Рунный посох — страница 2 из 10

…Тот, кто осмелился поклясться Рунным Посохом, тем самым неизбежно предопределяет свою судьбу и судьбу мира, в котором живет. Таких клятв за всю историю Рунного Посоха было несколько, но ни одна из «ах не принесла столько бед и горя, как страшная клятва мести барона Мелиадуса Кройденского. Это случилось за год до того, как Дориан Хокмун, герцог Кельнский, впервые появился на страницах этой древнейшей хроники…

Из «Истории Рунного Посоха»

Глава 1ДОРИАН ХОКМУН

Барон Мелиадус вернулся в Лондру, мрачную столицу Темной Империи, но прошел почти год, прежде чем у него созрел план мести, полностью отвечающий его желаниям. Правда, у барона хватало и других забот — он подавлял возникающие то тут, то там бунты и мятежи, участвовал в битвах и сражениях, создавал марионеточные правительства, устанавливал порядок на вновь завоеванных землях и многое другое.

Барон ревностно служил Империи, но страсть к Исольде и ненависть к ее отцу ни на миг не оставляли его. И хотя он не был наказан за неудачу в Камарге, каждое воспоминание о перенесенном позоре выводило его из себя. Кроме того, ему часто приходилось сталкиваться с трудностями, которые были бы легко разрешимы, если бы он склонил на свою сторону графа Брасса. И поэтому каждый раз, когда барон попадал в такую ситуацию, в его разгоряченном мозгу возникало множество коварных планов мести, но ни один из них не удовлетворял его. Барон хотел всего сразу: заручиться помощью графа в европейских делах, получить Исольду, а главное — стереть с лица земли Камарг. Желания были явно несовместимы.

В высокой башне из обсидиана, возвышающейся над Кроваво-красными водами реки Таймы, по которой легкие баржи из бронзы и черного дерева доставляли в столицу грузы, барон Мелиадус беспокойно вышагивал по своему рабочему кабинету, заставленному темной полированной мебелью, глобусами и астролябиями из железной фольги, меди и серебра, а также многочисленными безделушками из драгоценных камней и металлов. Стены кабинета украшали выцветшие от времени коричневые; черные и голубые гобелены, а пол был устлан толстыми коврами цвета осенних листьев.

А вокруг, на всех стенах, на каждой полке, в каждом углу висели, стояли и лежали часы. Все они шли секунда в секунду, и все отбивали четверть часа, полчаса и полный час, причем некоторые — с музыкой. Часы, разнообразнейших форм и размеров, из всех мыслимых материалов — некоторые были так причудливы, что по ним было совершенно невозможно определять время. Они были собраны практически из всех стран Европы и Ближнего Востока, как символы покоренных земель. Из всех трофеев барон Мелиадус больше всего на свете любил часы. Не только этот кабинет, но также все комнаты и прочие помещения башни были забиты ими. А на вершине башни были установлены огромные куранты с четырьмя циферблатами, выполненные из бронзы, оникса и драгоценных металлов, и когда по чашам колоколов, отбивая каждый час, искусно сделанные в натуральную величину фигурки обнаженных девушек ударяли молоточками, по всей Лондре разносился гулкий звон. Коллекция часов барона соперничала с коллекцией его зятя Тарагорма, хозяина дворца Времени, которого Мелиадус люто ненавидел и ревновал к своей сумасбродной сестре.

Наконец барон остановился и взял со стола лист пергамента. Это было последнее донесение из Кельна, провинции, которую почти два года назад Мелиадус решил проучить, но, как оказалось — немного перестарался. Сын старого герцога Кельнского, лично казненного Мелиадусом на главной площади столицы, собрав войско, поднял восстание и почти разгромил размещенные в Кельне гарнизоны Гранбретании. И если бы не орнитоптеры, вооруженные огненными копьями большого радиуса действия, то Кельн, пусть и временно, но все же вышел бы из-под контроля Темной Империи.

Однако восстание было подавлено, а сам молодой герцог — схвачен и вскоре будет доставлен в Лондру на потеху знати. Это был именно тот случай, когда сотрудничество с графом Брассом пришлось бы очень кстати, поскольку задолго до того, как поднять мятеж, герцог Кельнский сам перешел на сторону Гранбретании. Его приняли, и он храбро сражался на стороне Империи, возглавлял войско, состоящее, главным образом, из солдат, когда-то служивших его отцу. А теперь он повернул эту армию против Империи.

Барон Мелиадус был разгневан — молодой герцог подал пример, которому могут последовать и другие. Поговаривают, что в германских землях его уже почитают как героя. До него мало кто осмеливался противостоять Темной Империи.

Если бы только граф Брасс согласился…

Неожиданно лицо барона озарилось улыбкой — в его мозгу возник и в доли секунды оформился долгожданный план. Он подумал, что герцога Кельнского, возможно, удастся использовать несколько иначе, нежели для дешевой забавы.

Барон швырнул бумагу на стол и потянул за шнурок колокольчика. В кабинет вошла девушка-рабыня; ее обнаженное тело было густо покрыто румянами. Ожидая приказаний, она опустилась на колени. Барон держал рабов только женского пола. Опасаясь предательства, он не допускал в башню мужчин.

— Пойдешь к начальнику тюрьмы, — сказал он рабыне, — и передашь, что барон Мелиадус хочет лично допросить пленного Дориана Хокмуна, герцога Кельнского, как только его доставят в город.

— Хорошо, господин, — девушка поднялась и, пятясь, вышла, оставив барона стоящим у окна, с едва заметной улыбкой, играющей на полных губах.

Дориан Хокмун, закованный в золоченые цепи, приличествующие в глазах гранбретанцев его знатному положению, спотыкаясь, сошел по трапу и теперь стоял, щурясь на вечернем солнце, и рассматривал громадные башни Лондры. Если раньше ему просто не требовалось искать каких-либо подтверждений безумия жителей Темного Острова, то сейчас он имел полное тому доказательство. Было что-то неестественное в архитектуре каждого здания, в выборе цвета и формы. Но все же в них ощущалась огромная сила, мощь и интеллект. Неудивительно, подумал герцог, что так трудно разобраться в психологии людей империи — в них слишком много противоречивого.

Охранник в белом кожаном плаще и белой металлической маске в виде черепа, указывающей на принадлежность к определенному Ордену, легонько подтолкнул его вперед. Хокмун покачнулся и едва не упал, так как уже неделю ничего не ел и сильно ослаб. Со времени своего поражения в битве при Кельне с ним никто не разговаривал. Рассудок его помутился, и Хокмун с трудом осознавал ужас своего положения. Почти все это время он провел в корабельном трюме в кромешной тьме, изредка утоляя жажду из стоящего рядом корыта с грязной водой. Его прекрасные длинные волосы свалялись, глаза потускнели, кольчуга была разорвана, а штаны заляпаны грязью. Цепи до крови натерли шею и руки, но он не чувствовал боли. В действительности он не чувствовал почти ничего: двигался словно лунатик и видел все будто во сне.

Он сделал два шага по кварцевым плитам причала, споткнулся и упал на колени. Охранники подхватили его под руки и помогли добраться до черной стены, возвышающейся над причалом. В стене была маленькая зарешеченная дверь, охраняемая солдатами в масках. Тюрьмами Лондры заведовал Орден Вепря. Стражники обменялись между собой несколькими словами на странном хрюкающем языке своего Ордена, и один из них, засмеявшись, схватил Хокмуна за руку и втолкнул в открывшуюся дверь.

Внутри было темно. Дверь захлопнулась за ним, и на несколько секунд пленник остался один. Затем в слабом, проникающем из-под двери, свете он увидел маску Вепря, но более изысканную, чем у стражников. Потом появилась другая маска, за ней — еще одна. Хокмуна схватили и потащили по вонючим темным коридорам тюрьмы. Он знал, что жизнь его кончена, и нимало не беспокоился об этом.

Потом он услышал, как открывается другая дверь. Хокмуна втолкнули в крошечную комнатушку, и вскоре до него донесся скрип задвигаемого засова.

Стены и каменный пол камеры были покрыты липкой пленкой грязи, в воздухе чувствовалось зловоние. Хокмун сначала стоял, прислонившись к стене, а затем постепенно сполз на пол. Уснул ли он или потерял сознание, Дориан Хокмун не знал, но глаза его закрылись, и пришло столь желанное забытье.

Всего неделю назад он был героем Кельна, борцом против захватчиков, храбрым воином, человеком недюжинной силы и острого ума. Сейчас же люди Империи его превратили в животное — животное, у которого не осталось ничего, даже желания жить. Человек менее знатный, возможно, стал бы, подогреваемый ненавистью, искать пути спасения, но Хокмун, потеряв все, не хотел уже ничего.

Может быть, он сумеет очнуться и выйти из этого состояния. Но даже если это и произойдет, он станет уже совсем другим человеком, совершенно непохожим на того Дориана Хокмуна, что с такой доблестью сражался в битве при Кельне.

Глава 2СДЕЛКА

Свет факела и блеск звериных масок — ехидная свинья и оскалившийся волк; красный и черный металл; белые бриллиантовые и голубые сапфировые насмешливые глаза. Резкий шорох плащей и невнятный шепот.

Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем, когда шаги раздались уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося над ним Волка. Жар факела обжигал лицо, но Хокмун даже не пытался отвернуться.

Волк выпрямился и сказал Вепрю;

— Сейчас с ним бесполезно разговаривать. Накормите и вымойте его. Пусть он немного придет в себя.

Вепрь и Волк ушли, дверь захлопнулась, и Хокмун закрыл глаза.

Очнувшись, он увидел, что его несут по освещенному факелами узкому коридору, а потом он очутился в небольшой ярко освещенной комнате, где стояла покрытая дорогими мехами и шелком кровать; резной столик ломился от всевозможной снеди, в углу возвышалась сделанная из какого-то блестящего желтого металла ванна, наполненная горячей водой. Его уже ждали две девушки-рабыни.

С Хокмуна сняли цепи, одежду и осторожно положили его в воду. Кожу немилосердно саднило, когда рабыни, касаясь мягкими, нежными руками, мыли его. Потом его побрили и подстригли. Хокмун едва воспринимал все происходящее. Он лежал неподвижно, уставившись бессмысленным взором в пестрый мозаичный потолок. Он позволил одеть себя в мягкое тонкое белье, шелковую рубашку и бархатные штаны, и чувство блаженства, пока еще очень слабое, зашевелилось в нем. Но когда его усадили за стол и впихнули в рот какой-то фрукт, желудок его судорожно сжался, и герцога вырвало желчью. Ему дали немного теплого молока со снотворным и уложили в постель. Потом все ушли, оставив лишь одну рабыню присматривать за ним.

Прошло несколько дней, прежде чем Хокмун начал принимать пищу и осознавать роскошь своего нынешнего положения. В его распоряжении были книги и женщины, но он пока еще не желал ни того, ни другого.

Хокмуну потребовалось немало времени, чтобы вспомнить хоть что-нибудь о прошлой жизни. Правда, теперь та жизнь представлялась ему полузабытым сном. Как-то раз он открыл книгу, но буквы показались ему совершенно незнакомыми, хотя разбирал он их достаточно хорошо. Просто они представлялись ему бессмысленными, а в словах отсутствовали определенность и значимость, хотя книга была написана одним из почитаемых когда-то Хокмуном философов. Он пожал плечами и бросил книгу на стол. К нему подбежала одна из девушек-рабынь и, прижавшись, погладила его по щеке. Он мягко отстранил ее, подошел к кровати и улегся, положив руки под голову. Потом он спросил:

— Почему я здесь?

Это были первые слова, произнесенные им со времени прибытия в Гранбретанию.

— О, господин, я не знаю. Но вы, кажется, очень почетный узник.

— Да, на потеху лордам Гранбретании.

Хокмун говорил без всяких эмоций. Голос его был ровным и спокойным. Даже слова, которые он произносил, казались ему странными. Он посмотрел на девушку пустыми, остекленевшими глазами, и та задрожала. Это была блондинка, с длинными пышными волосами и хорошей фигурой; судя по акценту, родом из Скандии.

— Я знаю только то, господин, что должна выполнять любое ваше желание.

Хокмун слегка кивнул и обвел взором комнату.

— Можно догадаться, для чего они готовят меня, — тихо пробормотал он.

В комнате не было окон, но воздух был немного сыроватым, и поэтому Хокмун решил, что помещение находится под землей. Он отсчитывал время по лампам — ему казалось, что их заправляют один раз в день. И по его подсчетам, он провел здесь уже две недели, прежде чем снова увидел Волка.

Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий человек, затянутый с головы до ног в черную кожу и вооруженный длинным, широким мечом с черной рукояткой. Из-под маски донесся приятный мелодичный голос — тот самый, что Хокмун слышал тогда, в полуобморочном состоянии.

— Ну, наш узник выглядит совсем неплохо.

Рабыни низко поклонились и исчезли. Хокмун, ловко подпрыгнув, соскочил с кровати.

— Замечательно. Вы в отличной форме, герцог Кельнский.

— Да, ничего.

Он беззастенчиво зевнул и, решив, что мало проку в топтании на месте, снова улегся на кровать.

— Я полагаю, вы знаете, кто я такой, — сказал Волк с ноткой нетерпения в голосе.

— Нет.

— И не догадываетесь?

Хокмун не ответил.

Волк подошел к столу, на котором стояла огромная хрустальная ваза с фруктами; рукой, затянутой в перчатку, взял гранат и наклонился, будто рассматривая его.

— Вы полностью оправились, милорд?

— Похоже на то, — ответил Хокмун. — Я чувствую себя превосходно. Все мои желания удовлетворяются. И теперь, я полагаю, вы намерены позабавиться со мной?

— Кажется, это не особенно беспокоит вас?

Хокмун пожал плечами.

— Все когда-нибудь кончается.

— Ну, это может длиться всю вашу жизнь. Мы, гранбретанцы, — народ изобретательный.

— Человеческая жизнь не такая уж длинная.

— Так случилось, — начал Волк, перекидывая гранат из одной руки в другую, — что мы решили помиловать вас.

Хокмун безучастно молчал.

— Вы не очень-то разговорчивы, дорогой герцог, — продолжал Волк. — Забавно, но вы до сих пор живы лишь по прихоти одного из ваших смертельных врагов, так жестоко расправившегося с вашим отцом.

Хокмун нахмурился, как будто что-то вспоминая.

— Я помню, — нерешительно сказал он. — Мой отец. Старый герцог.

Волк бросил гранат на пол и поднял маску. Под ней скрывалось красивое широкое лицо.

— Я убил его. Я — барон Мелиадус Кройденский.

Жестокая улыбка играла на его полных губах.

— Барон Мелиадус?.. Э… убили его?

— Вся мужественность, похоже, оставила вас, милорд, — зло пробормотал барон. — Или вы снова хотите обмануть нас?

Хокмун поморщился.

— Я устал, — сказал он немного погодя.

Мелиадус удивленно посмотрел на него.

— Я убил твоего отца!

— По-моему, вы это уже говорили.

— Ну, знаете ли…

Приведенный в замешательство, барон повернулся и направился к двери, но затем остановился.

— Конечно, я не об этом хотел поговорить с вами. Однако мне кажется странным, что вы совершенно не испытываете ко мне ненависти и не стремитесь отомстить за отца.

Хокмуну стало скучно, он хотел лишь, чтобы Мелиадус поскорее оставил его в покое. Резкие жесты и истеричные вопли барона раздражали его, как жужжание мухи или комара раздражает человека, пытающегося заснуть.

— Я ничего не испытываю и ничего не чувствую, — ответил Хокмун, надеясь, что его ответ удовлетворит гранбретанца.

— В вас не осталось ничего! — гневно воскликнул Мелиадус. — Ничего! Даже желания жить. Поражение и плен сломили вас!

— Возможно. Но сейчас я устал…

— Я пришел предложить вам вернуться домой, — продолжал Мелиадус. — Кельн будет суверенным государством в составе нашей Империи. Такого мы еще никому не предлагали.

Только теперь в голосе Хокмуна зазвучали нотки любопытства.

— С чего это вдруг? — спросил он.

— Мы хотим заключить с вами сделку. К взаимной выгоде, конечно. Нам нужен такой опытный и искусный воин, как вы, — тут барон нахмурился и покачал головой. — Во всяком случае, вы нам таким кажетесь. Но главное, нам нужен человек, которому будут доверять те, кто не доверяет Империи. — Мелиадус собирался несколько иначе разговаривать с Хокмуном, но его сбивало с толку странное безразличие герцога. — Мы хотим, чтобы вы кое-что для нас сделали. В обмен на это мы возвращаем вам ваши земли.

— Я хотел бы вернуться домой, — кивнул Хокмун. — Туда, где родился.

Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.

Эта неуместная улыбка поразила барона, но он решил, что это просто сентиментальность, и гневно ответил:

— Что вы будете делать, когда вернетесь, — плести веночки или строить замки, — нам безразлично. Но вы вернетесь туда, только если будете преданно служить нам.

Хокмун взглянул на Мелиадуса.

— Вы, возможно, думаете, что я сошел с ума, милорд?

— Не знаю. Но у нас есть средства проверить это. Наши ученые проведут необходимое обследование…

— Я в здравом уме, барон Мелиадус, может, как никогда раньше. Вам нечего меня опасаться.

Барон Мелиадус возвел глаза к небу.

— Клянусь Рунным Посохом, безгрешных людей нет. — Он открыл дверь. — Мы еще поговорим о вас, герцог Кельнский. За вами придут сегодня.

Хокмун продолжал лежать и после того, как ушел барон. Разговор быстро вылетел у него из его головы, и поэтому, когда часа через три в комнату вошли охранники и велели Хокмуну следовать за ними, он едва помнил слова Мелиадуса.

Хокмуна вели по нескончаемым коридорам и лестницам, пока, наконец, охранники не остановились возле огромной железной двери. Один из них постучал тупым концом копья, и дверь открылась, пропуская дневной свет и свежий воздух. За дверью ждали стражники в пурпурных плащах и масках Ордена Быка. Хокмуна передали им, и он, осмотревшись, увидел, что стоит на зеленой лужайке во дворе какого-то огромного замка. Двор со всех сторон окружали высокие стены, по которым медленно вышагивали охранники из Ордена Вепря. Из-за стен виднелись мрачные башни города.

