Сергей тихо ругнулся. Мама завещала дружить с соседями. К тридцати пяти годам Сергей забыл почти все мамины наставления: стал курить, пить водку, поступил вместо меда на математику, женился на Ольге, развелся с Ольгой, но продолжал мыть руки перед едой и дружить с соседями.
– Серега! Ты дома? – спросил Вывих, прижавшись губами к щели между дверью и косяком.
Сергей щелкнул замком и рывком открыл дверь, едва не сбив Вывиха с ног:
– Денег нет!
Вывих обиженно запыхтел, отодвинул Сергея и вошел в квартиру. От него пахло луком, пивом и котлетами. Он пересек коридор и скрылся в туалете.
– Вывих! Я работаю, мне некогда!
– Я долг принес, – ответил Вывих и зажурчал.
Сергей с тоской посмотрел на тетради. Надо завязывать с этими дружбами. Вывих журчал. По ногам дуло. Сергей с ненавистью захлопнул дверь и вернулся на кухню. Жестяная чайная коробка была пуста. Сергей заглянул в заварочный термос – оттуда пахло зарождающейся жизнью. Он вытряхнул влажные комья заварки в мусорное ведро, когда Вывих вошел на кухню и шлепнул на стол тощий пакет. В таких пакетах Сергею приезжали из Китая всякие мелочи.
– Держи. У тебя в ящике торчало. Эта почта вконец оволосела. Я ей еще тогда сказал…
– Погоди. Ты мне долг принес?
– Серый, я тебе почту принес, а долг в понедельник, – прижал Вывих руку к груди.
– Тогда проваливай до понедельника.
– Нет, ты погоди. Я же тебе пятьсот должен, да? Давай еще пятьсот, я в среду штуку верну. Мне задаток обещали.
– Ты почку, что ли, продал?
– Дурак, я же не пью. «Синюю Амазонку № 69» продал. Тридцать на сорок. Масло. Холст.
Вывих был художник, рисовал страшных голых баб. Дважды он возвращал Сергею долги картинами, похоже, сейчас разыгрывался тот самый гамбит. Сергей вышел в прихожую, вытянул из кармана куртки три стольника.
– Держи триста.
Вывих спрятал деньги и похлопал себя по горлу:
– Может, принести?
– Ты же не пьешь.
– Так то ведь я. И не водку – пивко. А?
– Не хочу я пить. Некогда мне. О! У тебя же чай есть?
– Есть, – неуверенно согласился Вывих.
Сергей развернул его за плечи и стал толкать к двери:
– Неси мне чай. Черный. Байховый.
– У меня зеленый, – скользил тапочками по линолеуму Вывих.
– Похер. Только через час неси, ладно? Или через полтора. Мне контрольные надо проверить.
Он вытолкал Вывиха, захлопнул дверь и вернулся на кухню к сорока двум непроверенным контрольным. В движенье мельник жизнь ведет, в движенье! На столе, поверх тетрадей, лежала бандероль. Сергей взял ее в руки. Для телефонного чехла тяжеловато. Для лазерной указки крупновато. Значит, универсальный пульт. Желтая наклейка извещала, что в бандероли содержится «могучий сморщивателъ личных помятостей вечное питание 7-в-1». Точно – пульт. Сергей надорвал защитную полоску, когда вновь зазвонили в дверь.
– Вывих, иди в жопу! – заорал Сергей. – Я же просил через два часа!
Он сунул пульт в карман и пошел открывать. За дверью стояла девушка с пышными волосами, цвет которых Вывих моментально определил бы как «ультрамарин». Девушка смотрела на Сергея с такой тоской, любовью и призывом, что ему даже стало страшно – никто и никогда так на него не смотрел.
– Никандр! Слава Урфу, я найтить тебя! – крикнула она и прижалась к Сергею всем телом.
От нее пахло духами. Она дрожала от нетерпения. Или от близящегося припадка. Сергей стоял, нелепо разведя руки в стороны. Совершенное идиотство. Открылась супротивная дверь, и сквозь муар ультрамариновых волос Сергей увидел Евдокию Львовну – архибабку клана подъездных бабок. Надо срочно что-то делать, иначе завтра деканат будет в курсе, что преподаватель из тридцать шестой средь бела дня водит к себе блядей.
– Ольга Петровна, как я рад! – фальшиво сказал Сергей, втащил девушку через порог и притворил дверь.
– Никандр, ты меня не узнай? – девушка отстранилась и тревожно заглянула Сергею в глаза.
– Какой я вам Никандр? Я вообще Сергей.
Лицо ее исказилось гримасой ярости:
– Проклятый Адьюнц! Он нам всё отвечай! Стирай помятость Никандру, вонючее и животное!
Лицо ее и голос искрили такими неподдельными чувствами, что Сергей понял – это актриса. А с актрисами на их тихом факультете якшался один-единственный человек, трижды восстанавливавшийся на третьем курсе фрик и обалдуй Юрик Пальмер. Сергей не мог забыть, как прошлым летом в четыре утра удил рыбу с лодки, а Пальмер, заваливший накануне зачет, выплыл из зарослей рогоза. Он был вдет в желтый круг с жирафьей головой.
«Пальмер, на кой черт вам математика? Идите в клоуны!» – сказал ему тогда Сергей. А Пальмер молчал – держал во рту зачетную книжку и шариковую ручку.
Сергей аккуратно высвободился из объятий.
– Девушка, как вас зовут?
– Аталайна, – печально ответила она. Сергей увидел, что она одета в нелепый комбинезон из растрепанных пестрых перьев.
– Значит так. Передайте Пальмеру, что без конспектов я его на экзамен не допущу. А еще переда…
– Ты получай мой посыл? – спросила Аталайна.
