Фриц ёжился, пытаясь целиком вместиться в безрукавку, ложился так и этак, и в конце концов забылся тревожным сном. Ночь казалась бесконечной. Донимали страх и холод. Раз за разом Фридрих просыпался в поту – видение окровавленного тела раненого купца преследовало его даже во сне. Такого с ним доселе не случалось. Лишь теперь он в полной мере осознал, что чуть не стал свидетелем и соучастником убийства. Одна мысль об этом заставляла вздрагивать. Что с ним сделают? Какое наказание определит ему деревенский староста? А если это будет городской судья? А если эшевен? Удастся ли утаить от них, кто он и откуда?
Где его мама и сестра, наконец? Что с ними сделали?
Все эти мысли привели его в смятение и растерянность, Фриц не заметил, как стал тихо подвывать в холодной темноте, потом опять уснул.
Так продолжалось до утра.
Он пробудился с первым криком петуха и больше не смог заснуть. Ночь вымотала его до предела. Руки-ноги затекли, Фриц ворочался и ёрзал, разминая их и разгоняя кровь. На кухне стукала посуда, потянуло дымом – там хозяйка разжигала печь. Ступени лестницы над головой скрипели, гулко стучали шаги. Двор постепенно пробуждался. Двое возчиков, встревоженные происшествием, с утра решили поскорей продолжить путь и теперь сноровисто и быстро запрягали лошадей. Осеннее солнце разгоралось медленно, стоял туман. Прошла дворовая девчонка до колодца. Возвернулась. За дверями, очень близко, застучали ложки – в зале объявились посетители. Про мальчика будто забыли. Фридрих вознамерился уже напомнить о себе, но в этот миг на дворе возникла суета, послышался ослиный рёв и звон железа. Любопытство одержало верх, Фриц выглянул наружу и враз похолодел.
В первое мгновение ему показалось, что сбывается его самый страшный кошмар.
Потом, с ещё большим ужасом Фриц понял, что кошмар уже сбылся.
На постоялый двор въезжал отряд из пятерых солдат и двух монахов. Возглавлял его беломордый серый ослик, на котором со смиренным видом восседал брат Себастьян. Чуть позади, на серой в яблоках кобыле, ехал Мартин Киппер – пучеглазый и усатый десятник городской стражи, у которого мальчишка спёр кинжал. Четыре кнехта и молодой монах шли пешком. Навьюченная лошадь замыкала шествие. Впечатление было такое, что отряд всю ночь провёл в пути: все были грязными и усталыми, ослик с лошадью плелись понуро, не глядя пред собой. Копыта глухо топали в подмёрзшей утренней грязи.
Фриц дёрнулся и со всего размаху треснулся затылком об доску над головой. Зашипел от боли. Сразу притих и затравленно огляделся – не услышал ли кто? Никто не услышал. Желание выбраться из чулана пропало напрочь, даже в сортир перестало хотеться. Он сжался и забился в дальний угол маленькой кладовки, как будто его могли увидеть через стену. Оставалось уповать лишь на то, что слуги церкви не будут спрашивать о нём. Хотя как раз на это надежды не было. Для чего ещё они могли забраться в этакую даль, кроме как преследуя его?
Препоручив осла и лошадей заботам конюхов, солдаты прошествовали в корчму, потребовали пива, расплатились и расселись у камина. Монахи где-то задержались (Фридрих, во всяком случае, их не слышал, а видеть через дверь не мог – в отличие от стенок, та была сколочена добротно). Постояльцы приутихли, до мальчишки доносились только ругань и ворчание солдат. Фриц насторожился и прислушался, но все пятеро оказались испанцами, и он не понял ни слова. Немец, конечно, был из местных, но он предпочитал молчать. Немудрено, если учесть, что своё прозвище Киппер заработал от привычки то и дело опрокидывать на службе кружечку-другую в близлежащем кабаке.
Протопали шаги. За стойкой звякнуло. Фриц различил негромкий шорох, будто разворачивали бумагу, потом раздался голос брата Себастьяна.
– Pax vobiscum, сын мой.
Фриц закрыл глаза. Сглотнул. Мягкий кастильский выговор монаха делал его речь мелодичной, вкрадчивой и очень убедительной. И в то же время где-то в паузах между словами не звучал – угадывался призрак чуждого, чужого языка, острого, как сталь и звонкого, как часовая бронза. Фриц оцепенел от страха. Снова захотелось по нужде.
«Почему я раньше их не боялся? Ведь раньше я их не боялся… Почему?»
– Добрый день и вам, святой отец, – степенно поздоровался трактирщик, не радостно, но и без неприязни. Как ревностных католиков испанцев не жаловали, но кому же хочется навлечь на себя обвинение в ереси?
Костры имеют свойство разгораться быстро…
– Чего-нибудь закажете?
– Да. Пива и что-нибудь поесть. Мы проделали долгий путь и устали.
– Хотите здесь остановиться?
– Вполне возможно.
– Ага. – Пустая кружка стукнула о стойку. – Ага. – Зажурчала струйка. – Так что ж, подать обед или сначала поглядите комнаты?
– О, не сейчас. Потом. Попозже. Да и комнаты подождут. У меня к вам будет несколько вопросов.
Вновь зашуршало.
– Вам случалось видеть этого человека?