Хокмуна повели по усыпанной гравием дорожке к узким железным воротам в дальнем углу двора, и через них вывели на улицу. Там герцога ждал покрытый позолотой экипаж из эбенового дерева в виде двухголовой лошади. Он сел в него, сопровождаемый двумя молчаливыми стражниками; коляска тронулась, и через щель в оконных занавесках Хокмун мог рассмотреть Лондру. Солнце уже садилось, и огненно-красный свет заливал город.

Наконец экипаж остановился. Хокмун позволил стражникам вытащить себя из коляски и увидел, что стоит перед Дворцом самого Короля-Императора.

Построенный ярусами Дворец был огромен. Его венчали четыре величественные башни, сияющие густым золотистым светом. Стены Дворца украшали барельефы, изображающие какие-то таинственные ритуалы, батальные сцены, эпизоды из богатой событиями истории Гранбретании; горгульи, статуи, бессмысленной формы фигуры — в общем, довольно нелепое и фантастическое сооружение, которое строилось не один век. Казалось, при его строительстве использовали все мыслимые материалу и краски, так что теперь он переливался всеми цветами радуги. Один цвет наползал на другой, и эта цветовая вакханалия утомляла глаза и раздражала мозг. Дворец сумасшедшего, затмевающий своим безумием весь город.

У ворот Дворца Хокмуна ждала другая группа стражников, одетых в форму Ордена Богомола — Ордена, к которому принадлежал сам Король Хаон. Их искусно сделанные маски насекомых с усиками из тонкой платиновой проволоки были усыпаны драгоценными камнями. У воинов были длинные худые ноги и тонкие руки, их стройные тела были затянуты в доспехи, раскрашенные в цвета этого насекомого черный, золотой и зеленый. Тайный язык Ордена, на котором они переговаривались между собой, напоминал щелканье и шуршанье насекомых.

И вот, когда стражники ввели его в нижний ярус Дворца, где стены были выложены отполированными до зеркального блеска ярко-красными металлическими пластинками, Хокмун впервые почувствовал беспокойство.

Наконец они вошли в большой с высоким потолком зал, стены которого казались мраморными и были испещрены белыми, зелеными и розовыми прожилками. Но эти прожилки постоянно двигались и мерцали, создавая иллюзию подвижности стен.

Зал, длиной в добрую четверть мили и почти такой же ширины, был заставлен с равными промежутками какими-то конструкциями, которые Хокмун вначале принял за машины, хотя и не понимал их назначения. Как и все, что ему приходилось видеть в Лондре, эти машины имели причудливую форму и были созданы из драгоценных металлов и полудрагоценных камней. Встроенные в них приборы, незнакомые Хокмуну, что-то считали, регистрировали, измеряли; их обслуживали люди в змеиных масках и пятнистых плащах с поднятыми капюшонами. В Орден Змеи входили только колдуны и ученые и подчинялись они лично Королю-Императору.

Человек, шедший по центральному проходу навстречу Хокмуну, велел стражникам уйти.

Хокмун решил, что, судя по изысканности маски, этот человек стоит высоко в иерархии Ордена. А по его манере держаться он мог быть и самим магистром.

— Приветствую вас, герцог.

Хокмун в ответ поклонился — многие из его прошлых привычек все еще напоминали о себе.

— Я — барон Калан Витальский, Главный ученый императора. Насколько я понимаю, день или два вы будете моим гостем. Добро пожаловать. Я покажу вам мои лаборатории.

— Благодарю. Что вы хотите от меня? — рассеянно спросил Хокмун.

— Прежде всего, я надеюсь, мы поужинаем вместе.

Барон Калан любезно пропустил герцога вперед, и они, пройдя по всему залу мимо многочисленных механизмов, вскоре очутились у дверей, за которыми, очевидно, находились личные покои ученого. Стол был уже накрыт. Еда оказалась менее изысканной по сравнению с тем, что Хокмун ел последние две недели, но хорошо приготовленной и очень вкусной. Покончив с ужином, барон, к тому времени снявший маску и открывший бледное усталое лицо с небольшой белой бородкой, разлил вино. Во время ужина они почти не разговаривали.

Хокмун попробовал вино, оно оказалось превосходным.

— Мое изобретение. Чудо-вино, — сказал Калан и самодовольно улыбнулся.

— Да, вкус необыкновенный, — признал Хокмун. — Из каких сортов винограда…

— Не виноград. Зерно. Совершенно иной процесс.

— Крепкое.

— Крепче многих вин, — согласился барон. — Ну что ж, перейдем к делу. Вы уже знаете, герцог, что мне поручено проверить вашу психику, определить ваш темперамент и дать заключение: подходите ли вы для службы Его Величеству Королю Хаону.

— Да, по-моему, нечто подобное говорил мне барон Мелиадус. — Хокмун слабо улыбнулся. — Мне и самому будет интересно узнать о результатах ваших исследований.

— Хм… — барон Калан внимательно посмотрел на герцога. — Теперь я понимаю, почему меня попросили заняться вами. Должен сказать, вы кажетесь вполне нормальным человеком.

— Спасибо, — под влиянием странного вина к Хокмуну вернулась прежняя ирония.

Барон Калан зашелся мелким сухим кашлем. С тех пор как он снял маску, во всем его поведении чувствовалась некоторая нервозность. Хокмун успел заметить, что жители Империи предпочитают не снимать масок. Сейчас барон вновь надел ее, и кашель сразу прекратился. Хотя Хокмун и знал, что принимать высокопоставленных гостей в маске — это нарушение гранбретанского этикета, он предпочел не показывать своего удивления.

— Ах, дорогой герцог, — донесся до Хокмуна шепот барона, — кто я такой, чтобы судить, что есть здравый смысл, а что — безумие? Есть люди, которые считают нас, гранбретанцев, безумными…

— Не может быть.

— Да, да. Это те, что неспособны своим притупленным восприятием охватить грандиозность наших идей и не верят в благородную цель нашего крестового похода. Вы знаете, они говорят, что мы безумны, ха-ха! — Барон поднялся. — Ну, а сейчас, если не возражаете, мы, пожалуй, начнем.

Они снова прошли через весь машинный зал и очутились в другом зале, размерами чуть меньше первого. Там были такие же темные стены, но они пульсировали, меняя цвет от фиолетового к черному и обратно. В зале стояла только одна машина — аппарат из блестящего голубого и красного металла, с выступами, многочисленными рычагами и прочими приспособлениями. Самой удивительной частью машины было большое, похожее на колокол сооружение, подвешенное на замысловатом крюке. С корпусом машины соединялся пульт. Обступив его со всех сторон, у пульта стояла дюжина мужчин в форме Ордена Змеи. Отблески света играли на их металлических масках. Машина издавала какой-то непонятный, едва уловимый шум, похожий на дыхание зверя.

— Машина для определения интеллекта, — гордо сказал барон Калан.

— Что-то уж очень большая, — заметил Хокмун, подходя к ней.

— Одна из самых больших наших машин. Так и должно быть. На нее возложено решение целого комплекса задач. Это результат научного колдовства, дорогой герцог, а не каких-то там варварских заклинаний, которые и сейчас можно нередко встретить на континенте. Именно наука дает нам неоспоримое преимущество перед низшими нациями и расами.

По мере того, как проходило действие алкоголя, к Хокмуну возвращались прежнее чувство отрешенности и скуки, и он уже не ощущал ни беспокойства, ни любопытства, когда его, подведя к машине, поставили под опускающийся колокол.

Вскоре колпак полностью накрыл его, плотно обволакивая своими мягкими стенками. Объятие машины было довольно неприятным и могло бы привести в ужас того Дориана Хокмуна, что так храбро сражался в битве при Кельне, но новый Хокмун от всего этого испытывал лишь нетерпение и некоторое неудобство. Он чувствовал слабое покалывание в голове, словно невероятно тончайшие щупальца проникли в череп и теперь ощупывают мозг. Потом у него начались галлюцинации. Он видел океаны света, перекошенные лица людей, дома и деревья в каком-то неестественном виде. Лет сто лил дождь из драгоценных камней и бушевал черный ветер, срывая пелену с глаз; вскрывались замерзшие моря, вздымая ледяные глыбы, и из ниоткуда появлялись милые и симпатичные звери и женщины удивительной доброты. Потом перед ним прошла вся его жизнь вплоть до той минуты, как он вошел в эту машину. Кусочек за кусочком воспоминания выстраивались в единое целое. Но он не узнавал свою жизнь. Когда колпак, наконец, убрали, Хокмун продолжал безучастно стоять на месте и был уверен, что видел жизнь другого человека.

Калан подошел к нему и, взяв за руку, увел от машины.

— Предварительные данные говорят, что вы более чем нормальны, дорогой герцог, — если я не ошибся в показаниях приборов. Окончательные результаты машина сообщит через несколько часов. А сейчас вы должны отдохнуть. Завтра утром мы продолжим.

На следующий день Хокмуна вновь подвергли исследованиям, только на этот раз он лежал на спине и смотрел вверх, в то время как у него перед глазами одна за другой вспыхивали цветные картинки. Вызываемые ими ассоциации появлялись на специальном экране. Хокмун видел страшные сны, в которых то встречался с огромной акулой-убийцей, то попадал в снежный обвал в горах, то сражался один против трех вооруженных воинов, то прыгал с третьего этажа горящего дома, и каждый раз он проявлял чудеса ловкости и сноровки и ему удавалось спастись. Он не испытывал страха. Таких тестов было великое множество, и Хокмун перенес их, оставаясь совершенно спокойным. Даже когда машина заставляла его плакать, смеяться, любить или ненавидеть, реакции его были сугубо физиологическими — эмоции в них не участвовали.

Но вот машина отпустила его, и герцог увидел над собой маску барона.

— Кажется, что вы, дорогой герцог, слишком нормальны, — прошептал Калан. — Парадокс? Да. Слишком нормальны. Такое впечатление, что какая-то часть вашего мозга атрофировалась или исчезла совсем. Однако, как бы то ни было, мне остается передать барону Мелиадусу, что вы в высшей степени подходите для исполнения его замысла, при условии, конечно, что будут приняты определенные меры предосторожности.

— Какого замысла? — без интереса спросил Хокмун.

— Это он вам расскажет сам.

Барон Калан попрощался с Хокмуном, и два стражника из Ордена Богомола повели герцога по длинному коридору. У блестящих дверей из полированного серебра они остановились. Дверь открылась. За ней оказалась просторная комната, стены, пол и потолок которой, за исключением большого окна с балконом, были сплошь покрыты зеркалами. У окна стоял человек в черной маске Волка. Это был не кто иной, как барон Мелиадус.

Барон повернулся и приказал стражникам уйти. Потом он потянул за висящий рядом шнурок, и сверху, скрывая зеркала, опустились портьеры. Правда, если бы Хокмуну вдруг захотелось увидеть свое отражение, он мог бы посмотреть вверх или вниз. Вместо этого он выглянул в окно.

Плотный туман окутывал город, темно-зелеными воронками закручиваясь вокруг каменных башен. Был вечер; солнце уже почти село, и башни в наступающих сумерках походили на некие древние фантастические строения, торчащие из первобытного моря. И казалось, что если сейчас из тумана вылезет гигантская рептилия и прильнет своим страшным глазом к окну, это никого не удивит.

Без настенных зеркал комната стала еще мрачнее. Барон, стоя у окна, что-то тихо мурлыкал себе под нос и не обращал на Хокмуна никакого внимания.

Откуда-то из недр города, сквозь туман, донесся слабый крик. Потом все стихло. Барон поднял маску и взглянул на Хокмуна, которого сейчас уже почти не было видно в сумраке комнаты.

— Подойдите поближе, милорд, — сказал он.

Хокмун подошел, по дороге споткнувшись о край ковра.

— Я разговаривал с бароном Каланом, — начал Мелиадус. — Он говорит о загадке, тайне, которую не в состоянии объяснить. Ему кажется, что какая-то часть вашего мозга отмерла. Хотелось бы мне знать — от чего? От горя? От унижений? От страха? Честно говоря, я не ожидал таких сложностей. Я просто намеревался заключить с вами сделку, как человек с человеком. И хотя мое предложение остается в силе, я не знаю, с чего мне начать. Что вы думаете, дорогой герцог?

— Прежде всего, чего вы от меня хотите? — спросил Хокмун, глядя на темнеющее небо сквозь грязное стекло.

— Вы слышали о графе Брассе?

— Да.

— Он сейчас — Лорд-Хранитель провинции Камарг.

— Я слышал об этом.

— Так вот, граф воспротивился воле Короля-Императора и оскорбил Гранбретанию. Мы хотим образумить его. Один из способов добиться этого — похитить его дочь, которая очень дорога ему, и использовать ее как заложницу. Однако граф не пустит на порог своего замка ни посланного нами эмиссара, ни просто незнакомца. Но он наверняка слышал о ваших подвигах, милорд, и, без сомнения, относится к вам с определенной симпатией. Поэтому, если вы прибудете в Камарг, спасаясь от Темной Империи, и попросите убежища, он скорее всего примет вас. А вы, оказавшись в замке, выберете подходящий момент и похитите девушку, что для такого человека, как вы, не составит труда. За границами Камарга мы, естественно, поможем вам. Камарг — маленькая страна. Вам легко удастся сбежать.

— Это все, что вы от меня хотите?

— Совершенно верно. В свою очередь, мы возвратим вам ваши земли, и вы сможете управлять ими как пожелаете — с условием, конечно, что не будете выступать против Империи.

— Мой народ живет сейчас в страшной нищете под гнетом Гранбретании, — с неожиданной откровенностью сказал Хокмун. — Для него было бы лучше, если бы я вернулся.

— Отлично! — воскликнул, улыбаясь, барон. — Я рад, что мое предложение показалось вам разумным.

— Да, хотя я не верю, что вы сдержите слово.

— Почему нет? Для нас же лучше, если страной, доставляющей нам столько беспокойства, будет править человек, которому доверяют люди и которому доверяем мы.

— Итак, я отправлюсь в Камарг. Я попрошу у них убежища. Я украду девушку и доставлю ее сюда. — Хокмун вздохнул и посмотрел на барона. — Почему бы и нет?

Сбитый с толку странным поведением герцога, Мелиадус нахмурился. Он не знал, как вести себя с этим человеком.

— Мы не можем, дорогой герцог, быть уверенными, что вы не попытаетесь каким-нибудь хитрым способом провести нас. Хотя работа этой машины до сих пор была абсолютно безупречной, может оказаться так, что вы, владея определенными колдовскими способностями, сумели провести ее.

— Я не разбираюсь в колдовстве.

— Я верю вам. Почти.

Так или иначе, но барон Мелиадус стал более приветлив.

— Правда, нам нет нужды особенно беспокоиться. На случай вашей возможной измены мы предпримем соответствующие меры предосторожности, и они либо приведут вас обратно к нам, либо вы погибнете — как только у нас появятся хоть малейшие сомнения в вашей лояльности. Это одно устройство, недавно созданное бароном Каланом, хотя, насколько я понимаю, идея принадлежит не ему. Оно называется «Черный Камень». Но это — завтра. Этой ночью, герцог, вы будете спать во Дворце. И еще: Прежде чем покинуть Лондру, вы будете представлены его величеству Королю-Императору. Мало кто из иностранцев удостаивается такой чести.

После этих слов Мелиадус вызвал стражников и приказал им проводить Хокмуна в отведенные для него покои.

Глава 3ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ

На следующее утро Дориана Хокмуна вновь привели к барону Калану. Барон какое-то время пристально рассматривал его, и Хокмуну казалось, что на змеиной маске лорда застыло циничное выражение. Потом они молча шли, минуя коридоры и комнаты, пока наконец не добрались до железной двери. Когда дверь открылась, за ней оказалась еще одна точно такая же дверь, а за второй — третья. Последняя дверь вела в маленькую тускло освещенную комнату со стенами из белого металла, где была установлена какая-то конструкция дивной красоты и гармонии. Она почти целиком состояла из тонких изящных паутинок, красные, золотые и серебряные нити которых сейчас легко касались лица Хокмуна. Нити плавно раскачивались, и тихая музыка исходила от них.

— Совсем как живая, — сказал Хокмун.

— Она и есть живая, — с гордостью прошептал барон. — Живая.

— Это какое-нибудь животное?

— Это создано при помощи колдовства. Я и сам толком не знаю, что это. Я сделал ее по описанию, изложенному в одной древнейшей рукописи, которую купил мною много лёт назад у одного путешественника с Востока. Это машина Черного Камня. И очень скоро вы познакомитесь с ней поближе, дорогой герцог.

Где-то в глубине души Хокмуна шевельнулся страх, но он сдержался и позволил красным, золотым и серебряным нитям ласкать его.

— Ближе, — сказал Калан. — Это еще не все. Она должна сплести Черный Камень. Подойдите ближе, милорд. Да. Прямо в нее. Я уверяю вас, вы не почувствуете боли. Она должна сплести Черный Камень.

Хокмун шагнул вперед. Паутинки зашелестели вокруг него и начали петь. Чарующая музыка ласкала слух герцога, и он завороженно смотрел на мелькающие разноцветные нити. Машина Черного Камня, словно усыпляя, нежно гладила его, и Хокмуну казалось, что она проникает в него, становясь его плотью, а он становится ею.

Он ощутил сильное давление в голове, и невыразимое чувство теплоты и легкости охватило его. Будто невесомый, он плыл, теряя всякое представление о времени. Но он понимал, что машина плетет нечто твердое и плотное и вживляет это в его череп — в самую середину лба. Хокмуну показалось, что во лбу у него появился третий глаз и теперь он видит мир совсем по-иному. Но затем все куда-то пропало, и герцог увидел перед собой барона Калана, даже снявшего маску, чтобы получше рассмотреть его.

Хокмун почувствовал острую боль в голове, но она почти сразу прошла. Он посмотрел на машину — ее краски поблекли и ажурные паутинки сморщились. Он поднес руку колбу и с ужасом обнаружил там то, чего не было раньше — нечто твердое и гладкое. Сейчас это было частью его самого. Он содрогнулся.

Барон Калан выглядел обеспокоенным.

— Ну? Вы выдержали это? Я был уверен в успехе! Вы ведь не сошли с ума?

— Я не сошел с ума, — ответил Хокмун. — Но я боюсь.

