Ник говорил раздраженно, почти кричал. Куда подевались его усмешечка, спокойствие вселенского Хозяина. И слова стал говорить вовсе непонятные. Вит не понял, какие именно девки, но, в общем, догадаться было нехитро.
– Ну и что такого? – спросил он с вызовом. – Не всем же в хоромах жить. Воду с полей убирать кто-то должен. И больных лечить.
– Да должен, должен. Только воду с полей они убирают иной раз вместе с полями, да еще и пещеры подземные почему-то открываются. А лечат не от тех хворей, от которых человек умирает.
– У Айгена так не бывало.
– Значит, ему везло.
– Вы сами сказали, что лекарь он был хороший!
– Я и хотел сказать, что ему везло, – ответил Ник. – Собственно, и не надеялся…
Он не договорил, на что не надеялся.
Однажды батюшка Олег, беседуя с Витом (небось, по дядькиному наущению), спросил: что ты будешь делать, если исчезнут Хозяйские Леса и Слова потеряют силу? Вит тогда разозлился: что толку рассуждать о всяких ужасах, которые не случатся, пока стоит мир? А что я буду делать, если солнце погаснет и земля провалится?
Уничтожить котлы, наверное, можно, коли многие из них и сами сломались. А вот новых сделать не получится. И разве это не трусость – уничтожать их? Трусость. И подлость. Вроде того топорика, что метнули Айгену в лоб.
А кроме того – он, Вит с Южного Холма, совершенно не любил пахать землю, сажать и копать картошку.
– Стало быть, они питаются от солнца, – сказал он. – Ага. Ну а делаются они из чего? Демоны – на чем они растут там, в котле? Это-то вы знаете? Если бы из земли, замок давно провалился бы…
Ник еле заметно улыбнулся. По крайней мере, глаза сощурились и усы с бородой зашевелились. Но голос его был серьезным и усталым.
– Иди все-таки поешь, Хозяин. И рожу умой.
4. Top
Один – лучший из асов, но Тора, его сына, почитают не меньше. Кто оборонил бы Асгард и Мидгард от злобных великанов, если бы не он и не его волшебный молот Мьёллнир? Рассказывают о Торе и веселое – например, как его переодели женщиной, чтобы обмануть великана Трюма, который задумал жениться на самой Фрейе.
Денис Тихий. Механическая рука Питера Хаммера
Питер Хаммер, старшина первого класса, канонир крейсера «Рука Господа», отправленный в отставку по ранению, сошел на раскрошенный бетон посадочной площадки цепеллинов близ Кейт-Йорка, и немедленно закурил. Он провел в воздухе восемьдесят часов, его немного мутило, то ли от небесной болтанки, то ли от выпитого, ему было не до красот Манхэттена.
Статую Дружбы, возвышающуюся над островом Бедлоу, он заметил, только выдохнув табачный дым в октябрьское небо. Фермерша, олицетворяющая Америку, стояла, воздев серп, рядом с плечистым Кузнецом, олицетворяющим Россию. Пит Хаммер смотрел на сияющие груди Фермерши, пока не стало больно глазам. «Вот я и дома, – подумал он. – Вот я и дома».
Питер Хаммер поднялся на борт цепеллина AJ-100 в Дорчестере. В Англии лил дождь и дул пронизывающий ветер. На входе в цепеллин у него отобрали спички и курево. Хаммер получил ключ от двухместной каюты, поднялся на свою палубу, открыл дверь и оказался в крошечной комнате с двухъярусной алюминиевой коечкой, складным умывальником, зеркалом и откидным столиком.
Верхняя полка была застелена синим шерстяным одеялом, а всю нижнюю полку занимал тусклый цинковый гроб. Хаммер бросил чемодан на верхнюю койку и вышел в коридор к рыжему лейтенанту-англичанину, стоявшему около трапа на нижнюю палубу.
– Что-то случилось, сынок? – спросил лейтенант, ухмыльнувшись так, что у Хаммера возникло острое желание съездить этому лайми по роже.
– Хочу узнать имя соседа по каюте, сэр. Сам-то он неразговорчивый.
– Люкас Фарбаут, капитан ВВС, – ответил лейтенант, справившись со списком. – Еще вопросы?
– Да, сэр. Где располагается бар?
– Прямо по коридору есть ресторан.
– Спасибо, сэр.
– Не за что, сынок. Он не работает.
Хаммер вернулся в каюту. В шкафчике над складным умывальником нашелся мутноватый стакан. Хаммер выдвинул столик, поставил на него стакан, достал из чемодана первую бутылку vodka, налил, посмотрел на гроб и сказал:
– Zjaaz-no-come-stuff, капитан Люк Фарбаут, сэр!
После чего немедленно выпил.
Когда первая бутылка vodka закончилась, он встал и посмотрел в зеркало. Бледный парень с россыпью веснушек, сломанным носом и щетиной. Три года войны. Лицо осталось таким же, как и в сорок третьем. Лицо парня, увлекающегося боксом, предпочитающего пиву молочные коктейли, платящего три четвертака за фильм в автомобильном кинотеатре. На экране идет «Грозовой перевал» с Лоуренсом Оливье и Мерл Оберон, а они с Флорой Паркер целуются на заднем сидении. Да, лицо осталось тем же, только заострилось, обжалось, теперь он пьет, курит, он видел оторванную человеческую голову, он спал с проститутками и забыл о боксе, лишившись левой кисти.