Фриц задался вопросом, что они делают. У него возникло впечатление, что все в трактире смотрят только на монаха и хозяина. На краткий миг ему представились все посетители корчмы, представились так ясно, словно он и в самом деле мог увидеть их сквозь двухдюймовые доски. Вот четверо солдат поджаривают пятки у огня, вот Киппер окунает в пиво рыжие усы, а вот монах с мальчишкой стоят у стойки и вертят чем-то у трактирщика под носом. Возчики в углу молчат, трое бродяг-богомольцев тоже притихли, и даже девка из прислуги, выскочившая с блюдом жареного мяса, замерла на полпути до стола. Кто-то кашлянул, и этот звук как выстрел прозвучал в нависшей тишине.
– Нет, – сказал трактирщик. – Никогда. А кто это?
Все посетители задвигались. Монах вздохнул.
– Взгляните внимательней, – попросил он. – Этот парень называет себя «Лис» и промышляет знахарством. Да, чуть не забыл – на рисунке это не видно, но волосы у него рыжие.
Фриц вздрогнул и беззвучно ахнул. Они разыскивали травника!
Напряжённая пауза длилась и длилась, и Фриц, без того не на шутку испуганный, замер, словно загнанный мышонок.
Они знают, куда он идёт, они знают, кого им искать, они знают, знают, знают!!!
– Нет, не видал, – повторил трактирщик.
Брат Себастьян немного помолчал, прежде чем продолжить.
– У вас, я слышал, вечером вчера произошёл довольно неприятный инцидент. Кого-то ранили.
– Обычная драка, – проговорил трактирщик с показным равнодушием. – Какой-то разбойник от безденежья подкараулил постояльца во дворе. Пырнул ножом и сбёг, поганец.
– Какой разбойник? Как его имя?
– Я не знаю, у его на роже не написано. Вон мешок его остался, гляньте, ежели хотите.
– Так, может быть… – вдруг подал голос парень из прислуги.
Подал и умолк, осёкшись.
– Я его не знаю, – повторил корчмарь с нажимом, будто ставя в разговоре жирную точку. – И этого, которого вы ищете, тоже.
Брат Себастьян опять вздохнул.
– Мы очень устали, – сказал он. – Мы ехали всю ночь. Нам необходимо выспаться, ибо дела, нас ждущие, потребуют от нас много сил. Я попрошу вас оказать нам небольшую услугу. Оставьте покамест этот листок у себя и показывайте всем, кто зайдёт в корчму. Быть может, кто-то опознает этого человека, в таком случае немедленно зовите нас, меня или Мартина.
Десятник что-то невнятно промычал, по-видимому, выражая полное своё согласие, и стукнул кружкой. Скрипнул краник. Зажурчало.
– Отчего нет? – ответствовал трактирщик. – Оставляйте, мне-то что… Только вот солдат ваших, думаю, придётся мне за кухней разместить, во флигеле. А то ведь комнатов на всех не хватит. Согласятся ли?
– Как скажете, – ответил монах. Голос его сделался бесцветен и устал. – На ваше усмотрение. Они протестовать не будут. Что касается комнат, нам с Томасом достаточно одной.
Томас (если он, конечно, был тут) за всё время разговора не проронил ни слова. Монах сказал негромко что-то по-испански, кнехты отозвались одобрительным ворчанием. Потом, похоже, Себастьян и Томас расправились с едой и удалились в предоставленную комнату. Девчонка-прислужница забегала с водой и простынями, Фридрих слышал её лёгкие шаги на лестнице, сбивчивое дыхание, стук деревянных башмаков и мягкое шуршание юбок. А вскоре солдаты насосались пива и тоже убрались. Из вновь пришедших в зале остался один лишь Киппер, да и тот, повинуясь зову бренной плоти, вскоре вышел и направился в нужник.
Послышались шаги. Дверь кладовки распахнулась так стремительно и неожиданно, что Фриц, который прижимался ухом к доскам, чуть не выпал наружу. Поднял взгляд.
Трактирщик стоял и смотрел на него сверху вниз. Посетители молчали.
– Вот что, парень, – произнёс корчмарь, понизив голос и косясь на полурастворённую входную дверь. – Что-то не нравится мне всё это. Ты знаешь, что… Ты уходи, пока тебя никто не видел. Понял?
Более подробных объяснений не требовалось. Фридрих торопливо закивал и двинулся к двери, пока корчмарь не передумал.
– Эй! Постой…
Парнишка замер, втягивая в плечи голову, обернулся. Хозяин изогнулся и шарил в складках фартука. Достал и выложил на стойку Вервольфа.
– Забери свою железку. Ещё увидят, хлопот не оберёшься. С этими испанцами не знаешь, чего ждать. Ну, что уставился? Дуй отсюда, и чтоб я тебя больше не видел!
Он умолк и отвернулся к бочкам, словно мальчишки здесь не было. Фриц сгрёб за пазуху кинжал и в этот миг увидел на стойке лист бумаги с нарисованным на нём портретом. Фриц задохнулся. Догадка была ослепительна.
Травник!
Так значит, вот что за бумагу Себастьян показывал трактирщику!
Все посетители смотрели в стороны, упорно не желая мальчишку замечать. Замирая от собственной наглости, Фридрих осторожно сгрёб за уголок бумажный лист, развернулся на пятках и выскочил вон.
Снаружи было холодно, свежо и сыро. В низком небе комьями клубились облака. Сложив бумагу вчетверо, Фриц торопливо запихал получившийся квадратик под рубаху и зашагал вперёд. Грязь уже оттаяла, ноги скользили и разъезжались. Он обошёл большую лужу и уже почти достиг ворот, как вдруг за спиною скрипнула раздолбанная дверь сортира.