— Со временем вы привыкнете к Камню.

— Значит, у меня в голове камень?

— Да. Черный Камень. Подождите.

Калан повернулся и отдернул занавес из алого бархата, закрывавший овальной формы плоский кусок молочно-белого кварца, около двух футов в длину. На нем стал проступать какие-то линии, и Хокмун увидел изображение барона Калана, рассматривающего кусок кварца. Экран в точности показывал то, что видел Хокмун. Стоило герцогу слегка повернуть голову, и изображение на экране соответственно менялось.

— Работает… Потрясающе… — бормотал в восторге Калан. — Камень видит все, что видите вы, дорогой герцог. Куда бы вы не пошли и чтобы вы не сделали, мы будем знать об этом.

Хокмун попытался было что-то сказать, но не смог — перехватило дыхание и сдавило грудь. Он снова коснулся теплого камня, столь схожего с его плотью и столь чуждого ей.

— Что вы со мной сделали? — спросил он после долгого молчания. Голос его был по-прежнему спокойным.

— Мы просто обезопасили себя, — засмеялся Калан. — Сейчас у вас во лбу — часть живой машины, и стоит нам захотеть, вся ее энергия перейдет Черному Камню, и тогда…

Хокмун оцепенел.

— И что тогда?

— Он разрушит ваш мозг, герцог Кельнский.

Барон Мелиадус вел Дориана Хокмуна по сверкающим коридорам Дворца. К поясу герцога был пристегнут меч, и одет был в те самые доспехи, что были на нем при Кельнской битве. Коридоры становились все шире и шире, и вот, наконец, барон ввел его в огромное помещение, больше похожее на широкую городскую улицу. Вдоль стен стояли воины в масках Ордена Богомола. Массивные, сложенные из мозаичных плит двери преградили им путь.

— Тронный Зал, — прошептал барон. — Сейчас ты увидишь Короля-Императора.

Двери начали медленно открываться. Тронный Зал ослепил Хокмуна своим великолепием. Все кругом блестело и сверкало. Откуда-то доносилась музыка. С балконов, что рядами поднимались к куполообразному потолку, ниспадали пышные знамена пятисот самых благородных семей Гранбретании. Выстроившись вдоль стен и салютуя огненными копьями, стояли солдаты Ордена Богомола в масках и черно-зелено-золотых доспехах. За ними толпились придворные. Сейчас они с любопытством рассматривали вошедших: барона Мелиадуса и герцога Хокмуна.

В противоположном конце зала висело нечто, что Хокмун поначалу никак не мог рассмотреть. Он нахмурился.

— Тронная Сфера, — прошептал Мелиадус. — Теперь внимательно следи за мной и делай то же самое.

Он направился вперед.

В Зале царило настоящее буйство красок; здесь было множество удивительных вещей, но Хокмун ничего не замечал. Не отрываясь, он смотрел на Сферу.

Кажущиеся карликами в огромном Тронном Зале, Хокмун и Мелиадус размеренным шагом приближались к ней. Справа и слева от них в боковых галереях звучали фанфары.

Вскоре, подойдя поближе, Хокмун смог рассмотреть Тронную Сферу. То, что он увидел потрясло его. Сфера была заполнена молочно-белой жидкостью, которая слегка колыхалась, Временами казалось, что на поверхности жидкости появляется радужное сияние, исчезающее и возвращающееся вновь. В центре Сферы плавал древний-древний старец с непропорционально большой головой. Он напоминал Хокмуну зародыша. Кожа его сморщилась; конечности атрофировались. Но глаза были живыми.

Следуя примеру Мелиадуса, Хокмун опустился перед Сферой на колени.

— Встаньте, — раздался голос.

Услышав его, Хокмун вздрогнул. Голос шел из сферы, и это был прекрасный, мелодичный, полный жизни голос молодого человека — человека в расцвете сил и здоровья. Хокмун на мгновение задумался: неужели это голос самого Императора?

— Король-Император, я представляю вам Дориана Хокмуна, герцога Кельнского, выбранного мной для выполнения вашего задания. Помните, Благородный Сир, я рассказывал вам мой план… — Мелиадус почтительно склонил голову.

— Мы прилагаем немало усилий и изобретательности, чтобы добиться от графа Брасса сотрудничества с нами, — звучал прекрасный голос. — Мы полагаемся на вас, барон Мелиадус.

— У вас есть для этого все основания. Вы знаете о моих прежних заслугах, Ваше Величество, — сказал Мелиадус, вновь кланяясь.

— Был ли герцог предупрежден о неизбежном наказании, которое ждет его в случае измены? — зловеще прозвучал мелодичный голос. — Ему сказали, что мы можем уничтожить его, где бы он ни находился?

Мелиадус кивнул.

— Он предупрежден, Могущественнейший Император.

— Вы сказали ему, что Камень в его черепе, — продолжал с наслаждением голос, — все видит и все передает нам?

— Да, Благородный Монарх.

— И вы хорошо объяснили ему, барон, что стоит нам только заметить хотя бы малейшие признаки неверности — а сделать это будет очень легко, наблюдая за лицами его собеседников — и мы передадим Камню всю энергию машины. Вы сказали ему, что в этом случае Камень разрушит его мозг и превратит его в жалкое безумное существо?

— Он знает об этом, Великий Император.

Существо в Сфере захихикало.

— Посмотрите на него, барон. По-моему, угроза безумия его вовсе не страшит. Вы уверены, что Камень еще не действует в полную силу?

— Он всегда такой, о Бессмертный Владыка.

Сейчас глаза старца пристально смотрели на Дориана Хокмуна.

— Вы заключили сделку, герцог Кельнский, с бессмертным Императором Гранбретании. Это знак нашего великодушия — предложить такое, по существу, одному из наших рабов. И вы должны служить нам верно и преданно, помня, что теперь вы связаны с судьбой величайшей расы, когда-либо появлявшейся на этой планете. Наш интеллект и могущество дают нам право царствовать на Земле, и скоро мы воспользуемся этим правом в полной мере. Тот, кто поможет нам в осуществлении этой благородной цели, получит наше одобрение. Так иди, герцог Кельнский, и заслужи его.

Морщинистая голова повернулась, изо рта высунулся острый язычок и коснулся крошечного шарика, плавающего возле стенки Сферы. Сфера начала гаснуть, и вот уже виден был лишь силуэт похожего на зародыш тела Императора, последнего и бессмертного потомка династии, основанной почти три тысячи лет назад.

— Помни о силе Черного Камня, — сказал на прощание старец. Светящаяся Сфера превратилась в тусклый черный шар.

Аудиенция закончилась. Кланяясь, Мелиадус и Хокмун попятились к дверям, потом повернулись и покинули Тронный Зал. Однако последствий этой аудиенции не предвидел ни барон, ни его господин. В измученном мозгу Хокмуна, в глубинах его сознания зародилось неясное возбуждение. И причиной тому не был Черный Камень.

Возможно, это означало, что к Хокмуну возвращается его прежняя сущность. Возможно, это зарождалось новое и совершенно неизвестное свойство; возможно, это было воздействие Рунного Посоха.

Глава 4ПУТЕШЕСТВИЕ В ЗАМОК БРАСС

Дориана Хокмуна вернули в подземную тюрьму, и он провел там два дня, прежде чем вновь увидел барона Мелиадуса. Барон принес доспехи из черной кожи, сапоги, латные рукавицы, тяжелый кожаный плащ с капюшоном, меч и черную маску оскалившегося волка. Очевидно, одежда и все остальное когда-то предназначались для самого барона.

— Теперь о том, что ты будешь говорить в замке, — начал Мелиадус. — Твой рассказ должен убедить графа Брасса. Ты был моим пленником, но какой-то раб помог тебе, и ты бежал, усыпив меня и переодевшись в мою одежду. Прежде чем я пришел в себя, тебе под видом барона Мелиадуса удалось покинуть границы Гранбретании и ее владений. В общем, чем проще, тем лучше. И это не только объяснит, как ты выбрался отсюда, но и возвысит тебя в глазах тех, кто меня ненавидит.

— Я понял, — сказал Хокмун, рассматривая доспехи, — но как я объясню Черный Камень?

— На тебе ставили эксперимент, но ты бежал раньше, чем это смогло причинить тебе какой-либо серьезный вред. Постарайся достоверно рассказать свою историю, Хокмун. От этого зависит твоя жизнь. Мы будем наблюдать, как это примет граф и, в особенности, этот хитрый рифмоплет Богенталь. Мы, конечно, не услышим, о чем вы будете говорить, но мы достаточно хорошо умеем читать по губам. Малейшее подозрение в предательстве — и мы доем Камню жизнь.

— Я понял, — повторил Хокмун таким же спокойным голосом.

Мелиадус нахмурился.

— Они, несомненно, заметят твои странности, но, надеюсь, отнесут их на счет тех несчастий, которые тебе пришлось пережить. Это сделает их даже более внимательными и заботливыми.

Хокмун рассеянно кивнул.

Мелиадус внимательно посмотрел на него.

— Ты внушаешь мне опасения, Хокмун. Но тем не менее я уверен в твоей преданности. Черный Камень — лучшая тому гарантия. — Он улыбнулся. — Ну, орнитоптер ждет. На нем ты доберешься до города Дю-Вер, что на побережье. Собирайтесь, дорогой герцог, и достойно служите Империи. Справитесь с заданием — и земли ваши.

Орнитоптер стоял на лужайке у самого входа в подземелье. Сделанный в форме гигантского грифона из меди, серебра и латуни, сидящего на мощных львиных лапах, со сложенными на спине сорокафутовыми крыльями, он потрясал своей красотой. За орлиной головой в маленькой кабине сидел пилот в маске Ордена Ворона — Ордена, к которому принадлежали все пилоты Гранбретании. Его руки в перчатках лежали на украшенном драгоценными камнями пульте управления.

С некоторой опаской Хокмун, одетый в доспехи Мелиадуса, забрался в кабину и занял место за спиной нилота. Ему пришлось изрядно повозиться, прежде чем удалось более или менее сносно расположиться на длинном узком сиденье и пристроить свой большой меч.

Едва он успел ухватиться за ребристые металлические бока машины, как пилот нажал на рычаг, и крылья, раскрывшись, начали бить по воздуху со странным, отдающимся в ушах гулом. Орнитоптер задрожал и начал было валиться набок, но пилот сумел выровнять его. Хокмун знал, что полеты на этих аппаратах — дело довольно опасное, во время битвы под Кельном он сам не раз видел, как они складывали крылья и камнем падали на землю. Но несмотря на все недостатки, орнитоптеры оставались основной силой Темной Империи, и именно благодаря им она смогла так стремительно покорить почти всю Европу Ни у одной другой страны не было ничего подобного.

Грифон, с силой оттолкнувшись от земли, взлетел. Крылья били по воздуху — жалкая пародия на летящую птицу — и машина поднималась все выше и выше, пока, наконец, они не оставили внизу самые высокие башни Лондры и не направились на юго-восток. Хокмуна мучила тошнота, он тяжело дышал.

Вскоре летающий монстр вырвался из плотного слоя облаков, и яркий солнечный свет, искрясь, заиграл на его металлической чешуе. Лицо Хокмуна закрывала маска, и в ее хрустальных глазах он видел тысячи крошечных радуг. Он закрыл глаза.

Прошло какое-то время, и герцог почувствовал, что орнитоптер снижается. Открыв глаза, он увидел, что они вновь окружены облаками. Когда машина опустилась ниже, взору Хокмуна открылись пепельно-серые поля, очертания небольшого города и сине-лиловое море.

Неуклюже развернувшись, орнитоптер направился к большому плоскому камню, возвышающемуся в центре города. Неистово хлопая крыльями, он приземлился, сильно ударившись о каменную плиту, и замер.

Пилот дал знак вылезать. Герцог выбрался из машины и, нетвердо стоя на ногах, стал разминать затекшее тело. На площадке стояло еще несколько орнитоптеров. Один из них взлетел, и Хокмун почувствовал сильный порыв ветра от взмахов его крыльев.

— Дю-Вер, — сказал пилот, закрывая кабину. — Этот город отдали нашим воздушным силам, хотя военные корабли все еще заходят в его гавань.

Вскоре Хокмун заметил в каменной плите круглый люк. Пилот остановился и несколько раз постучал по стальной крышке люка. Это был какой-то условный сигнал. Немного погодя крышка ушла вниз, показалась каменная лестница, они стали спускаться. В люке было темно и мрачно.

Наконец они вышли на мощенную булыжником улицу, которая тянулась между большими квадратными зданиями. Казалось, весь город заполнен солдатами. Здесь можно было встретить пилотов в масках Ворона, матросов с военных кораблей в масках Рыбы или Морской Змеи, пехотинцев и кавалеристов в самых разнообразных масках: Вепря, Волка, Черепа, Богомола, Быка, Собаки, Козла и многих других. Мечи били по закованным в латы ногам, ударялись друг о друга огненные копья, и повсюду слышался звон боевых доспехов.

Пробираясь через толпу, Хокмун сначала не мог понять: почему перед ним все расступаются, но потом вспомнил, что на нем доспехи барона Мелиадуса.

У ворот города Хокмуна уже ждала приготовленная для него лошадь. К ее седлу были приторочены туго набитые сумки. Герцога заранее предупредили какой дорогой ему надлежит ехать. Он вскочил в седло и направился к морю.

Скоро облака рассеялись, пропуская солнечный свет, и Дориан Хокмун впервые увидел Серебряный мост. Мост, прекрасный и такой хрупкий на вид, сверкал на солнце и изящной дугой исчезал за горизонтом. В ширину он имел почти четверть мили. Ограждением служили сложные переплетения тонких серебряных тросов, поддерживаемые многочисленными пилонами.

На мосту царило оживленное движение. Хокмун видел кареты лордов, настолько изысканные, что трудно было поверить в то, что они могут двигаться; эскадроны кавалеристов — лошади были в таких же пышных и красивых доспехах, как всадники; батальоны пехоты, марширующие с невероятной четкостью; торговые караваны; вьючных животных, нагруженных тюками со всевозможными товарами — здесь были меха, шелка, фрукты, овощи, сундуки со всяческим скарбом, канделябры, подсвечники, кровати, мебельные гарнитуры и многое другое. И почти все из этого, как догадался Хокмун, было награблено в странах, завоеванных армиями Темной Империи.

Он видел также и военную технику — машины из железа и меди, некоторые из них были оснащены страшными, напоминающими птичьи клювы острыми шипами для разрушения стен, другие — вышками для ведения осады, третьи — длинными балками для метания ядер и камней. Рядом с машинами, в масках Крота, Барсука и Хорька, шли их создатели — инженеры темной Империи. Своим могучим телосложением и большими руками они походили на собственные детища. Но в сравнении с величием Серебряного моста, который как и орнитоптеры считался одной из главных причин столь стремительных побед Гранбретании, все они казались крошечными муравьями.

Страже, стоящей у моста, было приказано пропустить Хокмуна, и герцог беспрепятственно въехал на вибрирующий от движения транспорта мост. Копыта лошади звонко загрохотали по металлу. Мост, если смотреть на него вблизи, несколько терял в своем великолепии. Проезжая часть его была покрыта выбоинами и царапинами, то тут, то там можно было видеть кучки лошадиного навоза, грязное тряпье, солому и прочий мусор. Конечно, невозможно было поддерживать столь оживленную магистраль в идеальной чистоте, но так или иначе загаженный мост символизировал в какой-то мере истинный дух этой странной цивилизации, называемой Гранбретания.

Хокмун перебрался по Серебряному мосту на другой берег и направился в глубь материка к недавно павшему под натиском имперской мощи Хрустальному городу Пари, где он собирался немного отдохнуть.

Но до Хрустального города — день езды, и поэтому он решил не останавливаться в Карли — в ближайшем от моста городе, а найти какую-нибудь деревню и заночевать там, а утром отправиться дальше. Уже близился вечер, когда он въехал в небольшую деревню с милыми аккуратными домиками и садами. Повсюду были видны следы недавнего сражения, вокруг стояла тревожная тишина. Хокмун добрался до постоялого двора и, увидев, что двери закрыты, спешился и забарабанил по ним кулаком. Прошло несколько минут, прежде чем заскрипел засов и показалось детское личико. Увидев маску Волка, ребенок испугался. Он неохотно распахнул двери и впустил Хокмуна. Войдя в дом, Хокмун снял маску и попытался улыбнуться, стараясь успокоить ребенка, но, так как он уже позабыл, как это делается, улыбка вышла несколько натянутой. Мальчик, кажется, принял его гримасу за знак недовольства и отпрянул, словно ожидая удара.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал Хокмун. — Ты только присмотри за моей лошадью, приготовь постель и дай мне чего-нибудь поесть. На рассвете я уеду.

— Господин, у нас есть только самая простая пища, — пробормотал мальчик, немного успокоившись.

За годы бесконечных войн люди в Европе уже привыкли ко всему, и нашествие гранбретанцев, в сущности, не было для них чем-то новым. Но неожиданной была свирепость гранбретанцев, и было совершенно ясно, что ребенок боится и ненавидит Хокмуна, не ожидая от него даже обычной справедливости.

— Я неприхотлив. Принеси хоть что-нибудь. Мне лишь нужно утолить голод и немного поспать.

— Господин, у нас все забрали. Если мы…

Хокмун прервал его жестом.

— Меня это не интересует, мальчик. Я жду.

Он обвел взглядом комнату и заметил в углу двух стариков, которые что-то пили из больших кружек. Они старательно избегали его взгляда. Он подошел к маленькому столику в центре зала и, сняв плащ и рукавицы, тяжело опустился на стоящий рядом стул.

Маску Волка он положил на пол возле ножки стула, что было довольно необычно для лорда Темной Империи. Он заметил, что один из мужчин с некоторым удивлением смотрит на него. Потом они начали шептаться, и Хокмун понял, что они увидели Черный Камень. Мальчик принес кружку жидкого эля и несколько жалких кусочков жареной свинины. Похоже, что ничего лучшего у них действительно не было. Поужинав, Хокмун попросил, чтобы ему показали комнату. Оставшись один, он снял доспехи, умылся, забрался под грубые простыни и вскоре крепко заснул.

