на ощущала только тоскливую опустошенность. И одиночество.
За эти два дня Ульф сумел заполнить её жизнь. Просто потому, что был рядом. Она то злилась на него, то была ему благодарна. То задумывалась, каково это — жить с ним.
А теперь об этом можно забыть.
Но почему он так легко от неё отказался? Вариант «струсил» Света отмела сразу же. То, чем занимался оборотень, трусости не предполагало.
Может, Ульф решил, что он теперь ей не ровня? Или не захотел возиться с женщиной, которой подвластна какая-то магия? Вдруг она схватится не за ту руну и разнесет ему весь дом на части…
Что самое забавное, именно готовность Ульфа отпустить её говорила о нем больше всяких слов.
Будь он мелкой душонкой, мрачно решила Света, то попытался бы её использовать. Женщина, владеющая забытой магией — тоже своего рода оружие.
А ещё он мог продать её кому-нибудь. Учитывая, что ни языка, ни здешних нравов она не знает — да запросто. Наврал бы ей с три короба, потом отвел к новому владельцу…
И по всему выходило, что доверять сейчас она могла только Ульфу. Именно потому, что он от неё отказался.
Руки Светы, расслабленно лежавшие на коленях, дрогнули. Красные камни на брошах, зажатые в ладонях, радостно блестнули. Она перевела на них взгляд и задумалась.
Украшения были явно женские. Зачем Ульф хранил их? Про запас, на случай, вдруг подвернется подходящая невеста? Или они кому-то предназначались? Интересно, кому?
И в этот момент мысли её внезапно приняли другое направление. Света вдруг осознала, что одного он так и не сказал — «в Ульфхольме ты мне не нужна». Прямо. В открытую.
Но может, ещё скажет? Деликатность оборотню вроде бы не свойственна…
Что в её положении только к лучшему. По крайней мере, будет знать, что тут ей надеяться не на кого.
А следом Света вдруг приняла решение.
И, поднимаясь с постели, даже ощутила легкий стыд — уж больно большая разница была между тем, как она думала об Ульфе прежде, и тем, как думала сейчас.
Но ведь и он начал вести себя по-другому…
Она, не обращая внимания на боль в руке, убрала броши в узел с тканями, лежавший в углу. Собрала валявшиеся на полу обрывки кожаных ремешков и деревянные планки с рукояти ножа. Подобрала сам нож, так и оставшийся на крышке сундука. Сунула его туда же, в узел.
Затем встала у окна, дожидаясь Ульфа, который обещал отвести её помыться.
Лишь бы у них тут имелось мыло, думала Света, глядя на синюю гладь моря, расстилавшуюся за оконцем каюты. И хорошо, что она сберегла сумку вместе со всем её содержимым. С одеждой будет потрудней. Ничего, она что-нибудь придумает.
В сказке про серого волка спрятана и другая мораль, мелькнуло вдруг у Светы, пока она стояла у окна.
С бедным волком ничего не случилось бы, не повстречайся ему в лесу Красная Шапочка.
***
Ульф пришел мокрый и весь какой-то взъерошенный. Молочно-серая грива, сейчас не стянутая сзади кожаным ремешком, оказалась распущена. Над лбом жестко, иглами торчали короткие тонкие пряди — словно сквозь обычные волосы у оборотня пробивался звериный подпушек.
— Пойдем, — буркнул он.
И повел Свету к неприметной дверке в самом конце коридора, идущего через весь корабль. Толкнул створку, затем первым вошел в крохотный закуток.
Пол и переборки тут покрывала та же темная субстанция, что защищала борта корабля.
— Вода. — Ульф кивнул на два мешка из коричневой кожи, приваленные к одной из переборок. Оба выглядели какими-то рыхлыми, словно оплывшими. — Чистая, из запасов для питья. Там — мыло.
Он указал взмахом когтистой ладони на полку в углу, с высоким бортиком. Света разглядела стоявшую на ней деревянную плошку.
— Воду лей прямо на палубу. Потом обшивка выцедит её в море. Шить с такой рукой тебе нельзя, но прежнюю одежду тоже лучше не надевать. Если хочешь, я принесу тебе чистую рубаху и штаны из своих запасов. Наденешь? Они, конечно, великоваты — но зато не будут обтягивать твою…
Ульф споткнулся. Глаза блеснули, словно блекло-желтые камешки на свету.
Задницу, мысленно закончила Света за него. И быстро кивнула.
— Не будут обтягивать твое тело, — равнодушно поправился оборотень. — Повязку можешь намочить, ей все равно ничего не будет. Лоскут отойдет только тогда, когда все заживет.
Он развернулся, вышел — а Света осталась.
Похоже, полотенцами на этом лайнере не пользуются, мелькнуло у неё. Не зря же Ульф пришел мокрый. И запоры на дверях отсутствуют, даже тут.
Она шагнула к полочке, чтобы исследовать мыло в деревянной плошке — надо же занять себя хоть чем-то в ожидании Ульфа. Раздеваться, когда он в любой момент мог войти, не хотелось.
Непонятно, конечно, зачем Ульф не предложил ей свою рубаху ещё в каюте. Не пришлось бы сейчас бегать…
Мыло оказалось ужасное. Липкое, мягкое, как студень, и вонючее. Грязно-коричневое, смешанное с мелкой черной крошкой, похожей на измельченный уголь.
