— Мягкая кожа, красивые ногти. Ты не занималась тяжелой работой. Твой отец был богатым человеком?
Света качнула головой.
— Но. Найн.
Ульф вскинул брови — но промолчал. Щека по-прежнему касалась её ладони. Ноздри у оборотня чуть подрагивали…
Интересно, о чем он сейчас думает, скользнуло в уме у Светы. Или просто принюхивается? Все-таки оборотень…
Красивая, с мягкими руками, но дочь бедного отца, подумал Ульф. Может, была наложницей у кого-то побогаче? Это все объясняет — и горечь на её лице после вопроса о женихе, и попытку притвориться чьей-то женой.
— Я женюсь на тебе, — пообещал он. — Честно, как положено.
Пора это прекращать, решила Света. Иначе он прямо сейчас приступит к обещанному — и начнет при этом с финала, с брачной ночи…
Она попыталась отдернуть руку, но Ульф стиснул её пальцы. Короткое мгновение удерживал ладонь, глядя ей в глаза. Потом с ухмылкой отпустил. Распорядился низким голосом:
— Шей платья.
И снова ушел.
Света, как только дверь за ним захлопнулась, нервно сжала в кулак ту самую ладонь, которой оборотень касался. Потерла её другой рукой.
Ладонь все ещё помнила ощущение от прикосновения к его коже. Жесткой, чуть колючей — то ли от короткой щетины, то ли от оборотневой шерсти.
Может, она позволила ему слишком много? С другой стороны, он всего лишь подержал её за ручку.
И как только этот Ульф захочет чего-то большего, она его возненавидит. На этом все кончится, как для него, так и для неё.
А теперь следовало заняться делом.
Света решительно направилась к постели в углу. Ткани, расстелившиеся по меховому покрывалу, переливались яркими цветами. Бордовый с синевой, зеленый, темно-желтый…
Она присела на корточки, коснулась яркой груды. Пара отрезов на ощупь напоминала шелк. Ткань оказалась плотной на ощупь, и под рукой шуршала.
Остальные отрезы походили на хлопковое полотно — только чуть жестче.
Осталось совершить подвиг, уныло подумала Света. Соорудить из этого одежду, которая надежно укроет её от шеи до пят. Что-то в стиле нарядов местных женщин — рубахи с короткими рукавами, длиной до щиколоток, поверх которых надето что-то вроде сарафанов, из двух кусков ткани, сшитых между собой начиная с бедра. И все это запоясано поясами из металлических блях, украшено ожерельями и брошами на бретелях…
***
Пусть Свейтлан пока посидит и подумает, решил Ульф, выходя на палубу.
А он тем временем сходит к Ауг. Узнает, что такого страшного старуха рассказала темному альву, после чего все его собратья спешно покинули крепость. Даже опередив в этом оборотневую стражу Олафа.
Ульф пересек площадь и свернул влево, в сторону скал над гаванью.
То, что в доме Ауг не все ладно, он понял, ещё только подходя к нему. Пес с желтыми подпалинами молчал. Хотя уже должен был почуять оборотня…
Насторожившийся Ульф на всякий случай присел над тропинкой. Принюхался.
Пахло темным альвом и ещё какой-то бабой. Не Свейтлан — хотя её запах, уже наполовину выветрившийся, все ещё плыл над камнями и утоптанной землей, по которой она прошлась.
Кроме того, на тропинке остался слабый отзвук его собственного запаха. Вот и все.
Но пес молчал, вот что странно.
И Ульф бесшумно нырнул в кусты слева от тропинки. Отыскал в каменных склонах расселину, забрался вверх, на скалы. Потом пробежался кругом, пригнувшись — так, чтобы выйти к дому Ауг с обратной стороны, глядевшей не на город с гаванью, а на море. Добрался до ограды, сложенной из валунов…
Замер, прислушиваясь и принюхиваясь.
Кто бы ни успел побывать на подворье — сейчас там было тихо. В посвистывание ветра, долетавшего с моря, не вплетались лишние звуки или шорохи. А вот запах пса, текший из-за ограды, был явственно приправлен вонью крови…
Ульф дернул поясную перевязь, двумя концами сходившуюся на ножнах, поворачивая её так, чтобы рукоять меча оказалась сзади, за спиной — и клинок не грохотнул по камням.
Потом подпрыгнул, уцепился за верх ограды. Перемахнул на ту сторону.
Первое, что ему бросилось в глаза — тело пса с развороченным животом, лежавшее за домом. Его не разрубили…
Ульф замер. Похожие раны он видел. Инеистые йотуны не используют оружие. Взмах руки — и широкое ледяное лезвие вырастает в воздухе прямо перед жертвой. А потом вонзается в тело и тает, принеся смерть.
Он торопливо двинулся к крыльцу, поглядывая себе под ноги. Каменистая земля скупо поросла низкой травой. Стебли, примятые тем, кто недавно прошелся по двору, ещё не успели оправиться.
И следы инеистого ясно различимой цепочкой вели к крыльцу. К ним Ульф даже не пытался принюхаться — инеистые не пахнут, их стихия лед.
Зато на ступенях остались грязные разводы. Инеистый, идя в бой, покрывается инеем. К ногам того, кто убил пса, примерзла земля. Но на каменных плитах, нагретых солнцем, иней растаял. Остались следы…
Ульф замер, рассматривая крыльцо. Опять прислушался, чуть повернув голову — так, чтобы одно ухо смотрело на дверь дома.
