображением Фэт-Фрумоса
Wikimedia Commons
Интересно, что среди атрибутов Фэт-Фрумоса — в целом довольно типичных, включающих блистающий меч, волшебного коня и сокола-посланника, — есть один не очень-то распространенный в стане героев-воителей: волшебный флуер, то есть пастушеская дудочка. Герой, играющий на флуере, вынуждает вновь вспомнить о древнегреческих мифах, где было немало прекрасных музыкантов и просто ценителей музыки: Аполлон, Дионис, Орфей, Пан… Последний, кстати, своей игрой зачаровывал дриад, нимф и менад, а Фэт-Фрумос так же поступает с иеле, их дальними родственницами. Таким образом, его доблесть не ограничивается воинскими подвигами.
Главный женский архетип: Иляна Косынзяна
Иляна Косынзяна — еще один широко известный персонаж румынских сказок, который, как и Фэт-Фрумос, может показаться простым, но таит в себе немало секретов и загадок, в том числе неразгаданных. Она зына (даже если об этом не говорится напрямую), волшебница и вещунья поразительной красоты: «очи ее сияют, тело ее из моря, одежды — из цветов». «Тело из моря» трудно истолковать как-то иначе, нежели с отсылкой к Афродите Пенорожденной; устойчивая связь Иляны с цветами (помимо одежд есть еще цветы, вплетенные в косы, а также распускающиеся там, где она прошла, — но последнее свойственно, как мы теперь знаем, очень многим зынам) наводит на мысли о Флоре, а тот факт, что живет она со своими сестрами или подругами, без мужчин, отчетливо напоминает царство амазонок. Как уже было сказано в первой главе, корни румынской мифологии уходят отчасти в греко-римский субстрат, поэтому таким совпадениям вряд ли стоит удивляться.
Формально Иляна представляет собой любовный интерес Фэт-Фрумоса, она его похищенная невеста или волшебная помощница, которую он встречает в потустороннем мире. Ее функция в сюжете — в лучшем случае вспомогательная, нередко она совершенно пассивный персонаж. Однако это не значит, что образ Иляны лишен любопытных нюансов.
Прежде всего, возлюбленную героя могут звать по-разному: иногда она не Иляна Косынзяна, а Яна Сынзяна, Иляна Сымзяна, Кира Киралина, Иния Диния и т. д. Влияет ли имя на ее роль в повествовании? В сюжетном смысле нет, однако некоторые авторы предпочитают копнуть поглубже.
Так, например, в сказке «Дитя судьбы и Иния Диния» эквивалент Иляны Косынзяны живет в монастыре Калу-Гастру (возможно, сильно искаженное греческое καλό καστρο — «красивая крепость») вместе с двенадцатью девушками, которые весьма напоминают весталок. Она умеет летать и в целом похожа как минимум на волшебницу Цирцею или средневековых фей вроде Морганы или Мелюзины, а как максимум — на богиню, уже упомянутую Диану и слившуюся с ней Бендиду или Афродиту, Флору, Цереру, Селену…
Виктор Кернбах делит главный женский архетип румынских мифов и сказок надвое: он различает Иляну Косынзяну, условную богиню цветов, хтоническую могущественную волшебницу, и Яну Сымзяну, столь же условную богиню луны. Последнюю он «поселяет» в Черном море, на острове Левка (Змеиный), где, по преданию, для нее был построен храм[19]. Да, действительно: у героини сказок, как правило, устойчивые связи с растительным миром, а у героини баллад, песен и колядок — с луной, однако их имена могут и совпадать. Как бы то ни было, Кернбах называет образ Иляны-Яны «мифическим реликтом времен Римской Дакии»[20], и с этим трудно спорить. Возможно, реликт еще старше, хотя бы в некоторых своих аспектах.