Питер посмотрел на свою новую руку, виртуозно собранную из ясеня и никелированной стали, осторожно пригладил ей волосы. Русский врач рекомендовал пользоваться рукой почаще, чтобы скорее привыкнуть. Механика. Чудесная русская механика. Родную клешню Питеру отхватило немецким осколком, влетевшим аккурат в иллюминатор. Да, теперь в несессере кроме бритвы и помазка Питер возит масленку с ветошью. Но грех жаловаться, капитан, сэр, этот же осколок снес полбашки французу Анри Бальдеру, а такое не чинят даже русские.
Питера слегка качало. Он понял, что последнюю фразу произнес вслух.
На откидном столике стояла круглая жестяная банка с крекерами, три банки фасоли с мясом и несколько плиток шоколада из «Пайка Д», черного и твердого, будто карболит. Натюрморту явно чего-то не хватало. Питер открыл чемодан и достал вторую бутылку. Русские в госпитале закусывали vodka ломтями просоленного свиного жира, которое называли salo. Питер не смог заставить себя даже попробовать эту гадость.
– Zaaz-door-of-view, капитан Люк Фарбаут, сэр! – сказал он цинковому гробу, откупоривая вторую бутылку.
Выпив, Питер открыл фасоль и съел ее холодной, аккуратно орудуя ножом. Ополовинив бутылку, он решил, что неплохо бы почистить зубы. Он полез за несессером, но, уже достав его, передумал, стащил с себя ботинки, погасил тусклую лампочку и вскарабкался на свою койку. Голова его кружилась, как и всегда бывает после vodka. «Домой, – подумал Питер. – Я наконец-то лечу домой». Потом он уснул.
Питер Хаммер вошел в здание таможни, положил фанерный чемодан на длинный стол перед инспектором и откинул крышку с трафаретными буквами «US NAVY».
– Где служил? – спросил его инспектор, и Питер увидел татуировку в форме якоря на его руке.
– Четвертый флот, сэр. «Рука Господа».
– Где ранен?
– В Балтийском море.
– А я на субмарине «Желтая Рыба». Двести сорок девятый проект. Слыхал?
– Конечно.
– Потерял ногу и половину задницы.
– Такие дела.
– Отправили в отставку? – спросил инспектор.
– Списали подчистую, сэр.
Инспектор заглянул в чемодан, но не стал прикасаться к вещам Питера.
– Оружие везешь?
– Сдал в арсенал на корабле.
– Трофейное оружие есть?
– Нет, сэр. Меня предупредили. Из контрабанды только две бутылки vodka.
Инспектор цепко глянул в лицо Питера, сравнил с фотографией в военной книжке.
– Тебе есть где остановиться?
– Вот, вручили перед отлетом, – Питер достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его на столе. – Гостиница «Куртис-Инн», сэр.
– Ого, – присвистнул инспектор.
– Хорошая гостиница, сэр?
– Не по моим средствам. Денег-то хватит?
– Министерство обороны платит, – Питер протянул лист бумаги инспектору. – Я бы не задерживаясь поехал в Айову к родным оладушкам.
Инспектор быстро пробежал бумагу и посмотрел на Питера очень уважительно.
– Ужин с Президентом, надо же… – сказал он.
– Я и сам обалдел, – расплылся в улыбке Питер. – Лейтенант сказал, что они по всему флоту собирали парней… ну… героев, короче.
– Добро пожаловать в Америку! – торжественно сказал инспектор, и добавил интимно, сунув в руку Питеру плоскую пачку спичек:
– С возвращением, брат. Загляни вечером в «Деревянную Лошадь» – местечко неподалеку от твоей гостиницы. Сговорчивые девчонки, свежее пиво и никаких шпаков.
– Спасибо, сэр.
– Если захочешь чего покрепче пива, скажи бармену, что ты от Курта. Курт – это я.
– Заметано.
Питер козырнул, сунул спички в карман, закрыл чемодан, подхватил его мертвой левой рукой и вышел в Кейт-Йорк.
Маленькие города не меняются. Вы приезжаете в них спустя десять лет и видите те же дома и садовые скамейки, разве что парикмахерскую перекрасили в другой цвет да открыли новый магазин на месте старого. То ли дело Кейт-Йорк…
За три года, что Питер здесь не был, город, кажется, совершенно переменился. Он ходил по улицам со странным чувством, что вот-вот повернет за угол и вспомнит город, но тщетно. Кто-то переставил местами дома и деревья, протянул новые улицы и схлопнул старые. Город вырос и окреп, стал еще шумнее и многолюднее. Город ускользал от его памяти.
Небоскребы ловили окнами верхних этажей осеннее солнце. По улице шуршали автомобили, воздух пах бензином и осенью, девушки сновали мимо – настоящие живые девушки! Словно и нет никакой войны с фашистскими скотами.
Глазея по сторонам, как форменная деревенщина, Питер бродил по городу, пока не наткнулся на бирюзовое ограждение входа в подземку. Метро проглотило его, хорошенько отбило, сунуло в душный вагон, провернуло по своим пахучим и грохочущим кишкам и выплюнуло на Таймс-сквер.
Он помыкался в толпе, в тщетной попытке остановить хоть кого-нибудь. Серые плащи ловко проскальзывали мимо, его толкали и пихали, пока он не оказался прямо перед фургоном с открытым бортом, от которого упоительно пахло жареным картофелем, мясом и кукурузой.