Ночью он почему-то проснулся и, не совсем понимая, что делает, вылез из постели и выглянул в окно. Ему показалось, что в лунном свете он увидел темную фигуру всадника. Это был воин, с ног до головы закованный в латы; забрало шлема закрывало его лицо. Хокмун был уверен, что заметил блеск золота и что-то черное на латах незнакомца. Затем воин повернул коня и исчез.

Чувствуя что-то неладное, Хокмун вернулся в постель. Он снова уснул, так же крепко, как и прежде, а утром никак не мог решить, приснился ему воин или нет. Со времени своего пленения Хокмун ни разу не видел снов. Какие-то слабые ростки любопытства заставили его слегка задуматься, пока он одевался, но он быстро все забыл и, спустившись в зал, попросил завтрак.

Хокмун добрался до Пари только к вечеру. Хрустальный город, выстроенный из чистейшего кварца, был залит светом, и кругом стоял звон стеклянных украшений, которыми жители Пари щедро увешивали свои дома, городские здания и памятники. Город был настолько красив, что даже военачальники Темной Империи не осмелились разрушить его, предпочтя быстрому штурму многомесячную осаду.

Но следы новой власти были заметны повсюду, начиная с важно расхаживающих по улицам воинов и страха, застывшего на лицах местных жителей, и заканчивая боевыми знаменами, что развевались на домах, принадлежавших когда-то знатным семействам города. Сейчас здесь были флаги Йорика Нанкенсена, магистра Ордена Мухи; Адаза Промпа, магистра Ордена Собаки; Мигеля Хольста, эрцгерцога Лондры, и Азровака Микосеваара, наемника из Московии, командира Легиона Стервятников, предателя и убийцы, служившего Гранбретании еще тогда, когда планы завоевания Европы были только на бумаге. Этот сумасшедший московит был под стать своим хозяевам. Знаменитое знамя наемника, с вышитым на нем алыми шелковыми нитями лозунгом «Смерть во имя Жизни», вселяло ужас в сердца его врагов. Хокмун решил, что Азровак Микосеваар, должно быть, отдыхает сейчас в Хрустальном городе. Трупы притягивали московита, как розы — пчел, и он всегда старался быть в гуще сражения.

Солнечный закат, казалось, залил городские улицы кровью, и Хокмун, слишком утомленный для того, чтобы продолжать путь, вынужден был остановиться в гостинице, о которой говорил ему Мелиадус, и заночевать там. Проснулся он к полудню и, позавтракав, отправился дальше. Ему нужно было преодолеть еще больше половины пути.

За городом Лионс наступление Империи было приостановлено, но сама дорога казалась дорогой в ад. По ее обочинам стояли виселицы и деревянные кресты, на которых висели мужчины и женщины, дети и даже, вероятно для забавы — домашние животные: кошки, собаки, кролики. Можно было видеть людей, целыми семьями, от крошечного младенца до дряхлого старика, распятых на стоящих в ряд крестах.

Лошадь Хокмуна едва тащилась по Лионской дороге, и запах гниения жег герцогу ноздри и мутил рассудок. Огонь спалил города и деревни и превратил поля и леса в пепелища. Воздух отяжелел от гари и пепла. Уделом выживших в этом кошмаре людей, независимо от их прежних заслуг и званий, стало нищенство. Правда, для молодых женщин еще оставалась возможность сделаться шлюхами, а мужчины могли, стоя на коленях, принести клятву верности Королю-Императору.

Как чуть раньше любопытство, так сейчас слабое чувство отвращения зашевелилось в душе Хокмуна. В маске Волка он ехал к Лионсу, никто не останавливал его, и никто его ни о чем не спрашивал. Солдаты, служившие в Ордене Волка, воевали, в основном, на севере, и поэтому Хокмун чувствовал себя более или менее спокойно, не опасаясь, что какой-нибудь его «собрат» обратится к нему на тайном языке Ордена.

Дорога за Лионсом патрулировалась отрядами гранбретанцев, и Хокмун, решив не рисковать, свернул в поле. Он убрал маску в одну из опустевших седельных сумок и стремительно поскакал вперед. Он находился сейчас на свободной земле, и воздух был удивительно душист и свеж. Но все же и в нем уже чувствовался затаенный страх — страх перед будущим.

В городе Валенсе, жители которого готовились дать отпор войскам Темной Империи, многословно обсуждая стратегию и строя несбыточные планы, Хокмун получил возможность проверить, насколько достоверно звучит его рассказ.

— Я — Дориан Хокмун из Кельна, — сказал он капитану, когда его привели в переполненный трактир.

Капитан, поставив ногу на большую деревянную скамью, пристально рассматривал его.

— Герцог Кельнский попал в плен к гранбретанцам и должно быть давно уже мертв, — сказал он. — Я думаю, что ты — шпион.

Хокмун не спорил. Он рассказал историю, придуманную Мелиадусом, описав свой плен и то, как ему удалось бежать, и странный тон его голоса убедил капитана в правдивости рассказа больше, чем сама история. Затем сквозь толпу, выкрикивая имя Хокмуна, пробрался какой-то мужчина в изорванной кольчуге. Обернувшись, Хокмун узнал эмблему на плаще воина. Это был герб Кельна. Это был один из немногих солдат, кому удалось уцелеть в сражении под Кельном. Он поведал капитану и всем собравшимся о Хокмуне, расписав яркими краскам его храбрость и мастерство, и Дориан Хокмун в тот вечер в Валенсе был провозглашен героем.

Ночью, когда праздновали его возвращение, Хокмун рассказал капитану, что направляется в Камарг в надежде убедить графа Брасса выступить против Империи.

Капитан покачал головой.

— Граф Брасс не хочет участвовать в этом, — сказал он. — Но вас он может и выслушает. Надеюсь, вам улыбнется удача, дорогой герцог.

На следующее утро Хокмун покинул Валенс и направился на юг. Навстречу ему шли и ехали воины, готовые сражаться с Темной Империей. Лица их были суровы.

По мере того как Хокмун приближался к цели своего путешествия, ветер дул все сильнее и сильнее. И вот, наконец, он увидел знаменитые болота Камарга. Блестела в озерах вода, и камыш клонился под напором мистраля.

Когда он подъехал к одной из высоких старинных башен и увидел вспышки гелиографа, ему стало ясно, что в замке Брасс узнают о прибытии гостя задолго до того, как он туда доберется.

Лошадь не спеша брела по петляющим в болотах тропинкам, и Хокмун, крепко держась в седле, бесстрастно рассматривал красоты Камарга. По болотной воде бежала рябь, и несколько птиц парили в тусклом выцветшем небе.

Уже наступали сумерки, когда Хокмун увидел замок Брасс, его террасы и изящные башенки, которые четкими силуэтами выделялись в предзакатном небе.

Глава 5ПРОБУЖДЕНИЕ

Граф Брасс передал Дориану Хокмуну еще один кубок с вином и тихо произнес:

— Пожалуйста, продолжайте, милорд.

Хокмун уже второй раз рассказывал свою историю. В парадном зале замка Брасс его собрались послушать сам граф, прекрасная Исольда, молчаливый Богенталь и фон Виллах, который все время приглаживал усы и безучастно смотрел на огонь.

— И поэтому, граф Брасс, я ищу помощь в Камарге, зная, что только здесь буду в безопасности, — закончил свой рассказ Дориан Хокмун.

— Добро пожаловать, — сказал граф. — Если убежище — это все, что вам нужно.

— Это все.

— И вы не просите нас выступить против Гранбретании? — раздался голос Богенталя.

— Я достаточно настрадался, сделав эту глупость, и не желаю уговаривать других бессмысленно рисковать жизнью, — ответил Хокмун.

Исольда выглядела почти разочарованной. Было ясно, что все собравшиеся в зале, за исключением мудрого графа, желали войны с Гранбретанией. Хотя, возможно, они хотели этого по разным причинам: Исольда, вероятно, надеялась отомстить Мелиадусу, Богенталь считал, что зло должно быть уничтожено, фон Виллах хотел размяться и помахать мечом, как в старые добрые времена.

— Замечательно, — ответил граф, — а то я устал от всех этих многочисленных просьб. Ну, а сейчас… Вы выглядите очень утомленным, милорд. Боюсь, мы своими расспросами совсем замучили вас. Пойдемте, я покажу ваши комнаты.

Обман удался, но Хокмун не испытывал от этого ни малейшей радости. Он лгал, как ему было приказано.

Граф показал Хокмуну его покои — спальню, ванную комнату и небольшой кабинет.

— Надеюсь, вам это подойдет, дорогой герцог.

— Разумеется, — ответил Хокмун.

Граф собрался было уходить, но у двери остановился.

— Этот камень, — медленно произнес он, — что у вас во лбу… Вы говорите, Мелиадусу не удался эксперимент?

— Да.

— Ага… — сказал граф и задумчиво посмотрел на пол. — Возможно, я мог бы помочь вам удалить его, если он вас беспокоит…

— Да нет, не беспокоит, спасибо, — ответил Хокмун.

— Ага, — снова сказал граф и вышел из комнаты.

Ночью Хокмун неожиданно проснулся. Это походило на то, что произошло с ним несколько дней тому назад в деревенском трактире. Ему показалось, что он увидел в комнате человека — того самого воина, закованного в черные с золотом доспехи. Но его тяжелые, сонные, веки сомкнулись, и когда он снова открыл глаза, в комнате никого не было.

В душе Хокмуна зародилось противоречие — возможно, противоречие между человеколюбием и его отсутствием, а возможно, — между совестью и отсутствием ее, если, конечно, такие противоречия вообще возможны.

Но что бы ни послужило тому причиной, несомненно было одно — характер Хокмуна снова начал меняться. Это был уже не тот Дориан Хокмун, что так бесстрашно сражался в битве под Кельном, и не тот, что, впав в состояние апатии, готов был сгинуть в вонючем подземелье Лондры, а совершенно иной, словно рожденный заново человек.

Но признаки этого перерождения были пока еще едва заметными и нуждались в своего рода толчке, как, впрочем, и в определенном окружении.

Однако Хокмун проснулся ранним утром с одной-единственной мыслью в голове — как бы побыстрее выкрасть Исольду и вернуться в Гранбретанию, дабы избавиться там от Черного Камня и получить обратно земли своих предков.

В коридоре его встретил Богенталь.

— Ах, мой дорогой герцог, — начал философ, взяв его под руку, — может быть, вы расскажете мне немного о Лондре. Я много путешествовал, но побывать там мне не довелось.

Хокмун обернулся и посмотрел на него, прекрасно зная, что лицо поэта видят сейчас лорды Гранбретании. Но в глазах Богенталя читался неподдельный интерес, и Хокмун решил, что в просьбе философа — лишь простое человеческое любопытство.

— Огромный, мрачный город, — ответил Хокмун. — Сложная архитектура и много непонятного.

— А его дух? Дух Лондры? Ваше впечатление?

— Сила, — сказал Хокмун. — Уверенность…

— Безумие?

— Боюсь, я не тот человек, который может определить, что безумно, а что — нет, господин Богенталь. Хотя, кажется, вы меня самого находите довольно странным, не так ли?

Застигнутый врасплох таким поворотом разговора, Богенталь удивленно посмотрел на Хокмуна.

— Ну, я… Почему вы спрашиваете об этом?

— Потому что я нахожу ваши вопросы совершенно бессмысленными. Я говорю это, не желая обидеть вас… — Хокмун потер подбородок. — Поверьте, я, правда, нахожу их бессмысленными.

Они начали спускаться по лестнице в парадный зал, где уже был накрыт стол для завтрака и где старый фон Виллах уже перекладывал себе в тарелку с принесенного слугой подноса большой кусок жареного мяса.

— Смысл… — пробормотал Богенталь. — Вы не знаете, что такое безумие. Я не знаю, что такое смысл.

— Мне нечего вам сказать, — ответил Хокмун.

— Вы замкнулись в себе. Это неудивительно — столько вынести, — с симпатией в голосе сказал Богенталь. — Такое случается. В душе словно что-то отмирает. И вам сейчас просто необходимы хорошая пища и приятная компания. Хорошо, что вы приехали именно сюда, в замок Брасс. Возможно, само провидение послало вас.

Хокмун слушал философа без всякого интереса, наблюдая за спускающейся по противоположной лестнице и улыбающейся им Исольдой.

— Вы хорошо отдохнули, герцог? — спросила она.

Опережал Хокмуна, Богенталь сказал:

— Ему досталось больше, чем мы предполагали, и мне думается, нашему гостю понадобится не меньше двух недель, чтобы полностью оправиться.

— Вы не хотите составить мне компанию сегодня утром, милорд? — предложила Исольда. — Я покажу вам сад. Он прекрасен даже зимой.

— С удовольствием, — ответил Хокмун.

Богенталь улыбнулся, поняв, что пылкое сердце Исольды было тронуто жалким состоянием Хокмуна. И он подумал, что для герцога не может быть лучшего лекарства, чем живое внимание милой, очаровательной девушки.

Они не спеша брели по террасам сада. Здесь росли вечнозеленые растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясным, и ярко светило солнце. Тяжелые меховые плащи защищали их от холодного ветра. Они смотрели на крыши домов. Кругом царили тишина и покой. Исольда взяла Хокмуна под руку и весело болтала, не ожидая ответа от своего красивого, но печального спутника. Сначала, правда, ее немного смущал Черный Камень, но потом она решила, что он немногим отличается от диадемы из драгоценных камней, под которую она иногда убирает волосы.

Юная душа Исольды ждала любви, и страсть, разбуженная в ней бароном Мелиадусом, жаждала излиться. И Исольда рада была предложить ее этому молчаливому и суровому герою Кельна, надеясь, что это поможет исцелить его душевные раны.

Она заметила, что в глазах герцога появляется интерес, лишь когда она упоминает о его родине.

— Расскажите мне о Кельне, — попросила она. — Не о том, каков он сейчас, а каким он был раньше или каким в один прекрасный день он станет.

Ее слова напомнили Хокмуну об обещании Мелиадуса. Он отвернулся от девушки и, сложив руки на груди, стоял и молча смотрел в чистое зимнее небо.

— Кельн, — спросила она тихо. — Похож он на Камарг?

— Нет… — Он посмотрел на крыши домов далеко внизу. — Нет… Камарг — дикий и всегда был таким. В Кельне же во всем чувствуется рука человека — возделанные поля, каналы, узкие петляющие дороги, фермы, деревни… Кельн — это маленькая страна, где тучные коровы и откормленные овцы пасутся на заливных лугах с мягкой и сочной травой, дающей приют кроликам и полевым мышам, среди стогов душистого сена. Жители Кельна — добрые, скромные люди, они очень любят детей. Дома там старые и такие же простые, как и их хозяева. В Кельне не было ничего мрачного, пока туда не пришли гранбретанцы. Это было похоже на лавину огня и металла. Темная Империя оставила на теле Кельна свой след — след лезвия меча и пламени факела.

Он вздохнул. В его голосе слышалась тоска.

— Огонь и меч вместо плуга и бороны. — Он повернулся и посмотрел на нее. — Изгороди пошли на изготовление крестов и виселиц, трупы животных заполнили каналы и отравили землю, камни домов стали снарядами для катапульт, а людям пришлось или стать солдатами, или умереть — другого выбора у них не было.

Она коснулась его плеча.

— Вы говорите так, словно это было очень давно.

Его глаза снова погасли.

— Так оно и есть. Так оно и есть. Как давний сон. Сейчас это мало что для меня значит.

Но Исольда почувствовала, что нашла способ проникнуть в его душу и помочь ему.

Хокмун же вспомнил, чего он может лишиться, если не доставит девушку лордам, и с готовностью принял ее участие, хотя по совершенно иным причинам, нежели она себе представляла.

Во дворе их встретил граф. Он осматривал старую лошадь и разговаривал с конюхом.

— Она свое отслужила, — сказал граф. — Пускай пасется на травке. — Затем он подошел к дочери и Хокмуну. — Господин Богенталь сказал мне, что вы более слабы, чем мы думали, — сказал он, обращаясь к Хокмуну. — Вы можете оставаться в замке Брасс, сколько вам будет угодно. Надеюсь, Исольда не слишком утомила вас разговорами.

— Нет, что вы. Я отдыхаю, гуляя с ней.

— Отлично! Вечером у нас будет небольшой праздник, Я попросил Богенталя почитать нам что-нибудь из его последних сочинений. Он обещал нечто легкое и остроумное. Надеюсь, вам понравится.

Хокмуну показалось, что граф смотрит на него с каким-то особым вниманием. Неужели он догадывается о цели его визита? Брасс славился своим умом и проницательностью. Но если уж сам барон Калан не смог разобраться в герцоге, то несомненно, это должно и графу оказаться не по силам. Хокмун решил, что бояться нечего, и позволил Исольде увести себя в замок.

В этот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился на угощение. За столом собрались наиболее почтенные граждане Камарга, несколько самых известных скотоводов и тореадоров, в том числе и уже полностью оправившейся от ран Мэтан Джаст, которого год назад спас граф.

Рыба и дичь, несколько сортов мяса, всевозможные овощи, разнообразнейшие напитки, эль и множество превосходных соусов и гарниров — все это было выставлено на длинном широком столе. По правую руку от графа сидел Дориан Хокмун, по левую — Мэтан Джаст, победитель в последней корриде. Джаст просто обожал графа и так благоговел перед ним, что тому порой было неловко. Рядом с Хокмуном сидела Исольда, а напротив нее — Богенталь. На другом конце стола расположился одетый в пышные меха старый Зонзак Элькарэ, знаменитый быковод Камарга. Он много ел и часто смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах, и оба почтенных мужа, казалось, были чрезвычайно довольны друг другом.

Когда пиршество уже подходило к концу и пирожным, конфетам и знаменитому камаргскому сыру было оказано должное внимание, перед каждым гостем поставили по три кувшина с вином, маленький бочонок эля и большой кубок. Перед Исольдой стоял один кувшин и маленький кубок, хотя за ужином она пила наравне с мужчинами.

От вина Хокмун немного расслабился и стал чуть более оживленным. Раз или два он даже улыбнулся и если уж не отвечал на шутки других, то хотя бы не подавлял гостей своим угрюмым видом.

— Богенталь! — раздался голос графа. — Ты обещал нам балладу!

Богенталь, улыбаясь, встал. Лицо его, как, впрочем, и лица остальных гостей, раскраснелось от вина и обильной пищи.