Неужели в румынских сказках совсем нет деятельных главных героинь? Конечно, есть, но парадоксальным образом это обычно не могущественные зыны и даже не царевны, а простые крестьянские девушки, которым приходится столкнуться с коварством волшебных существ и одолеть их лишь благодаря отваге, уму и сообразительности. В этом ряду особняком стоит сказка «Иляна Сымзяна» из сборника, составленного фольклористом Петре Испиреску. Ее героиня, с первого взгляда очень похожая на китайскую Мулан и итальянскую Фантагиро (а на самом деле на Арегназан из одноименной армянской сказки), ничего не боится, воюет с монстрами, посрамляет принцев, царей и колдунов… но финал переворачивает историю вверх дном, заодно делая ее необычайно современной: когда героиня выполняет очередное поручение царя, ее проклинают, и в результате она становится мужчиной. Мера, задуманная как жуткое наказание, оказывает прямо противоположный эффект: герою, которого лишь теперь повествователь называет Фэт-Фрумосом, в новом облике весьма комфортно, и еще ему становится доступной главная награда — та самая зына Иляна Сымзяна! Одним словом, эту историю вполне можно назвать «сказкой о трансгендерном переходе».
Вспомним еще раз об ослепительной красоте Иляны Косынзяны, поскольку с этой красотой не все так просто: у нее золотые кудри, заплетенные в косу; там, где она ступает, «зеленеют поля и расцветают цветы» — эта деталь на самом деле не элемент сказочного украшательства, а нечто более глубокое. Дело в том, что с этимологической точки зрения эпитет «косынзяна» (да, это вновь имя нарицательное, а не собственное, как и «фэт-фрумос») — слившееся в одно слово «зына Иляна с [золотой] косой» (zâna Ileana cea cu cosița [de aur]; слово «коса» слышится неспроста — славянских заимствований в румынском языке и впрямь немало). А при чем тут коса и почему золотая? Дело в том, что девушка с золотой косой — точнее, с косой, в которую вплетены золотые пшеничные колосья! — это Дрэгайка, самая красивая из сельских девушек, которую на один день, в честь одноименного праздника, который также именуют Сынзене (24 июня — да, да, на Ивана Купалу), выбирают олицетворением богини плодородия. Другие девушки украшают себя цветами подмаренника (по-румынски это растение называется «сынзянэ»), мифологически тесно связанного со скандинавской Фригг и христианской Девой Марией. Где-то здесь и прячется истинная этимология слова «сынзяна»: по одной из версий, Sînz («святой») + Ion («Иоанн») = праздник Ивана Купалы[21]; по другой, как уже было сказано, — San(cta) Diana, совмещающая римскую Диану и фракийскую Бендиду[22]. Но если уж говорить о произрастании и созревании даров природы, а также о плодородии в более широком смысле, то стоит еще упомянуть другую древнеримскую богиню — Цереру.
День Ивана Купалы. Рисунок Кароля де Сатмари (середина XVIII века)
Wikimedia Commons
Румынская почтовая марка с изображением Фэт-Фрумоса и Иляны Косынзяны
Wikimedia Commons
Иными словами, [Иляна] Косынзяна — самая красивая из девушек в венках из подмаренника, аватар богини плодородия (как ее ни называй), то есть магическое существо, а не просто красавица и даже умница. Сказочное путешествие Фэт-Фрумоса в таком контексте приобретает явные отголоски какого-то очень древнего ритуала, осененного золотой ветвью.
Нэздрэван, вещий конь
Вещий конь Нэздрэван — самый верный соратник Фэт-Фрумоса, без которого герой не смог бы совершать свои знаменитые подвиги. Обычно Нэздрэван скрывается в царской конюшне под видом самой исхудалой и ободранной клячи, и Фэт-Фрумос обнаруживает его либо благодаря интуиции, либо из-за подсказки какой-нибудь зыны. Чтобы конь приобрел истинный облик, за ним нужно много дней ухаживать собственноручно, не жалея сил, кормить отборным зерном, мыть и причесывать — зачастую это становится первым испытанием для царского сына, привыкшего к помощи слуг.
Когда Нэздрэван сбрасывает маскировку, выясняется, что он крылат — причем в некоторых сказках у него не два крыла, а четыре, семь или двенадцать, — питается углями, летает со скоростью ветра или мысли и может предсказывать будущее. Из одной ноздри выдувает холодный ветер, из другой — горячий. И разумеется, умеет говорить и давать мудрые советы, которые иной раз намного важнее прочих волшебных особенностей. Нэздрэван — умелый боец (недаром его опыт битв со змеями и прочими монстрами зачастую превосходит опыт Фэт-Фрумоса) и вполне способен сражаться самостоятельно, если хозяин ранен или убит.