Света вытерла о край плошки палец, которым коснулась содержимого. И, вздохнув, молча пообещала себе, что первое, чем займется, когда будет хоть какое-то место для жилья — это попробует сама сварить мыло.
Как это делается, Света не знала, но в памяти плавали обрывки каких-то сведений. Жир варят, добавляя в него что-то щелочное. Вроде бы щелок раньше получали, настаивая золу на воде…
Буду экспериментировать, решила она.
Следом Света шагнула к кожаным мешкам, приваленным к переборке. В памяти всплыл следующий обрывок сведений — кажется, когда-то такие сосуды назывались мехами.
Мешки были сделаны из шкур, снятых целиком, без разрезов. Дырки на месте ног зашили, стянув кожаными ремнями. Узкие деревянные горловины сверху, заткнутые пробками, тоже оказались обмотаны ремнями.
На гвоздике рядом висел черпачок.
Все же тут есть место для мытья, подумала Света. Для средневековья это уже роскошь.
***
Хитрость Ульфа не удалась.
Когда он толкнул дверь, вернувшись с одеждой, Свейтлан стояла в закутке одетой.
И посмотреть на то, что могло принадлежать ему — но уже не будет принадлежать — не удалось.
Оно и к лучшему, хмуро подумал Ульф. Не будет потом сниться по ночам.
Бросив Свейтлан одежду и выйдя из помывочной, он подпер спиной переборку возле двери, решив посторожить тут, пока она моется.
Смысла в этом не было — случись кому-то из его людей заглянуть в закуток, никто не позволил бы себе лишнего. Жить хочется всем…
Но Свейтлан может оскорбиться, оправдался перед собой Ульф. А девушку, в руках которой оживает забытая сила рун, сердить не следовало.
Верхняя губа у него дернулась, задираясь вверх и открывая клыки. Если бы не её Хеллев дар…
Взгляд Ульфа на мгновенье стал рассеянным.
Вот именно, мелькнуло у него. Если бы не её дар.
Он припомнил, что делала колдунья в ту ночь, после которой Свейтлан попала сюда. Ничего особенного, честно говоря. Приказала ему держать фишку с руной и думать о невесте. Сама поела и села за пряжу. Словно от неё ничего не зависело.
В ту ночь Ауг не произнесла ни одного заклинания. Не колдовала над огнем, не чертила рун… даже травы не заваривала. Она не сделала вообще ничего.
И выходит, что попадание в этот мир — дело рук самой Свейтлан. Рук, ожививших руну. Он напрасно просидел всю ночь, стискивая костяшку, помеченную знаком Гьиоф. Девушка появилась лишь утром, когда он уже поднялся и шагнул к Ауг.
Но при этом продолжал держать костяшку в кулаке, вспомнил Ульф. К тому же Свейтлан, попав в его мир, очутилась именно в доме колдуньи…
За дверью, возле которой Ульф стоял, шумно плеснуло водой. Слух волка вычленил из этих звуков короткие, судорожные вздохи. Свейтлан явно не привыкла мыться холодной водой.
И кожа у неё сейчас, должно быть, пошла зябкими пупырышками…
Ульф тряхнул головой, зашагал к своей каюте. Посторожить он может и издалека. Проход все равно просматривался из конца в конец.
***
Когда Света сочла, что она готова, волны за окнами каюты уже окрасились в алое с одной стороны. День заканчивался.
Вот и хорошо, решила Света, стоя у одного из окон — и собираясь с духом. Закат на море любого сухаря настроит на романтический лад…
Интересно, бывают у оборотней романтические чувства?
Она вздохнула, поймала прядку, падавшую ей на плечо. Поморщилась.
Волосы, вымытые коричневым мылом, топорщились. И стали неприятно жесткими на ощупь. Но Света сделала все, что могла — прошлась по ним влажным платочком из своей сумки, причесывала до тех пор, пока здоровая рука не заныла, а на прядях не появился хоть какой-то блеск. Подушилась в надежде заглушить запах мыла.
Которым, она была уверена, от неё все равно попахивало.
А ещё накрасилась. Благо тушь, помада, пудра и тональник — все оказалось с собой. На дне сумки даже отыскался флакончик с лаком, так что она и по ногтям прошлась…
Хуже было с одеждой. Широкая, светло-коричневатая рубаха Ульфа болталась на ней, как балахон. Свою одежду Света одевать не хотела, зеленое платье, с выжженной проплешиной на рукаве, тоже не походило.
И Света решила вопрос на греческий манер. Отрезала от куска красной ткани длинную ленту, скрутила её в жгут. Потом навертела поверх рубахи, положив первый виток сразу под грудью. До пояса уместилось ещё несколько витков, а на талии она закрепила ленту узлом.
Пора, подумала наконец Света. И пошла к двери.
На палубе были люди. Стояли и сидели, собравшись в кружки. Переговаривались…
А над морем горел закат. По черной мачте корабля текли багровые блики.
Света решительно повернула к одному из бортов — туда, где был просвет между группками мужчин. Замерла у планширя, глядя на море.
Вся её надежда была на то, что Ульф на палубе. Или вот-вот здесь появится и подойдет к ней.
Но что делать дальше, она не знала. Без знания языка завязать разговор не получится. Оставалось положиться на самые простые и доходчивые средства — яркий блеск помады, запах духов…