— Баллада называется «Император Глаукома»; надеюсь, она вас позабавит, — сказал он и начал читать:

Император Глаукома

Миновал безмолвных стражей,

Что застыли вдоль аркады,

И спустился в гул базара.

Там в тиши храмовых пальм

Властелины Альказара

И великий Оттоман,

Рыцари Святого Храма

И могущественный хан, —

В ожидании решения

Горькой участи своей

Опускались на колени

И просили снисхождения,

И протягивали руки.

Но ни отклика, ни взгляда

Не дождались от монарха

Побежденные владыки

Завоеванных им стран…

Граф Брасс с легкой усмешкой следил за серьезным выражением на лице Богенталя, который с большим чувством читал свое, щедро разукрашенное напыщенными выражениями и сложными рифмами творение. Хокмун оглянулся по сторонам и увидел, что некоторые гости удивлены, другие, уже достаточно опьяневшие, весело улыбаются. Сам он оставался невозмутимым. Исольда наклонилась к нему и что-то прошептала, но он не услышал…

Он послу из Ватикана

Демонстрировал стигматы,

А из бухты доносились

Орудийные раскаты,

Извещая всех на свете

Об открытии регаты.

В честь великого монарха…

— О чем это он? — проворчал фон Виллах.

— О давних временах, — шепнул в ответ Зонзак Элькарэ, — еще до Страшного Тысячелетия.

— Лучше бы спел военную песню.

Зонзак Элькарэ жестом попросил его не шуметь. Богенталь продолжал…

И вручал посол дары

(Среди них — булат дамасский,

Амфора из алебастра.

Драгоценная лепнина

Из гробницы Зороастра,

Где вокруг цветет маслина

И чернеет спелый терн.)

Хокмун почти не разбирал слов, но ритм стиха, странным образом действовал на него. Сначала он думал, что это — вино, но потом понял, что временами его мозг начинает как бы пульсировать и давно забытые чувства пробуждаются в его груди. Он покачнулся на стуле.

Богенталь пристально взглянул на Хокмуна и продолжал читать, сопровождая слова выразительными жестами…

А один царедворец —

Молодой стихотворец, —

Судьбою лелеем,

Умащен елеем,

В лавровом венке

И с лютней в руке,

В рубинах, алмазах.

Опалах, топазах,

В парче златотканной,

С улыбкой жеманной…

— Вам нехорошо, милорд? — наклонившись к Хокмуну, обеспокоенно спросила Исольда.

— Со мной все в порядке, спасибо.

Он встревоженно спрашивал себя, не прогневал ли он чем-нибудь лордов Гранбретании и не дали ли они жизнь Черному Камню. Перед глазами у него все поплыло…

Без чувств распростерся

Среди мостовой.

Гудели тромбоны,

Им вторил гобой.

Под звуки осанны

В сей миг император

По телу прошествовал

В туфлях из злата.

Не дрогнула смертного бога стопа,

Вокруг восхищенно ревела толпа…

Теперь Хокмун видел только фигуру и лицо Богенталя и не слышал ничего, кроме ритма и рифм баллады. Он удивлялся их очарованию. Даже если предположить, что Богенталь действительно хочет околдовать его… но непонятно, зачем ему это понадобилось…

В этот день великий город

Был гирляндами украшен,

А из окон,

Острых башен

Дети розы рассыпали,

Гиацинты и пионы.

На мощеные дорожки

Вниз со шпилей, с парапетов

Градом падали букеты

Желтых лилий

И фиалок.

И нередко

В упоении

Человек бросался с крыши

Пред идущим

Глаукомой…

Хокмун глотнул вина и, пристально глядя на Богенталя, глубоко вздохнул…

Зажглась звезда,

Взошла луна,

И гимн пробудил

Серафимов

От сна.

Но солнце, чей жар не угас,

Зари отдаляло час.

Был близок тот миг,

Когда царь владык

Достигнет священных руин,

Не зная, что он один

Вправе обряд отменить,

Прервав вековую нить…

Хокмун судорожно вздохнул, как человек, неожиданно попавший в ледяную воду. Исольда коснулась рукой его мокрого от пота лба. В ее ласковых глазах читалось беспокойство.

— Милорд…

Хокмун завороженно смотрел на Богенталя…

Он прошел через портал,

Колоннаду миновал.

Звезды в небе загорались,

Без конца тромбон играл,

Храм дрожал, и Запах амбры

В жарком воздухе витал…

Хокмун смутно чувствовал прикосновение Исольды, но ее слова не долетали до него. Не отрываясь, смотрел он на Богенталя и слышал только его. Бокал выпал из рук герцога. Ему стало плохо, но сидящий рядом граф Брасс даже не пошевелился, чтобы помочь ему. Он посмотрел сначала на Хокмуна, потом — на Богенталя, и в глазах его мелькнула ирония…

И вот император

Голубя ввысь отпускает.

О голубь,

Белый как снег,

Ты прекрасен.

Как белый свет,

И вряд ли еще в целом мире

Найдется птица такая…

Хокмун застонал. На другом конце стола фон Виллах ударил кубком по столу.

— Я согласен с ним. А почему не «Кровопролитие в горах»? Это замечательная…

Белоснежного голубя

Он отпустил на волю,

И тот помчался стрелою,

И взмыл над крышей,

Летел все выше,

Все выше и выше,

В воздухе тая,

С ветром играя,

Солнцу навстречу,

Над облаками,

В самое пламя,

Чтобы погибнуть

В честь Глаукомы.^[1]

Хокмун с трудом поднялся на ноги и хотел что-то сказать Богенталю, но тут же рухнул на стол, разбрызгивая по сторонам вино.

— Он что, пьян? — с ноткой отвращения в полосе спросил фон Виллах.

— Ему плохо! — вскричала Исольда. — Он болен!

— Не думаю, что он пьян, — сказал граф, наклонившись над телом Хокмуна и приподнимая ему веко. — Но он, вне всяких сомнений, без сознания.

Он посмотрел на Богенталя и улыбнулся. Философ улыбнулся ему в ответ и пожал плечами.

— Надеюсь, граф, для вас это не было неожиданностью — сказал он.

Всю ночь Хокмун был в беспамятстве и очнулся лишь под утро. Он увидел склонившегося над ним Богенталя, который, видимо, был в замке лекарем. Чем был вызван обморок, Хокмун не знал: то ли выпитым вином, то ли Черным Камнем, то ли — Богенталем. Как бы то ни было, чувствовал он себя прескверно.

— У вас лихорадка, дорогой герцог, — тихо сказал Богенталь. — Но мы вылечим вас. Не беспокойтесь.

Затем в комнату вошла Исольда и присела к нему на кровать. Она улыбалась.

— Богенталь говорит, что это не страшно. Я буду ухаживать за вами, и скоро вы будете совершенно здоровы.

Хокмун посмотрел на нее, и волна давно забытых чувств захлестнула его сердце.

— Леди Исольда…

— Да, милорд?

— Я… благодарю вас…

В смущении он обвел взором комнату. Вдруг он услышал позади голос графа:

— Больше ничего не говорите. Отдыхайте. Следите за своими мыслями. И постарайтесь уснуть.

Исольда поднесла к губам герцога кубок, он выпил какую-то прохладную жидкость и вскоре снова уснул.

На следующий день лихорадка прошла, но Дориан Хокмун чувствовал какое-то странное оцепенение — словно все внутри онемело. Он даже подумал, не действие ли это какого-нибудь наркотического средства.

Когда он позавтракал, к нему подошла Исольда, поговорила о погоде и спросила, не хочет ли он пойти с ней на прогулку.

Он потер лоб, почувствовал под рукой пугающее тепло Черного Камня. С некоторой тревогой он опустил руку.

— Вам все еще нехорошо, дорогой герцог? — спросила Исольда.

— Нет… Я… — Хокмун вздохнул. — Я не знаю. Со мной происходит что-то непонятное…

— Свежий воздух пойдет вам на пользу.

Хокмун покорно поднялся…

Воздух был напоен чудесными ароматами. На фоне яркого зимнего неба резко выделялись очертания кустов и деревьев.

Прикосновение руки Исольды всколыхнуло, казалось, умершие уже чувства. Это было прекрасно, как касание ветерка или вид зимнего сада. Но в то же время он чувствовал страх — страх перед Черным Камнем, поскольку ни секунды не сомневался, что Камень уничтожит его, стоит только тому, что зарождалось сейчас в его душе, хоть чем-то выдать себя. И еще его не покидало ощущение, что граф Брасс и все остальные что-то скрывают от него и, видимо, догадываются о цели его приезда. Он мог бы сейчас схватить девушку, выкрасть лошадь, и, возможно, у него был бы неплохой шанс бежать из Камарга. Он взглянул на Исольду.

— Она приветливо улыбнулась ему.

— Ну как, вам лучше, милорд?

Он, не отрываясь, смотрел на нее, и в душе его бушевали противоречивые чувства.

— Лучше? — хрипло переспросил он. — Лучше ли? Я, право, не уверен…

— Вы устали?

— Нет.

Заболела голова, и Хокмуну снова стало страшно. Он протянул руку к девушке. Думая, что ему плохо, Исольда попыталась поддержать. Руки герцога опустились, он ничего не мог с собой поделать.

— Вы очень добры ко мне, — сказал он.

— Вы странный человек, — ответила она, как бы разговаривая сама с собой. — И очень несчастный.

— Да…

Он отстранился от нее и зашагал по дорожке к краю террасы. Могут ли лорды Империи знать, что происходит в его душе? Вряд ли. Но, с другой стороны, они слишком подозрительны и могут в любую минуту дать Камню жизнь. Он глубоко вдохнул, набирая холодный воздух, и расправил плечи, вспоминая слова, сказанные графом Брассом вчера утром. «Следите за своими мыслями», — сказал тогда граф.

Головная боль усилилась. Он вернулся к Исольде.

— Я думаю, нам лучше вернуться в замок.

Она кивнула в ответ, взяла его под руку, и они направились обратно.

В парадном зале их встретил граф. Улыбка на его лице выражала лишь дружеское участие, и ничто в поведении графа не подтверждало подозрений Хокмуна. Но, может быть, подумал Хокмун, граф Брасс догадывается о природе Черного Камня, но не показывает этого, желая обмануть и сам Камень, и лордов Темной Империи.

— Герцог еще не совсем здоров, — сказала Исольда.

— Я искренне огорчен, — ответил граф. — Вам что-нибудь нужно, милорд?

— Нет, — быстро ответил Хокмун. — Ничего. Спасибо.

Направляясь к лестнице, он старался ступать твердо и уверенно. Исольда шла рядом, поддерживая его под руку.

У дверей в свои покои он остановился и посмотрел на нее. Глаза девушки были широко раскрыты и полны сочувствия. Она подняла свою нежную руку и на мгновение коснулась его щеки. От этого прикосновения по телу Хокмуна пробежала дрожь, и он глубоко вздохнул. Затем она повернулась и проворно сбежала вниз.

Хокмун вошел в комнату и бросился на кровать. Все тело его было напряжено. Он часто дышал и отчаянно пытался понять, что с ним происходит и откуда эта адская боль в голове. В конце концов ему удалось заснуть.

Проснулся он около полудня, чувствуя в теле странную слабость. Но боль почти прошла. Рядом с его кроватью сидел Богенталь.

— Я ошибался, полагая, что вы уже выздоровели, — сказал он.

— Что со мной? — прошептал Хокмун.

— Насколько я могу судить, этот приступ лихорадки вызван невзгодами, что выпали на вашу долю, и, боюсь, нашим гостеприимством. Вам нельзя было есть так много жирной пищи и пить так много вина. Нам следовало бы помнить об этом. Но не расстраивайтесь, дорогой герцог, скоро все пройдет.

Хокмун не поверил ни единому его слову, но промолчал. Неожиданно слева от себя он услышал кашель, но повернув голову, увидел лишь приоткрытую дверь, ведущую в кладовую. Там кто-то был. Он вопросительно посмотрел на Богенталя, но философ сделал вид, что ничего не слышал, и продолжал проверять его пульс.

— Ты не должен бояться, — донесся из кладовой голос графа. — Мы хотим помочь тебе. Мы знаем происхождение Камня у тебя во лбу. Когда ты почувствуешь себя лучше, спускайся в зал. Там тебя встретит Богенталь и заведет с тобой какой-нибудь пустяковый разговор. И ничему не удивляйся, если его поведение покажется тебе немного странным.

Богенталь вздохнул и поднялся со стула.

— Ну, скоро вы будете совсем здоровы, милорд. Теперь я вас оставлю. Отдыхайте.

Хокмун наблюдал за философом, пока тот не скрылся за дверью. Потом он услышал, как хлопнула еще одна дверь — ушел граф Брасс. Как они узнали правду и чем это может для него обернуться? Лорды, должно быть, уже раздумывают над неожиданным поворотом событий и наверняка что-нибудь подозревают. В любую минуту они могут дать Камню жизнь. Почему-то сейчас это встревожило его куда больше, чем прежде.

Хокмун решил, что ему ничего не остается, как послушаться графа Брасса, хотя, если граф действительно узнал, зачем он приехал в Камарг, то месть его, вероятно, будет не менее жестокой, чем месть лордов Гранбретании.

Вечером, когда стемнело, Хокмун встал с кровати и спустился в парадный зал. Там никого не было. Он озирался по сторонам в мерцающем свете каминного пламени и размышлял, в какую историю он попал на этот раз.

Вскоре из дальней двери вышел Богенталь и, улыбаясь, подошел к нему. Губы философа беззвучно шевелились. Потом Богенталь, склонив голову, сделал вид, что внимательно слушает ответ Хокмуна, и тогда герцог, наконец, понял, что это представление предназначено для тех, кто с помощью Черного Камня наблюдает за ними.

Услышав за спиной шаги, Хокмун не обернулся, продолжая притворяться, будто участвует в разговоре с философом.

Немного погодя раздался голос графа:

— Дорогой герцог, мы знаем, что такое Черный Камень, и знаем, зачем вас сюда послали. Правда, мы также понимаем, что вас заставили сделать это. Я попробую объяснить вам…

Хокмун было несколько растерялся от такой странной ситуации: Богенталь, старательно изображающий разговор, голос графа, исходящий словно ниоткуда.

— Сразу, как вы оказались в замке, — продолжал граф, — я понял, что Черный Камень — это нечто большее, чем вы рассказали нам тогда, хотя, возможно, вы и сами не знали этого. Оказывается, лорды в Гранбретании не очень-то высокого мнения обо мне — я много времени посвятил изучению магии и других наук и у меня есть древняя рукопись, в которой описана машина Черного Камня. Сначала я не мог понять, что вы сами знаете о возможностях Камня, и постарался выяснить это, не вызвав подозрения у лордов. Для этого нам пришлось лишить вас сознания и тем самым хоть на какое-то время отключить Черный Камень.

В строчках сочиненной Богенталем баллады, столь вдохновенно им прочитанной, было скрыто заклинание — руна. Рунический стих с его особым ритмом и размером был создан специально для вас, дорогой герцог. И своей цели — вызвать у вас обморок — мы достигли. Мы надеялись, что лорды не будут искать причину вашей неожиданной слабости в замечательных стихах Богенталя, а подумают, что вы просто слишком много выпили. Пока вы спали, нам с Богенталем удалось проникнуть в ваши тайные мысли, И должен сказать, что сделать это было не просто — уж слишком глубоко они у вас скрыты — как зверек, который от страха зарывается в землю так глубоко, что начинает задыхаться и умирает от недостатка воздуха. Но зато мы узнали все или почти все из того, что произошло с вами в Лондре. Признаться, что я готов был убить вас, когда узнал, зачем в действительности вы приехали в Камарг. Но затем я понял, что внутри вас идет борьба, о которой вы даже не подозреваете. И если бы это состояние не было столь очевидным, я был бы вынужден убить вас или позволить Черному Камню сделать это.

Хокмун, который все это время поддерживал немой разговор с Богенталем, услышав эти слова, вздрогнул.

— Но вы не виноваты в случившемся — продолжал граф, — и я подумал, что, убив вас, я убью потенциального и очень опасного врага Гранбретании. Я сохраняю нейтралитет, но Гранбретания глубоко оскорбила меня, и поэтому я не желал бы смерти такого человека, как вы. Итак, нам все известно. Но именно поэтому, дорогой герцог, ваше положение не столь безнадежно. Я могу на некоторое время лишить силы Черный Камень. Когда я закончу говорить, вы спуститесь в мои покои, и там мы займемся этим. У нас мало времени, поэтому поторопитесь.

Хокмун услышал удаляющиеся шаги графа. Богенталь улыбнулся герцогу и громко сказал:

— Если хотите, я покажу вам те части замка, в которых вы еще не были. Мало кому довелось побывать, например, в личных покоях графа.

Хокмун понял, что эти слова предназначены для наблюдателей — там, в Лондре. По всей видимости, Богенталь надеялся возбудить в них любопытство и таким образом выиграть время.

Богенталь вывел его из зала и повел по длинному коридору, который упирался в занавешенную гобеленами стену, Раздвинув их, Богенталь прикоснулся к маленькой кнопке в каменной плите, и тут же часть стены озарилась ярким светом, потом свет начал меркнуть, и в стене открылась небольшая дверца. Хокмун вошел первым, за ним — Богенталь. Они оказались в комнате, стены которой были увешаны старыми картами и какими-то схемами. Пройдя эту комнату, они очутились в следующей, чуть больше первой. Там стояло множество странных аппаратов, а вдоль стен тянулись большие книжные полки с толстыми старинными фолиантами по химии, магии и философии.

— Сюда, — прошептал философ, отодвигая занавес и открывая темный коридор.

Хокмун напрягал зрение, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте, но безуспешно. Он осторожно пробирался по коридору, и вдруг яркий белый свет ослепил его.

Четким силуэтом на свету выделялась огромная фигура графа, держащего в руках какое-то странное оружие, нацеленное точно в голову Хокмуна.

Хокмун судорожно вздохнул и попытался отпрыгнуть в сторону, но проход был слишком узким. Раздался треск, который, казалось, разорвал ему барабанные перепонки, потом до него донесся таинственный мелодичный звук, и он рухнул на пол, теряя сознание.