– Послушайте…
– Посыл! Посыл! – схватила она его за плечи и стала трясти. – Сморщиватель помятостей! Посыл!
Из его кармана вывалилась бандероль. Аталайна взвизгнула, оттолкнула Сергея так, что он улетел в коридорный шкаф, схватила бандероль, разодрала в клочья пленку, вылущила серебристый пульт.
– Эй, ты чего творишь? – возмутился Сергей, выбравшись из шкафа.
Он попытался вырвать пульт из стремительных рук. Аталайна прижалась к Сергею бедром, обняла, а потом пол ушел из-под ног. Сергея впечатало спиной в линолеум, прям как в пятом классе, когда он ненадолго увлекся дзюдо. Девушка оседлала поверженного преподавателя математики. Лицо у нее сделалось отчаянное. Даже для Пальмера это было чересчур.
– Пять нажиманий! Пять! И Никандр всё помнёт!
– Слезь с меня моментально! – заорал Сергей, но Аталайна крепко прижала его руки коленями к полу.
Она разорвала комбинезон на груди и вытянула цепочку, на которой болтались два светящихся синих кубика. Сергей с ужасом заметил – ткань комбинезона вспучилась в месте разрыва, края потянулись друг к другу и срослись. Аталайна сунула кубики их ему под нос:
– Узри! Тут морщинки твоей жизни.
– Кто ты такая?!
– Ты не отсюда родом, Никандр! Ты жил, ты был, ты морщил мозг, помял его жизнью!
– Помо…!
Аталайна зажала Сергею рот ладонью, откинула крышечку на пульте, ловко вдавила в него светящийся кубик.
– Адьюнц тебя уловил! Стирай тебе… помятость? Забывай слово на букву «п». Морщины с мозга стирай, тебя сюда запихай! Тишь! Я всё верну!
Аталайна нажала несколько кнопок.
– Можно было кубик глотай. Но тогда долго дней будет проминай – один, два, семь, много! А сморщиватель – чик, и ты сызнова Никандр!
Сергей замычал, борясь со стыдным желанием укусить ее за руку – мама учила, что девочек кусать нельзя. Аталайна нажала кнопку на пульте:
– Раз!
Сергей перестал извиваться и замер. Его мозг окатило волной игольчатого холода. Всё вокруг сделалось из папиросной бумаги – тронь, и порвется. Аталайна нажала кнопку:
– Два!
Всесветлый Урф, как тут тесно и пыльно. Сергей почувствовал себя так, словно давным-давно его нарядили клоуном, налепили уродливый нос, бордовые уши, рыжий парик. Теперь он почувствовал себя в силах сбросить эту гнусную бутафорию. Еще чуть-чуть, и он станет собой. Аталайна отняла руку от его рта. Сергей улыбнулся ей, пока робко, но уже узнавая. Аталайна собралась нажать кнопку в третий раз, но тут входная дверь распахнулась. Девушка резко повернулась и крикнула:
– Адьюнц!
Ее рука скользнула к карману комбинезона, но раздался льдистый звон, и девушка упала на Сергея, судорожно обняв его руками. Сергей лежал и смотрел в потолок, не в силах пошевелиться. Адьюнц подошел, хрустнув коленями, сел на корточки. От него пахло пивом, луком и котлетами.
– Предотвращено преступление шестого уровня, – сказал Вывих.
Он поднял сморщиватель, откинул крышечку, извлек потускневший кубик.
– О, да тут и контрабанда.
Он стащил Аталайну с Сергея, перевернул ее на спину.
– Знакомая мордашка. Узнал ее, Никандр? Нет еще? Я едва успел.
Сергей лихорадочно пытался пошевелить хоть пальцем, но напрасно. Вывих заглянул ему в глаза, печально улыбнулся:
– Мне тебя жаль. Правда. Но придется отсидеть до конца – до две тысячи пятидесятого.
Сергей с ненавистью смотрел на Вывиха. Вонючее и животное!
– Ну-ну… Сейчас спущусь к себе и всё сотру с главного пульта – сразу станет легче.
Вывих поднялся, ухватил Аталайну за ногу и потащил ее к выходу. Сергей совладал с левой рукой и коснулся ее волос.
Сергей осознал, что чайник свистит, когда тот наполовину выкипел. Он оторвался от тетрадей и выключил газ. Разогнул спину и помассировал шею. Почему-то болел правый бок. Потому что спортом надо заниматься. Всё, последняя контрольная проверена. Пальмер на поправку пошел, глядишь, прорвется на четвертый курс.
– Тук-тук! – сказал от порога Вывих. – Серый, ты чего дверь не запираешь?
– Вывих, заходи! Чай принес?
Вывих зашел на кухню. В левой руке он держал пачку чая, в правой – холст на подрамнике.
– Ты чего, опять мне картину продашь? – ужаснулся Сергей. – Две уже в зале висят, оранжевая и зеленая.
– «Абрикосовая Валькирия № 37» и «Лаймовая Гудрун № 24», – серьезно поправил его Вывих. – Нет, я тебе ее в залог оставлю за восемьсот рублей. В пятницу заберу. Гля.
Он водрузил картину на стол.
– Как тебе? – пытливо глянув на Сергея, спросил Вывих.
С холста на Сергея пристально смотрела девушка с волосами цвета ультрамарин.
– Как-как… Да никак! Чего они у тебя все низкозадые такие, а?
– Дурак, – обиделся Вывих. – Ставь чайник, я тебе черного нашел.
– Не хочу я чая. У меня вобла есть. Астраханская, икряная. Давай, может, по пиву вдарим?
– Сей момент, – обрадовался Вывих. – Жди меня, и я вернусь!