Никого, только свист ветра. Почему-то пахло диким медом — сильно, сладко. Пара ос уже крутилась возле двери.
Он быстро присел, пригляделся к грязным разводам на каменных ступенях. Принюхался к запахам земли и смятой травы, оставленным ногами инеистого.
Цепочка грязных отпечатков была лишь одна. И заканчивались ею следы, ведущие от убитого пса к крыльцу.
Похоже, инеистый сначала попал во двор, убил пса — и только потом поднялся на крыльцо, подумал Ульф.
Но второй цепочки следов, пусть не различимой глазом, однако пахнущей землей и раздавленной травой, при этом лишенной любого другого запаха, Ульф не почуял. Хотя йотун, уходя, должен был её оставить. Словно инеистый вошел в дом — но обратно уже не вышел. Возможно, он и сейчас там…
Запашок темного альва, реявший над ступеньками, сливался с запахом меда и какой-то бабы. Та прошлась по ступенькам совсем недавно. Её следы вели в дом и обратно, как и следы альва…
Ульф выпрямился, перешагнул через три ступеньки, сразу очутившись у двери. Мягко выхватил меч, одним пальцем поддел гривну, вытягивая её из-под рубахи и выкладывая поверх ворота.
Жаль, что пришлось разодрать рубаху, отстраненно подумал он. Теперь серебро может коснуться кожи на груди. Но что поделаешь, если Свейтлан следовало показать и гривну, и шрам под ней — иначе она могла не поверить…
Ульф сдвинулся вбок, к косяку. Толкнул дверь, быстро заглянул в дом. И сразу понял, откуда пахло медом. В двух шагах от двери кто-то разбил горшок. Янтарно-прозрачная лужа разлилась по неровным плитам пола, черепки завязли в меде.
И было тихо. Никто не спешил швыряться в него ледяными лезвиями. Осы, до этого кружившиеся перед дверью, радостно залетели внутрь.
Никаких других звуков, только жужжание — и свист ветра над подворьем. Запах дикого меда бил в ноздри, но теперь на него накладывался ещё и пряный запашок человеческой крови, пролившейся совсем недавно. Причем тянуло не только кровью…
А ещё Ульф заметил то, от чего по скулам сразу стрельнуло подшерстком. И челюсти тихо хрустнули, вытягиваясь вперед.
У очага лежала Ауг. Дыхания не было слышно, тело скорчилось, завалившись на левый бок. Тут, внутри, попахивало смертью…
Ульф перешагнул через порог, стремительно обошел медовую лужу. Торопливо заглянул за перегородку в углу, прикрывавшую кровать — два широких, текуче-быстрых шага, один короткий взгляд…
Там никого не оказалось.
Лишь после этого он позволил себе вернуться к телу — и замереть над ним, разглядывая. Когда имеешь дело с инеистыми, главное двигаться не переставая, и двигаться стремительно. С быстротой у них не слишком хорошо, зачастую только это и спасает — причем не только оборотней, но и людей…
Смерть настигла Ауг возле стола, стоявшего у очага. Убили старуху так же, как и пса — живот разворочен, ледяное лезвие уже растаяло. Однако было и ещё кое-что.
Рядом с правой рукой Ауг по каменному полу рассыпались костяные фишки с рунами. Большая часть из них завязла в багровой луже рядом с животом старухи, уже подсыхавшей по краям. Но из четырех фишек кто-то выложил неровный кружок — прямо напротив бескровно-белого лица Ауг, на расстоянии двух ладоней от заострившегося носа.
Ульф присел, запоминая то, как лежат фишки. Тут была руна Одал, Тейвас, Урус… и Альгис, лосиная руна.
Или Отфил, Тивар, Урур и Эйхаз, как их называли оборотни. То есть руна наследная, руна копья, бури и защиты богов.
Все они лежали перевернутыми.
Сама ли Ауг оставила это послание — или тот, кто её убил? Старуха умерла не сразу, судя по ране. Попадая в живот, ледяное лезвие инеистых убивает не спеша. Сначала залепляет разодранные кишки ледяными гранями, и лишь потом тает, позволяя жизни утекать из тела вместе с кровью.
Ульф нахмурился, одним движением сгреб выложенные в кружок фишки и встал. Сунул меч в ножны, выходя. Живых тут не было, опасаться некого…
Покидать двор через калитку не хотелось — он и так достаточно наследил в доме и во дворе. Как знать, вдруг кто-нибудь решит найти убийцу Ауг с собаками. А те могут взять след и через два дня.
Поэтому Ульф, спрятав фишки в кошель на поясе, опять перемахнул через стену. Направился в город, избегая тропы — по склонам, по зарослям, на всякий случай петляя, чтобы запутать собак.
Он скользил между кустами, привычно пригнувшись, а в голове крутились мысли.
Разбитый горшок с медом и женские следы. Похоже, уже после убийства в дом Ауг приходила баба из города. Принесла мед, чтобы расплатиться то ли за гаданье, то ли за какое-то зелье. Зашла в дом, не заметив пса, валявшегося на задах двора, увидела мертвую колдунью — и убежала, выронив горшок.
Сложнее было с инеистым. Раз осталась лишь одна цепочка следов, пахнущих влажной землей и травой, то…
То йотун или прошелся сначала по двору, убил пса и исчез в доме — или наоборот, вошел в дом, вышел, убил пса и опять вернулся. Вот только куда он делся потом?