Хокмун проснулся с улыбкой и с удовольствием потянулся, лежа на металлической койке. Чувствовал он себя так, словно заново родился. Кроме него, в комнате никого не было. Коснувшись рукой лба, он обнаружил, что Черный Камень хоть и остался на месте, но не был частью тела, а походил на обыкновенный камень — твердый, гладкий и холодный.

Дверь открылась, и вошел граф Брасс. Было видно, что он доволен.

— Простите, если я напугал вас вчера вечером, — сказал он, — но я должен был действовать очень быстро, чтобы успеть парализовать Черный Камень. Сейчас с помощью науки и волшебства мне удается удерживать его силу, но, к сожалению, я не смогу делать это бесконечно — она слишком велика. Однажды она вырвется из моих оков и вернется к вашему Камню, дорогой герцог, где бы вы ни находились.

— Значит, приговор лишь отсрочен, — сказал Хокмун. — И как надолго?

— Точно не знаю. На шесть месяцев — почти наверняка, возможно — на год или два. Но затем это дело нескольких часов. Я не могу обманывать вас, Дориан Хокмун. И все же у вас есть надежда: на Востоке живет чародей, который может вынуть Черный Камень. Он не сторонник Темной Империи и поможет вам, если, конечно, вы найдете его.

— Как его имя?

— Малагиги из Хамадана.

— В Персии?

— Да, — кивнул граф. — Это так далеко, что туда почти невозможно добраться.

Хокмун вздохнул и сел на койке.

— Ладно. Ваше колдовство дает мне хоть какое-то время. Я покидаю Камарг и возвращаюсь в Валенс. Там собирают армию, чтобы дать бой Гранбретании. Мы, конечно, проиграем, но, прежде чем меня убьют, я, по крайней мере, отомщу за все, что они со мной сделали, и отправлю на тот свет несколько этих поганых псов Короля-Императора.

Граф криво усмехнулся.

— Я вернул вам жизнь, и вы тут же спешите расстаться с нею. Я бы на вашем месте немного подумал, прежде чем совершить столь бессмысленный шаг. Как вы себя чувствуете, герцог?

Дориан Хокмун спустил ноги на пол и снова потянулся.

— Превосходно, — сказал он. — Я чувствую себя новым человеком. — Он нахмурился. — Да… Новым человеком… — пробормотал он задумчиво. — Вы правы, граф. Месть может и подождать.

— Чтобы спасти вас, — почти печально сказал граф, — я взял у вас молодость. Больше ее у вас не будет.

Глава 6БИТВА ЗА КАМАРГ

Прошло около двух месяцев…

— Смотрите, они не растягиваются ни на восток, ни на запад, — сказал Богенталь. — А движутся точно на юг. Видимо, граф, лорды все поняли и намерены отомстить вам.

— Скорее они мстят мне, — произнес Хокмун, сидевший в глубоком мягком кресле у самого камина. — Ведь они считают меня предателем.

Граф Брасс покачал головой.

— Насколько я знаю барона Мелиадуса, то он жаждет крови всех нас. Он и его Волки стоят во главе этих армий, и они не успокоятся, пока не доберутся до нас.

Фон Виллах отвернулся от окна, за которым виднелись крыши города, и сказал:

— Пусть приходят. Мы сметем их, как мистраль сметает листья с деревьев.

— Будем надеяться, что все будет именно так, — неуверенно произнес Богенталь. — Они собрали почти все свои силы и, кажется, впервые решили отступить от своей тактики.

— Глупцы, — пробормотал граф. — Я восхищался их мастерством и дальновидностью. Двигаясь полукругом, они могли подтягивать дополнительные силы из тылов, прежде чем наступать дальше. А сейчас с флангов у них свободные земли, и враждебные Империи силы могут воспользоваться этим и попытаются окружить их. Если мы разобьем Мелиадуса, ему придется туго. Жажда мести ослепила барона и лишила его разума.

— Но если они победят, — тихо сказал Хокмун, — они расчистят себе дорогу от океана до океана. И дальше для них все будет просто.

— Возможно, действия Мелиадуса этим и объясняются, — согласился Богенталь. — И боюсь, что у него есть все основания рассчитывать на успех.

— Ерунда! — отмахнулся фон Виллах. — Нашим башням это нипочем.

— Башни созданы, чтобы противостоять атакам с суши, — напомнил ему Богенталь. — Мы тогда и думать не думали об орнитоптерах.

— У нас тоже есть воздушная армия, — сказал граф.

— Фламинго — существа из плоти и крови, — ответил Богенталь.

Хокмун поднялся. На нем была черная кожаная одежда Мелиадуса. При каждом его движении кожа скрипела.

— Через несколько недель армии Темной Империи будут у границ Камарга, — сказал он. — Надо что-то делать.

— Прежде всего нам следует внимательно изучить вот это, — сказал Богенталь и похлопал рукой по свернутой в рулон карте, которую держал под мышкой.

— Что ж, посмотрим, — сказал граф.

Богенталь аккуратно разложил карту на столе, прижав края винными кубками, и граф Брасс, фон Виллах, и Хокмун склонились над ней. Это была карта Камарга и окружавших его земель.

— Они двигаются вдоль реки, по восточному берегу, — сказал граф, указывая на Рону. — Из рассказа разведчика следует, что они должны быть здесь, — он указал пальцем на предгорья Цевенн, — примерно через неделю. Необходимо послать туда наблюдателей, чтобы знать о всех перемещениях врага, и к тому времени, когда они достигнут Камарга, мы уже сгруппируем наши основные силы в нужном месте.

— Они могут послать вперед орнитоптеры, — сказал Хокмун. — Что тогда?

— Мы выпустим наших фламинго, и они расправятся с этими летающими железками, — прорычал фон Виллах. — Остальное сделают башни.

— Ваши силы невелики, — возразил фон Виллаху Хокмун, — вы почти целиком будете зависеть от башен, и вся борьба сведется к обороне.

— Именно это нам и надлежит делать, — сказал граф, обращаясь к Хокмуну. — Мы будем ждать их у границы, расположив пехоту между башнями. Используя гелиографы, мы будем управлять башнями и направлять их силу туда, где это будет необходимо.

— Мы хотим лишь остановить их, — с нескрываемым сарказмом произнес Богенталь. — Больше нам ничего не нужно.

Граф взглянул на него и нахмурился.

— Ты совершенно прав, Богенталь. Надо быть последним дураком, чтобы атаковать их. Нас слишком мало, и единственная наша надежда — это башни. Мы должны показать Королю-Императору с его сворой, что Камаргу не страшна вся их мощь и что попытки проникнуть на нашу землю — с суши, с моря, с воздуха — совершенно бессмысленны.

— А что вы на это скажете, Хокмун? — спросил Богенталь. — У вас все-таки уже есть опыт войны с Империей.

Хокмун задумчиво рассматривал карту.

— Я полностью согласен с графом. Сражаться с Империей в открытом бою — безумие. Я узнал это на собственной шкуре. Тем не менее не мешало бы подыскать удобное для нас место сражения. Где самые сильные укрепления Камарга?

Фон Виллах указал на область к юго-востоку от Роны.

— Здесь. Здесь самые мощные башни и удобная местность. Мы можем собрать свои войска на высоком холме, тогда как противнику придется вязнуть в болоте, что создаст для него определенные трудности. — Он пожал плечами. — Но вообще-то я не понимаю, при чем здесь это. Место для атаки будут выбирать они, а не мы.

— Если только кто-нибудь не приведет их туда, куда нам нужно, — сказал Хокмун.

— Как вы себе это представляете? — улыбнулся граф. — И что может заставить их поступить так, а не иначе?

С помощью пары сотен хорошо вооруженных всадников, — ответил Хокмун, — я сделаю это, не ввязываясь с ними в открытый бой, а постоянно нанося удары с флангов, мы сможем, если, конечно, повезет, направить их туда, куда надо. Так ваши собаки пасут стадо. Одновременно мы будем наблюдать за ними и сообщать вам об их передвижениях.

Граф пригладил усы и с уважением посмотрел на Хокмуна.

— Мне нравится ваше предложение. Наверное, с возрастом я становлюсь слишком осторожным. Но будь я помоложе, я бы тоже придумал что-нибудь подобное. План может сработать, дорогой герцог, но для этого на нашей стороне должна быть удача.

Фон Виллах откашлялся.

— Да — удача и терпение. Вы представляете, за что беретесь, Дориан? Вам все время придется быть начеку, не будет времени даже для сна. Это будет очень тяжело. Хватит ли у вас сил? И выдержат ли солдаты? Нельзя забывать и об этих летающих машинах…

— Нам надо будет только следить за их разведчиками, — ответил Хокмун, — и мы сможем наносить удары и уходить быстрее, чем они успеют поднять в воздух основные силы. К тому же ваши люди лучше знают местность и укрытия.

Богенталь поджал губы.

— Вот еще что — их транспортные баржи. Их войска продвигаются так быстро, потому что им подвозят по реке провиант, лошадей, военную технику, орнитоптеры, вот если бы заставить их отойти от реки…

Хокмун на минуту задумался, а потом, широко улыбаясь, сказал:

— Ну, это не так уж трудно сделать. Вот смотрите…

На следующий день Хокмун и Исольда отправились на прогулку по болотам. Они проводили много времени вместе, и герцог сильно привязался к девушке, хотя со стороны казалось, что он уделяет ей не так уж много внимания. Исольда, хотя и рада была просто находиться рядом с ним, была все же слегка уязвлена его холодностью. Ей не приходило в голову, что Хокмун умышленно скрывает свои чувства, а сам он ни на секунду не забывал, что в любой момент может превратиться в безмозглое существо. Он все время помнил, что энергия Черного Камня может вырваться из созданных графом оков, и тогда лорды Гранбретании смогут дать Камню жизнь, и Камень выест его мозг.

И поэтому он не говорил Исольде, что любит ее, что эта любовь пробудила его ото сна, и что лишь поэтому граф сохранил ему жизнь. Исольда же была слишком застенчива, чтобы сказать ему о своих чувствах.

Они скакали по болотным тропам, закутавшись в плащи и подставляя лица ветру, мимо трясин и озер, распугивая куропаток и уток, с шумом взлетающих в небо, встречая табуны диких лошадей и тревожа белых быков. Они мчались по длинным пустынным пляжам под недремлющим оком башен. Наконец они остановились и словно обращаясь к морю, заговорили, пытаясь перекричать пение мистраля.

— Богенталь сказал мне, что вы завтра уезжаете, — прокричала она.

Ветер на секунду стих, и внезапно наступила тишина.

— Да. Завтра, — ответил он, посмотрев на нее, и отвернулся. — Завтра. Но я скоро вернусь.

— Берегите себя, Дориан. Я умоляю вас.

Успокаивая ее, он улыбнулся.

— Похоже, судьба хранит меня. Иначе я уже не раз должен был бы умереть.

Она начала что-то говорить, но вновь с ревом налетел ветер и, подхватив волосы Исольды, разметал их по ее лицу. Хокмун наклонился, чтобы убрать их. Он почувствовал под рукой ее мягкую гладкую кожу, и ему страстно захотелось прикоснуться губами к ее губам. Она попыталась удержать его, но он уже мягко отстранился, повернул лошадь и направился в сторону замка.

Над примятым тростником и подернутыми рябью озерами плыли редкие облака. Заморосил дождь. Назад они ехали медленно; каждый думал о своем.

С головы до ног обтянутый металлической кольчугой, в стальном шлеме, закрывающем голову и лицо, с длинным острым мечом на боку и щитом без каких-либо знаков или гербов, Дориан Хокмун поднял руку, давая знак своим людям остановиться. Его отряд был вооружен до зубов. Все что, убивает на расстоянии: луки, пращи, огненные копья, дротики, топоры — висело за спинами воинов, было приторочено к седлам, привязано к постромкам лошадей… Хокмун спешился и следом за проводником направился к ближайшему холму, низко пригибаясь и двигаясь с большой осторожностью.

На вершине холма он лег на живот и заглянул вниз, в долину, где текла река. Сейчас он впервые увидел мощь Темной Империи во всей ее жуткой красоте.

Огромные орды, казалось посланные самим адом, медленно двигались на юг — маршировала пехота, гарцевала кавалерия. Все воины были в масках, и поэтому казалось, что на Камарг надвигаются полчища зверей.

Колыхались боевые знамена, металлические штандарты покачивались на длинных шестах. Среди них было и знамя Азровака Микосеваара с изображением оскалившегося трупа со шпагой в руке, на плече которого сидит ястреб, и с вышитым на полотнище девизом «Смерть во имя Жизни». Крошечным человечком на коне у самого знамени, должно быть, был сам Азровак Микосеваар. После барона Мелиадуса этот московит был самым жестоким из всех военачальников Гранбретании. Рядом развевались знамя Кошки герцога Венделя, магистра этого Ордена, знамя Мухи лорда Йорика Нанкенсена и сотня других знамен и стягов прочих Орденов. Даже знамя Ордена Богомола было здесь, хотя магистр этого Ордена отсутствовал — им был сам Король-Император Хаон. Но впереди ехал барон Мелиадус со штандартом Ордена Волка — стоящий на задних лапах волк, с разинутой пастью. Даже лошадь барона была закована в медные латы, и голову ее закрывал специальный шлем, формой напоминающий голову огромного волка.

Дрожала земля, и вокруг разносился звон и бряцание оружия. В воздухе стоял запах пота.

Но Хокмуну было некогда разглядывать войско Империи. Он внимательно осматривал реку, по которой медленно плыли тяжелые баржи. Их было так много, что, двигаясь, они касались бортами друг друга. Хокмун улыбнулся и прошептал лежащему рядом воину:

— Это как раз то, что нам надо. Смотри, здесь весь их транспортный флот. Нужно успеть обойти их.

Они сбежали с холма. Нельзя было терять ни минуты. Хокмун вскочил в седло и дал знак отряду следовать за ним.

Они мчались почти весь день, и к вечеру армия Гранбретании превратилась в облачко пыли далеко на юге, и река была свободна от кораблей Империи. Здесь Рона сужалась и становилась мельче, проходя по древнему каналу с каменными берегами. Здесь же был низкий каменный мост. На одном берегу реки местность была ровной, на другом — плавно шла под уклон, спускаясь в долину.

В наступивших сумерках Хокмун перебрался вброд на другой берег, внимательно осмотрел каменную кладку, опоры моста, проверил дно реки. Вода, проникая сквозь звенья кольчуги, леденила ноги. Построенный еще до наступления Страшного Тысячелетия, канал с тех пор ни разу не восстанавливался и теперь был в очень плохом состоянии. Его строителям, видимо, нужно было зачем-то изменить русло реки, Хокмун намеревался найти каналу иное применение.

На берегу, ожидая его сигнала, с огненными копьями в руках, стояли несколько воинов. Хокмун выбрался на берег, распределил солдат по определенным местам на мосту и берегах. Солдаты отсалютовали и, подняв оружие, направились туда, куда им было указано.

И вот, когда совсем стемнело, из огненных копий вырвалось алое пламя, вгрызаясь в камень и превращая воду в пар.

За ночь огненные копья сделали свое дело — мост с грохотом упал в воду, подняв целое облако брызг. Затем солдаты перешли на западный берег. Огнем они вырезали из него каменные блоки и сбрасывали их в реку, которая уже бурлила, огибая загородивший русло упавший мост.

К утру река спокойно текла по широкой долине. По прежнему руслу бежал лишь крошечный, едва заметный ручеек.

Удовлетворенные этим зрелищем, Хокмун и его люди вскочили на лошадей и отправились обратно. Они нанесли Гранбретании первый удар. Первый и очень действенный.

Позволив себе несколько часов отдыха, они вернулись, чтобы следить за войском Империи.

Хокмун улыбался, лежа под кустом и наблюдая за растерянностью гранбретанцев.

Там, где раньше была вода, теперь лежал толстый слой темного ила, и в нем, словно выброшенные на берег киты, лежали боевые корабли и баржи Гранбретании с торчащими вверх носами. Повсюду валялась разбросанная техника, провизия, метался в панике скот. Среди всего этого бегали солдаты, лихорадочно пытающиеся вытащить увязшие баржи и спасающие барахтающихся в грязи животных.

Над рекой стоял невообразимый шум. Строгие четкие ряды наступавших армий были нарушены. Даже надменным кавалеристам пришлось использовать своих лошадей как тягловую силу, чтобы подтаскивать баржи поближе к берегу. Начали ставить палатки — видно, Мелиадус понял: нельзя двигаться дальше, пока не будет спасен Груз. Хотя вокруг лагеря и была выставлена охрана, все свое внимание она обращала на реку, а не на холмы, где ждали своего часа Хокмун и его люди.

Было уже довольно темно, и так как орнитоптеры не могут летать по ночам, барону Мелиадусу придется дожидаться утра, чтобы выяснить причину внезапного обмеления реки. Затем он пошлет туда (так думал Хокмун) инженеров, чтобы разобрать плотину. Хокмун был готов к этому, и сейчас было самое время подготовить людей. Он спустился ползком по склону холма и оказался в маленькой лощине, где отдыхали его солдаты. У него возник замысел, успешное выполнение которого, как ему казалось, должно было парализовать войско Империи.

Наступила ночь. Люди в долине продолжали свою работу при свете факелов — вытаскивали на берег тяжелые военные машины и многочисленные мешки и корзины с провиантом. Мелиадус горел желанием побыстрее добраться до Камарга и не давал солдатам ни минуты отдыха. Огромный лагерь раскинулся почти у самой реки. Каждый Орден образовывал свой круг палаток, в центре которого устанавливался свой штандарт. Но сейчас палатки пустовали. Все люди были заняты работой.

Охрана не заметила приближающихся к лагерю вооруженных всадников, закутанных в темные плащи.

Хокмун остановил коня, вытащил из ножен меч — тот самый, что дал ему Мелиадус, на мгновение поднял его над головой и затем указал вперед. Это был сигнал к атаке.

Без боевых кличей, молча — слышен был лишь топот копыт и бряцанье оружия — воины Камарга, ведомые Хокмуном, устремились вперед. Герцог мчался, низко пригнувшись к шее коня, прямо на опешившего от неожиданности часового. Удар мечом пришелся в горло солдата, и тот, захлебываясь кровью, упал на землю. Они уже ворвались в первый круг палаток, рубя на скаку натянутые веревки и шеи тех, кто пытался остановить их. Хокмун выехал на центр круга и одним могучим ударом перерубил древко установленного там знамени. Это был штандарт Ордена Собаки, и, поднимая сноп искр, он рухнул в горящий рядом костер.

Хокмун, ни на секунду не останавливаясь, направил коня в самое сердце огромного лагеря. На берегу реки еще не знали о нападении — там было слишком шумно.

Три всадника мчались навстречу Хокмуну. Ему удалось выбить меч у одного из них, но двое других атаковали его. Ловким ударом Хокмун отрубил одному кисть руки, второй было попятился, но герцог не дал ему уйти, нанеся удар в грудь.

Конь под Хокмуном поднялся на дыбы, и герцогу стоило немалых усилий удержать его и направить вперед, к следующему кругу палаток. Воины Камарга ехали следом. Вырвавшись на открытое место, Хокмун увидел, что путь им преградила группа воинов, одетых лишь в ночные рубахи и вооруженных короткими мечами и небольшими круглыми щитами. Хокмун закричал что-то своим людям, и те, выставив перед собой мечи, выстроились полукругом. Для того чтобы опрокинуть преградивших им путь гранбретанцев, потребовалось не много времени, и скоро отряд Камарга ворвался в новый круг палаток, круша все на своем пути.

Размахивая блестящим от крови мечом, Хокмун пробился к центру лагеря и там увидел то, что так настойчиво искал — знамя Ордена Богомола. Драгоценное полотнище со всех сторон окружали солдаты в шлемах, со щитами в руках. Не медля, Хокмун с яростным криком ринулся вперед. Дрожь пробежала по его руке, когда удар меча пришелся в щит ближайшего воина, но он снова поднял свое смертоносное оружие, и на этот раз щит раскололся. Солдат упал, кровь заливала его маску. Следующий взмах меча, и еще одна голова скатилась с плеч. Меч Хокмуна поднимался и опускался, словно часть какой-то безжалостной и неутомимой машины. Воины Камарга присоединились к герцогу, и они теснили гранбретанцев все дальше и дальше, заставляя их пятиться и отступать к знамени.

В разорванной кольчуге, потеряв щит, Хокмун продолжал сражаться, и вот уже у штандарта остался лишь один защитник.

Хокмун, усмехнувшись, острием меча сорвал с головы воина шлем и молниеносным ударом рассек череп солдата надвое. Затем он выдернул из земли знамя, поднял его высоко над головой и, повернув коня, повел отряд прочь из лагеря. Боевые лошади Камарга легко перепрыгивали через валяющиеся повсюду трупы и опрокинутые палатки.

Неожиданно за спиной Хокмуна раздался крик:

— Ты видел его?! У него во лбу Черный Камень!

И Хокмун понял, что очень скоро барон Мелиадус узнает, кто разгромил его лагерь и выкрал самое священное из знамен Гранбретании.

Он повернулся на крик и, потрясая знаменем, громко засмеялся.

— Хокмун! — закричал он. — Хокмун!

Это был боевой клич его предков, и он сейчас непроизвольно вырвался из его груди, видимо, под воздействием неосознанного желания объявить своему врагу, с кем тот имеет дело.

Вороной жеребец под герцогом поднялся на дыбы и понесся вперед через разгромленный лагерь.

За ним, взбешенные смехом Хокмуна, устремились воины. Империи.

Отряд вскоре, достиг холмов и направился к укрытию. За ними, неуверенно продвигаясь в темноте вперед, следовали люди Мелиадуса. Обернувшись, Хокмун увидел, что на берегу реки поднялся переполох. Огоньки сотен зажженных факелов торопливо двигались к лагерю.

Люди Хокмуна превосходно знали местность, отряд быстро оторвался от преследователей и вскоре уже был возле замаскированного входа в пещеру. Пещера была большая, со множеством коридоров, и в ней легко было устроиться самим и разместить лошадей. В зале, где хранились запасы пищи, протекал небольшой ручеек. Такие тайные стоянки были подготовлены заранее на всем пути до Камарга.

Кто-то зажег факелы. Хокмун, рассмотрев на свету знамя Богомола, швырнул его в угол и улыбнулся круглолицему Пилэйру, командиру отряда Камарга.

— Завтра, сразу как вернутся с разведки орнитоптеры, Мелиадус пошлет инженеров к плотине. Нужно сделать так, чтобы наша работа не пропала даром.

Пилэйр кивнул.

— Да, но даже если мы уничтожим один отряд, он пошлет другой…

Хокмун пожал плечами.

— А за ним еще один, наверняка… Но я все-таки рассчитываю на его нетерпение и желание поскорее достигнуть Камарга. И, возможно, он, наконец, поймет бессмысленность такой траты времени и сил. Тогда он наверняка попытается уничтожить нас. Если повезет и мы уцелеем, возможно, нам и удастся направить его к юго-восточным границам Камарга.

Пилэйр начал пересчитывать вернувшихся солдат.

Хокмун подождал, когда он закончит, и потом спросил:

— Сколько мы потеряли?

На лице Пилэйра было написано смешанное чувство восторга и недоверия.

— Ни одного, милорд. Мы не потеряли ни одного человека!

— Хороший знак, — сказал Хокмун, хлопая Пилэйра по плечу. — А сейчас нам надо отдохнуть. Утром предстоит долгий путь.

На заре часовой, оставленный у входа в пещеру, принес плохие новости.

— Летающая машина, — сообщил он Хокмуну. — Она крутится здесь уже минут десять.

— Ты думаешь, пилот заметил что-нибудь? — спросил Пилэйр.

— Это невозможно, — сказал Хокмун. — Вход не виден даже с земли. Просто надо подождать — орнитоптеры не могут долго оставаться в воздухе — им нужна дозаправка.

Но час спустя часовой доложил, что на смену этому орнитоптеру прилетел другой. Хокмун закусил губу. Через минуту он принял решение.

— Время уходит. Мы должны быть у плотины раньше, чем люди Мелиадуса. Видимо, придется рискнуть.

Он подозвал одного из воинов и что-то сказал ему, потом дал указания двум солдатам, вооруженным огненными копьями, и велел остальным седлать коней.

Чуть погодя из пещеры выехал одинокий всадник и начал медленно спускаться по отлогому каменистому склону.

Хокмун видел, наблюдая из пещеры, как скользнули по медной поверхности орнитоптера солнечные лучи, когда тот, шумно хлопая крыльями, начал снижаться. Хокмун рассчитывал на любопытство пилота. Он сделал знак рукой, и два солдата подняли свои длинные громоздкие копья, стволы которых уже начали накаляться. Огненные копья были неудобны тем, что из них нужно было стрелять мгновенно, иначе они нагревались так сильно, что их нельзя было держать в руках.

Орнитоптер, описывая круги, спускался все ниже и ниже. Уже можно было разглядеть пилота в маске Ворона.

— Пора, — прошептал Хокмун.

Две красные огненные, струи ударили одновременно. Первая лишь слегка опалила борт орнитоптера. Но вторая попала точно в пилота, и он мгновенно загорелся. Сбивая с себя пламя, он отпустил рычаги управления, и крылья огромной машины захлопали вразнобой, орнитоптер закрутился в воздухе, наклонился набок и начал стремительно падать. Пилот попытался удержать машину, но было уже поздно. Она ткнулась в склон ближайшего холма и, дергая крыльями, развалилась на куски. Тело пилота отшвырнуло на несколько ярдов. Затем что-то взорвалось. Обломки разлетелись по всему склону, но огня не было — похоже, это была одна из особенностей двигателей, используемых в орнитоптерах.

Хокмун вскочил на коня и выехал из пещеры, остальные последовали за ним. Отряд направился к плотине.

Зимний день выдался солнечный и ясный. Холодный свежий воздух пьянил, и они ехали, окрыленные вчерашним успехом и уверенные в себе. Забравшись на вершину холма, с которого было видно текущую по новому руслу реку, плотину и ползающих по берегам людей, они на мгновение остановились, а затем лавиной устремились вниз. Впереди, приподнявшись на стременах, мчались воины с огненными копьями, выставив перед собой это аде кош оружие.

Десять огненных струй ударили по опешившим гранбретанцам. превращая людей в живые факелы. Огонь не щадил никого — ни инженеров в масках Крота и Барсука, ни наемников из отряда Азровака Микосеваара. Люди Хокмуна сцепились с ними — зазвенело оружие, взлетали над головами окровавленные мечи. Кричали в смертельной агонии люди; фыркали и ржали лошади.

Конь Хокмуна, защищенный кольчугой, покачнулся, когда великан-гранбретанец попал в него большим топором, и упал, увлекая за собой седока. Наемник, сделав шаг вперед, занес боевой топор над головой придавленного конем Хокмуна. Но герцог успел высвободить руку с мечом и парировать удар наемника. Жеребец поднялся на ноги. Хокмун вскочил и, отбиваясь от ударов топора, ухватился за поводья.

Раз за разом сходились меч и топор, и рука Хокмуна, сжимающая оружие, онемела от напряжения. Но вот его меч, скользнув по рукоятке топора, ударил по рукам противника. Наемник выпустил оружие, и Хокмун, не мешкая ни секунды, опустил на его голову меч, расколов металлическую маску. Воин застонал и пошатнулся. Хокмун ударил еще раз. Маска развалилась, открывая залитое кровью лицо московита. Глаза Хокмуна сузились от гнева, ибо он ненавидел наемников даже больше, чем гранбретанцев. Не обращая внимания на мольбы о пощаде, исторгаемые из окровавленных уст московита, Хокмун ударил третий раз, разрубая его голову надвое. Тот замертво рухнул на землю.

Хокмун вскочил на коня и повел своих людей против остатков Легиона Стервятников. Вскоре с наемниками было покончено. Инженеры, вооруженные лишь короткими мечами, не могли оказать почти никакого сопротивления и были убиты. Их тела сбросили в реку, течение которой они еще совсем недавно пытались изменить.

Когда отряд возвращался обратно, Пилэйр посмотрел на Хокмуна и сказал:

— В вас совсем нет жалости, милорд!

— Верно, — сухо ответил Хокмун. — Никакой. Мужчина, женщина, ребенок, если они — гранбретанцы или слуги Темной Империи, мои заклятые враги.

Отряд в сражении потерял восьмерых. Врагов погибло гораздо больше, можно было считать, что удача снова была на стороне Камарга. Гранбретанцы безжалостны к своим врагам, но они теряются, когда с ними поступают так же. Возможно, этим и объяснялись те небольшие потери, которые понес отряд Хокмуна.

Еще четырежды посылал Мелиадус экспедиции, надеясь разобрать плотину, и каждый раз увеличивая количество солдат, и все они были разгромлены неожиданными атаками воинов Камарга. Из двухсот всадников Хокмуна осталось около ста пятидесяти. Они должны были выполнить вторую часть замысла, а именно — постоянными набегами заставить обремененное военными машинами и обозом войско повернуть на юго-восток.

Отряд Хокмуна атаковал теперь только по ночам. Пламя огненных копий сжигало палатки и их обитателей. Стрелы его воинов десятками убивали часовых и вооруженных всадников, рыскавших вокруг в поисках тайных стоянок отряда. Кровь на мечах не успевала высыхать, и топоры затупились от смертоносной работы. Изможденные, с воспаленными глазами, Хокмун и его люди временами едва держались в седле и в любой момент могли быть обнаружены. Они делали все, чтобы выбранная ими для войска Империи дорога была усеяна трупами ее же солдат.

Как Хокмун и предполагал, Мелиадус, не стал тратить много времени на поиски неуловимого отряда. Его желание поскорее добраться до Камарга пересилило ненависть к герцогу Кельнскому, и, вероятно, он решил, что расправившись с Камаргом, он найдет время заняться Хокмуном.

Лишь однажды они встретились друг с другом. В один из набегов, когда Хокмун и его отряд уже собирались отступать, — уже светало — навстречу им выехала группа всадников в волчьих масках. Возглавлял ее барон Мелиадус. Увидев Хокмуна, добивающего мечом поверженного солдата, Мелиадус бросился к герцогу.

Хокмун заметил барона, отбил его удар и, мрачно улыбаясь, начал теснить противника.

Мелиадус захрипел.

— Примите мою благодарность, барон, — сказал Хокмун. — Прием, оказанный мне в Лондре, кажется, только прибавил мне сил…

— Послушайте, Хокмун, — ответил тихим, но дрожащим от ярости голосом Мелиадус. — Я не знаю, как вам удалось ускользнуть от Черного Камня, но поверьте, вам предстоит испытать нечто худшее, когда вы снова попадете ко мне в руки.

Неожиданно Хокмун ловко подцепил рукоятку меча Мелиадуса и вырвал оружие из рук барона. Он уже занес свой меч, чтобы нанести смертельный удар, но увидел, что на помощь Мелиадусу спешит большой отряд.

— К сожалению, мне пора, барон. Но я припомню вам ваше обещание — когда вы станете моим пленником.

Он развернул коня и, смеясь, ускакал прочь. Мелиадус спешился, чтобы подобрать меч.

— Дерьмо! — прорычал он. — Не пройдет и месяца, как ты будешь валяться у меня в ногах.

И вот настал день, когда отряд Хокмуна быстро мчался по болотистой местности, что простиралась перед длинной грядой холмов — туда, где его ждали граф Брасс, Леопольд фон Виллах и армия Камарга. Высокие темные башни, почти такие же древние, как и сам Камарг, возвышались над полем предстоящей битвы. Из всех щелей и бойниц торчали стволы какого-то странного оружия.

Завидев на вершине одного из холмов одинокую фигуру графа Брасса, Хокмун направился туда. Граф радостно улыбался.

— Я рад, что сохранил вам тогда жизнь, герцог Кельнский, — весело пошутил он. — Ты сделал все, как хотел, Дориан, и сберег большую часть людей. Даже я в молодости не сделал бы лучше.

— Благодарю вас, граф Брасс. Но сейчас не время разговаривать. Мелиадус будет здесь самое большее через двенадцать часов.

Хокмун с вершины холма увидел, как начала растягиваться цепью пехота Камарга.

Армия Камарга насчитывала около тысячи человек, и это было ничтожно мало в сравнении с огромным войском Империи. Гранбретанцев было в двадцать, а может и в сорок раз больше.

Граф Брасс заметил, что Хокмун немного растерялся.

— Не бойся, мой мальчик. У нас есть оружие получше, нежели простые мечи.

Хокмун ошибался, полагая, что армия Гранбретании доберется до границ Камарга за двенадцать часов. Видимо, они решили остановиться на ночь лагерем и отдохнуть перед наступлением. Только к полудню следующего дня камаргцы увидели приближающееся войско. Каждый из отрядов пехоты или кавалерии принадлежал определенному Ордену, и каждый член Ордена давал клятву защищать своего собрата, живого или мертвого. Это тоже в значительной степени объясняло мощь имперской армии — ни один солдат не покидал поле боя без приказа магистра.

Граф Брасс, сидя на лошади, наблюдал за наступлением неприятеля. Рядом с ним с одной стороны стоял Дориан Хокмун, с другой — Леопольд фон Виллах. Командовал здесь граф.

— Сейчас начнется, — подумал Хокмун, ему было непонятно, как они могут победить в этом сражении. Не слишком ли самоуверен граф?

Но вот огромная колонна из людей и машин остановились примерно в полумиле от границы Камарга, от нее отделились две фигуры и направились к холму. Когда они подъехали ближе, Хокмун увидел штандарт барона Мелиадуса, а мгновение спустя признал в одной из фигур и самого барона, которого сопровождал герольд с бронзовым мегафоном в руках. Похоже, Мелиадус собрался вести переговоры.

— Не собирается же он сдаваться… Или ждет, что мы запросим пощады? — раздраженно сказал фон Виллах.

— Не думаю, — зло усмехнувшись, ответил Хокмун. — Это один из его трюков. Он славится ими.

Заметив состояние герцога, граф счел нужным предупредить его:

— Будь осторожен, Дориан Хокмун. Не позволяй ненависти затмить рассудок, как это произошло с Мелиадусом.

Хокмун смотрел прямо перед собой и ничего не ответил.

Тем временем герольд поднес мегафон ко рту.

— Я говорю от имени барона Мелиадуса, магистра Ордена Волка, Главнокомандующего армиями нашего великого Короля Хаона, правителя Гранбретании и, волею судьбы, будущего правителя всей Европы.

— Скажи своему хозяину, пусть он снимет маску и сам поговорит с нами, — ответил граф.

— Мой хозяин предлагает вам почетный мир. Если вы сейчас сдадитесь, он обещает, что помилует всех и назначит себя от имени Короля Хаона губернатором вашей провинции, чтобы добиться порядка и справедливости в вашей плохо управляемой стране. Мы предлагаем вам прощение. Если же вы откажетесь, Камарг будет уничтожен, все будет сожжено и затоплено морем. Барон Мелиадус говорит, что вы прекрасно знаете, что он может сделать это. Ваше упорство послужит причиной смерти и вас самих, и всех ваших близких.

— Передай барону Мелиадусу, трусливо прячущему свое лицо, что он лишь жалкий пес, оскорбивший мое гостеприимство и побежденный мною в честном бою. Скажи ему, что мы тоже можем оказаться причиной его смерти и смерти ему подобных и что тысяча таких как он не справятся с одним камаргским быком. Скажи ему, что его предложение — глупый трюк, на который мог бы купиться разве что ребенок. И еще скажи, что нам не нужен губернатор. Скажи ему…

Граф презрительно захохотал, когда увидел, что барон Мелиадус в ярости повернул коня и помчался обратно к своему войску. За ним поспешил герольд.

Прошло около четверти часа, и в воздухе появились первые орнитоптеры. Хокмун, увидев их, глубоко вздохнул. Один раз ему уже досталось от этих летающих машин. Не хотелось бы испытать это еще раз.

Граф Брасс поднял меч, подавая сигнал, и Хокмун услышал за спиной громкий звук. Обернувшись, он увидел стремительно взлетающих алых фламинго. Их грациозный полет не шел ни в какое сравнение с неуклюжими движениями механических птиц. На спинах фламинго в высоких седлах сидели наездники, держащие в руках огненные копья.

Набрав высоту, птицы получили преимущество перед орнитоптерами, но трудно было поверить, что они могут причинить какой-нибудь вред машинам из металла. Струи огня, едва видимые с земли, полоснули по орнитоптерам, и пилот одного из них превратился в горящий факел и, вывалившись из кабины, упал на землю. Неуправляемая машина накренилась, крылья ее сложились, и она рухнула в болото у подножия холма. Потом Хокмун увидел, как из огненной пушки одного из орнитоптеров вырвался сноп огня, попал во фламинго, и алая птица дернулась в воздухе, перевернулась и упала на землю, теряя перья. Воздух раскалился и наполнился звуками битвы. К холму стремительно приближался отряд неприятельской кавалерии.

Граф какое-то время стоял неподвижно, молча наблюдая за тем, как враг подходит все ближе и ближе. На вот он снова поднял меч и закричал:

— Башни — огонь!

Стволы неизвестного оружия, торчащие из башенных бойниц, повернулись в сторону всадников, и раздался оглушительный звенящий звук. Хокмуну показалось, что у него раскалывается голова. Чем стреляло это оружие, он так и не понял — из стволов ничего не вылетало.

Потом он увидел, что лошади гранбретанцев, уже добравшихся до болота, резко остановились и попятились, вставая на дыбы и сбрасывая седоков. Глаза животных округлились, на губах выступила пена. Солдаты, барахтаясь в грязи, пытались удержать лошадей.

Граф Брасс повернулся к Хокмуну.

— Оружие испускает невидимый луч, сопровождаемый звуком. Ты тоже почувствовал это. Лошадям же здорово досталось.

— Может, нужно атаковать? — спросил Хокмун.

— Нет, в этом нет нужды. Наберись терпения.

Лошади замертво падали в болотную жижу.

— К сожалению, это убивает их, — сказал граф.

Вскоре все лошади полегли, а их седоки, громко ругаясь, выбрались на берег и в нерешительности топтались на месте.

В воздухе продолжался бой. Но все больше и больше грациозных птиц падало на землю — гораздо больше, чем клацающих крыльями орнитоптеров.

Рядом с башнями на землю начали падать огромные камни.

— Боевые машины. Они пустили в ход катапульты! — закричал фон Виллах. — Что делать?..

— Терпение, — невозмутимо ответил граф.

Их обдало жаром, и они увидели, как огромный огненный шар ударил в стену ближайшей башни.

— Огненная пушка. Такой большой я еще не видел! Она всех нас уничтожит!

Граф Брасс быстро направился к башне. Они видели, как он, спрыгнув с лошади, вошел в здание. Прошло совсем немного времени, и башня начала поворачиваться, все быстрее и быстрее. Хокмун в изумлении заметил, что она уходит под землю и огонь не достигает цели. Тогда огненные шары устремились к другой башне, но и она, быстро вращаясь, скрылась под землей, в то время как первая вновь появилась на поверхности и нанесла ответный удар из установленного на ее зубчатых стенах диковинного оружия. Оно переливалось зеленым и пурпурным цветами. Ствол был сделан в форме колокола. Несколько белых шаров вылетело из него и упало возле огненной пушки. Хокмун видел, как они прыгают среди управляющих орудием солдат.

Но его внимание отвлек орнитоптер, упавший совсем рядом, и он поспешил отъехать подальше, пока двигатель не взорвался. К нему присоединился фон Виллах.

— Что это за шары? — спросил его Хокмун, но фон Виллах лишь покачал головой, удивленный ничуть не меньше своего молодого друга.

Немного погодя Хокмун увидел, что белые шары перестали скакать и огненная пушка больше не стреляет. Люди возле нее застыли в самых неестественных позах. Хокмун был потрясен, когда понял, что они заморожены. Невиданное оружие продолжало посылать белые шары, и вскоре камни перестали падать на позиции камаргцев: некому стало обслуживать катапульты и прочие боевые машины.

Граф выбрался из башни и вернулся к ним.

— У нас есть что показать этим идиотам, — сказал он, улыбаясь.

— Но их слишком много, — сказал Хокмун.

Он увидел огромную колонну пехоты, надвигающуюся на них. Солдат было так много, что, казалось, никакое — даже самое мощное — оружие не сможет остановить их.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил граф, давая сигнал дозорному на ближайшей башне.

Небо над ними потемнело от множества летающих машин и птиц. Куски металла и окровавленные перья фламинго падали на землю. И невозможно было сказать, кто побеждает в этой схватке.

Первые ряды пехотинцев были уже совсем рядом, когда граф Брасс взмахнул мечом и башня повернулась к нападавшим какими-то широкоствольными орудиями. Голубые стеклянные шары полетели в приближающихся солдат. Хокмун увидел, что гранбретанцы, ломая стройные ряды, принялись бешено метаться из стороны в сторону. Некоторые из них судорожно срывали с себя маски и, обхватив головы руками, падали в грязь.

— Что происходит? — спросил графа Хокмун.

— Шары начинены газом, вызывающим галлюцинации, — ответил граф. — Людям начинают мерещиться всякие ужасы.

Потом он повернулся в седле и махнул ждущим внизу всадникам. Отряд кавалерии выступил вперед.

— Ну вот пришло время и для простого оружия, — сказал он.

Оставшиеся в строю солдаты Империи выпустили по камаргцам тучи стрел и встретили их огнем копий. Лучники и копьеносцы графа ответили тем же. У камаргцев появились первые жертвы. В воцарившемся хаосе пехота Гранбретании уверенно теснила воинов графа, несмотря на свои поредевшие ряды. Приостановилась она, лишь когда ступила на заваленную трупами лошадей болотистую почву.

Граф Брасс подозвал своего герольда. Воин подошел, высоко подняв фамильное знамя Брассов — красная латная рукавица на белом фоне.

С вершины холма граф Брасс, Хокмун и фон Виллах наблюдали за тем, как ползли по болоту солдаты Империи.

Сначала Хокмун увидел Мелиадуса, а чуть позже и Азровака Микосеваара. Московит одним из первых перебрался через болото и уже приближался к подножию холма.

Хокмун выехал ему навстречу.

И вот он увидел перед собой ястребиную маску с рубиновыми глазами.

— Ага! Хокмун! Тот самый пес, что нападает исподтишка! Сейчас мы увидим, каков ты в открытом бою, предатель!

— И это ты называешь меня предателем! — гневно ответил Хокмун. — Ты, вонючий пожиратель падали!

Микосеваар взревел от ярости и, взяв в обе руки боевой топор, пошел на Хокмуна. Герцог спрыгнул с коня и приготовился защищаться.

Первый удар пришелся в щит, и Хокмун вынужден был попятиться, чтобы не потереть равновесия. Следующий удар отколол кусок от его щита. Но герцог в долгу не остался. Взмахнув мечом, он опустил его на закованное в доспехи плечо московита — раздался звон и брызнул сноп искр. Соперники стоили друг друга. Не обращая внимания на кипящую вокруг битву, они обменивались могучими ударами. Потом краешком глаза Хокмун заметил фон Виллаха, бьющегося с Мигелем Хольстом, эрцгерцогом Лондры, равным ему и по силе, и по возрасту. Граф же, ловко расправляясь с менее искусными противниками, искал в толпе Мелиадуса, но тот, видимо, наблюдал за ходом сражения со стороны.

Занимавшие более выгодную позицию воины Камарга успешно сдерживали атаки гранбретанцев.

Щит Хокмуна превратился в бесполезный кусок металла, и он, отбросив его в сторону, взял в обе руки меч и уже им отражал удары Микосеваара. Оба хрипели от напряжения, то толкая соперника в надежде сбить его с ног, то нанося колющие удары.

Хокмун вспотел и тяжело дышал. Неожиданно он поскользнулся и упал на колено. Микосеваар, не мешкая ни секунды, шагнул вперед и занес топор над его головой. Хокмун бросился ему под ноги, Микосеваар упал, и они, вцепившись друг в друга, покатились по склону.

Очутившись в болотной жиже, они остановились. Ни один не потерял оружия, и, поднявшись на ноги, оба были готовы продолжать поединок. Хокмун оперся о труп лошади, размахнулся и ударил. Не отклонись московит вовремя, удар мог бы сломать ему шею, а так он лишь сбил шлем с головы, открывая горящие безумные глаза и пышную белую бороду, наемник попытался топором распороть Хокмуну живот, но герцог вовремя успел отразить смертоносную сталь. Выпустив из рук меч, Хокмун изо всей с илы толкнул Микосеваара в грудь, и тот упал навзничь, и пока он, барахтаясь в грязи, пытался встать, Хокмун высоко поднял меч и опустил ему на голову. Московит взвыл от боли. И снова взлетел и опустился меч Хокмуна. Азровак Микосеваар издал короткий душераздирающий вопль и умолк, но Хокмун продолжал наносить удар за ударом до тех пор, пока не заметил, что перед ним уже лежит совершенно обезображенное тело. И лишь тогда он обернулся, чтобы посмотреть, как идет сражение.

Разобраться сразу было трудно. Повсюду валялись трупы людей и животных. Битва в воздухе была почти окончена — несколько орнитоптеров еще кружили в воздухе, но фламинго было намного больше.

Неужели Камарг одерживает победу?

Хокмун обернулся и увидел двух бегущих к нему наемников. Он наклонился и поднял окровавленную маску Микосеваара. Показав ее им, он рассмеялся:

— Смотрите! Ваш командир мертв! Я убил его!

Воины остановились в нерешительности, затем попятились и обратились в бегство. В Легионе Стервятников не было такой железной дисциплины, как в Орденах Темной Империи.

Хокмун устало перешагивал через трупы. Сражение здесь почти закончилось. Лишь на склоне холма фон Виллах, издав победный клич, добивал Мигеля Хольста и готовился встретить бегущих к нему солдат эрцгерцога. Кажется, фон Виллаху помощь не требовалась. Тогда Хокмун побежал на вершину холма, чтобы оттуда увидеть полную картину сражения.

Трижды обагрил он кровью меч, прежде чем смог добраться туда. Огромная армия, приведенная Мелиадусом, поредела по меньшей мере в шесть раз, но боевые порядки Камарга держались крепко.

Половина знамен Темной Империи пали и были втоптаны в грязь. Четкие боевые порядки имперской пехоты сломались, и Хокмун увидел нечто необычайное — формирования разных Орденов смешались, тем самым приводя в настоящее смятение воинов, привыкших сражаться бок о бок лишь со своими «братьями».

Хокмун видел графа, бьющегося сразу с несколькими всадниками, и вдалеке — штандарт Мелиадуса. Со всех сторон знамя обступили люди Ордена Волка. Барон неплохо позаботился о себе. Потом Хокмун увидел и других военачальников, среди них были Адаз Промп и Йорик Нанкенсен. Они направлялись к Мелиадусу, и было ясно, что они уже готовы отступить, но вынуждены ждать приказа барона.

Хокмун догадывался, о чем они говорят Мелиадусу, — о том, что цвет армии, лучшие ее воины погибли и что такие потери не стоят какой-то крошечной провинции.

Но трубы глашатаев молчали; очевидно, Мелиадус продолжал упорствовать.

Подъехал фон Виллах. Он снял шлем и широко улыбнулся Хокмуну.

— Думаю, что мы побеждаем, — сказал он. — А где граф?

— Там, — улыбнувшись, указал Хокмун. — Во всей своей красе. Надо бы узнать у него, что делать дальше. По-моему, гранбретанцы в растерянности, и они явно хотят покинуть поле боя. Неплохо бы немножко подтолкнуть их к этому.

Фон Виллах кивнул.

— Пусть граф решает. Я пошлю к нему кого-нибудь.

Он повернулся к ближайшему всаднику, что-то сказал ему, и тот быстро стал спускаться по склону.

Минут через десять граф подъехал к ним.

— Я зарубил пятерых военачальников, — сказал он с видимым удовлетворением, — но Мелиадусу удалось ускользнуть.

Хокмун повторил то, что говорил фон Виллаху.

Граф согласился, и вскоре пехота Камарга пошла в наступление, уверенно тесня гранбретанцев.

Хокмун нашел себе нового коня и поскакал впереди. Он мчался, нанося сокрушительные удары, снося головы с плеч и отрубая конечности. С ног до головы он был забрызган кровью. Пробитая во многих местах кольчуга едва держалась на нем. Грудь покрывали синяки и царапины, рука кровоточила, боль в ноге причиняла сильнейшие муки, но он не обращал на это внимания — жажда крови овладела им, и он убивал врагов одного за другим.

Сражающийся рядом фон Виллах сказал ему в минуту относительного затишья:

— По-моему, ты решил в одиночку расправиться с ними.

— Я не остановлюсь, даже если их кровь затопит эту долину, — ответил Хокмун. — Я буду истреблять их, пока все они не подохнут.

— Ты такой же кровожадный, как и они, — с иронией в голосе сказал фон Виллах.

— Нет. Я кровожаднее! — крикнул Хокмун, вырываясь вперед. — Для них-то это забава!

И он продолжал беспощадно убивать.

Но вот наконец военачальники, кажется, убедили Мелиадуса: герольды затрубили отбой и оставшиеся в живых гранбретанцы обратились в бегство.

Некоторые из них бросали оружие и, стоя на коленях, молили о пощаде, но Хокмуна это не останавливало.

— Мне не нужны живые гранбретанцы, — говорил он и убивал безоружных.

Но, в конце концов, Хокмун удовлетворил свою ненависть и, присоединившись к графу и фон Виллаху, наблюдал, как гранбретанцы, перестроив ряды, покидают поле боя.

Хокмуну показалось, что он услышал крик ярости, донесшийся оттуда, и, признав в нем голос Мелиадуса, он улыбнулся.

— Мы еще встретимся с бароном, — сказал он. Граф, соглашаясь, кивнул. — Сейчас он понял, что Камарг неприступен для его армий, и знает, что мы не поддадимся на его уловки. Но он найдет какой-нибудь другой способ. Скоро Темная Империя захватит все земли вокруг Камарга, и нам придется быть все время настороже.

Когда они ночью вернулись в замок, Богенталь снова решил поговорить с графом Гранбретании.

— Теперь ты понял, что Гранбретания безумна? В ее силах изменить ход истории. А это приведет не только к гибели человечества, но и к уничтожению всего разумного во Вселенной.

Граф Брасс улыбнулся.

— Ты преувеличиваешь, Богенталь. С чего ты взял?

— Это мое ремесло — понимать силы, творящие то, что мы называем судьбой. Я повторяю, граф: Темная Империя уничтожит мир, если ее не остановить.

Хокмун сидел, вытянув ноги, стараясь дать отдых натруженным мышцам.

— Я не понимаю тех философских принципов, что служат основой ваших убеждений, господин Богенталь, — сказал он, — но интуитивно я чувствую, что вы правы. Мы все еще воспринимаем Гранбретанию как просто могущественную силу, стремящуюся править миром, — нечто подобное бывало и раньше, — но Темная Империя — это совсем другое. Не забывайте, граф, я провел какое-то время в Лондре и воочию видел куда более наглядные доказательства их ненормальности. Вы видели лишь их армии — они мало чем отличаются от прочих, разве что своей жестокостью и дисциплиной. Но что вы, например, скажете об их Короле-Императоре, этом живом трупе? Или об их манере общения друг с другом? Город буквально пропитан безумием…

— Ты думаешь, мы видели еще не самое худшее из того, на что они способны? — серьезно спросил граф Брасс.

— Думаю, что так, — ответил Хокмун. — Не только месть заставляла меня столь безжалостно убивать их, а нечто большее. Я словно чувствую в них угрозу самой Жизни.

Граф вздохнул.

— Возможно, ты и прав. Не знаю. Только Рунный Посох может знать это.

Хокмун тяжело поднялся.

— Я еще не видел Исольду, — сказал он.

— Думаю, она уже спит, — ответил ему Богенталь.

Хокмун был разочарован. Он так желал встречи с ней.

Он хотел рассказать ей о своих победах, и ее отсутствие неприятно удивило его.

Он пожал плечами.

— Ладно, думаю, пора и мне. Спокойной ночи, господа.

Они почти не говорили о своей победе — сказывались нечеловеческое напряжение и усталость. Свой триумф они, без сомнения, отпразднуют завтра.

Когда Хокмун вошел в свою комнату, там было темно. Он почувствовал чье-то присутствие и, прежде чем подойти к столу и зажечь стоящую там лампу, вытащил из ножен меч.

На кровати лежала Исольда.

— Я наслышана о ваших подвигах, — сказала она, улыбаясь, — и решила сама поприветствовать вас. Вы великий герой, Дориан Хокмун.

Хокмун почувствовал, как дыхание его учащается и сердце начинает бешено биться.

— О, Исольда…

Он медленно подходил к раскинувшейся на кровати девушке.

— Я знаю, что ты любишь меня, Дориан, — тихо сказала она. — Или ты будешь отрицать это?

Он не стал делать этого.

— Ты… очень… смелая, — хрипло произнес он в ответ.

— Ну, а ты такой застенчивый, что я вынуждена быть нескромной.

— Я… Я не застенчивый, Исольда. Просто из этого не выйдет ничего хорошего. Я обречен — Черный Камень, он…

— Что это — «черный камень»?

И он все рассказал ей.

— Теперь ты понимаешь, — сказал он, заканчивая свою историю, — что не должна любить в меня… Будет только хуже.

— Но этот Малагиги… Почему бы тебе не найти его?

— Путешествие может продлиться месяцы. И я могу потратить оставшееся у меня время на бесплодные поиски.

— Если ты любишь меня, — сказала она, когда он присел на кровать и взял ее за руку, — ты должен попытаться.

— Да, — ответил он задумчиво. — Возможно, ты и права…

Она потянулась к нему, обхватила руками за шею и поцеловала в губы.

Хокмун больше не мог сдерживаться. Прижав к себе Исольду, он страстно поцеловал ее.

— Я поеду в Персию, — сказал он наконец, — хотя путь будет очень опасным. Стоит мне покинуть границы Камарга, и люди Мелиадуса попытаются выследить меня…

— Ты вернешься, — убежденно сказала Исольда. — Я верю. Моя любовь будет хранить тебя.

— Может быть, так оно и будет.

Он нежно коснулся ее лица.

— Завтра, — сказала она. — Уезжай завтра, не теряй времени. А сегодня…

Она снова поцеловала его, и он пылко ответил ей.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