А вот собак Томас боялся. До ужаса, до липкого слепого страха, до дрожи в глазах и потных подмышек. И никто не смеялся над этим и не приходил сюда с собаками. Даже с маленькими и безобидными шавками.
Но кошки кошками, а в остальном Томас был обыкновенным человеком. И, как у всех обыкновенных людей, у него были свои особые приметы, суеверия, в которые он верил вопреки здравому смыслу и наставлениям церкви. Нельзя ставить кружки на полки не протёртыми и донцем вниз. Стучи по дереву, чтоб отогнать беду, стучи три раза, ну а если ты перестучал, достукивай до девяти, чтоб было три раза по три. Нельзя переступать через лежащую приставную лестницу. Тринадцать – несчастливое число, а пятница – недобрый день. Нельзя загадывать на выбоины в мостовой. Нельзя убивать пауков. Нельзя доверять незнакомцам.
Нельзя открывать, если ночью стучатся и не называют себя.
И поэтому мальчишка, который перешагнул порог «Двух башмаков», был для Томаса такой же верной приметой, как и вышеперечисленные. Томас вздохнул и грустно усмехнулся. Одинокий мальчишка в трактире – жди неприятностей.
Мальчишка был вихраст, темноволос, растрёпан, как ворона, с коричневыми умными глазами и очень маленького роста. В оборванной одежде, драных башмаках и в огромном, не по росту кожухе, грязновато-белёсом и наверняка ворованном. Снаружи было холодно и мерзко, хлопьями валил мокрущий снег, и с кожуха стекали капли. Паренёк немного постоял на пороге, привыкая к полумраку после снежной белизны, к столу не подошёл и сразу направился к стойке.
– Добрый день, – сказал он хрипло, глядя на кабатчика снизу вверх. – Вы – Томас?
Томас подобрался, ожидая подвоха.
– Энто я, – сказал он со всем достоинством и кашлянул в кулак. – Чем могу служить, молодой человек?
– Я… Мне посоветовали, чтобы я пришёл сюда, – сказал мальчишка. – Мне сказали, что вы можете сказать… Что вы мне можете помочь найти вот этого человека.
Чуток помедлив, паренёк огляделся, влез рукой за пазуху и зашуршал бумагой. На стойку лёг засаленный, протёршийся на сгибах влажный лист бумаги, сложенный вчетверо. На нём оказался набросок, портрет, нарисованный скупыми карандашными штрихами.
У Томаса свело дыхание: это лицо он узнал бы из тысячи.
– Откуда… – начал было он, но тут же спохватился и сурово сдвинул брови. – Странные вопросы вы мне задаёте, молодой человек. С чего вы взяли, будто я могу его знать?
– Но вы ведь знаете его? – В глазах мальчугана засветилась надежда. – Ведь правда знаете?
– Допустим, да. И что?
– Он нужен мне, – с какой-то непонятной убеждённостью проговорил мальчишка. – Он… очень мне нужен.
– Для чего?
– Вам не понять. – Он отвернулся и насупился. Трактирщик усмехнулся: гордый… Мальчик сгрёб листок со стойки и спрятал за пазуху. – Я не хочу об этом говорить. Я просто… уже очень долго его ищу.
Томас, неожиданно для самого себя, смягчился.
– Послушай, паренёк. – Он перегнулся через стойку и взял его за плечо. Тот вздрогнул, но ладони не стряхнул. – Я правда не знаю, где его искать. Ты тоже должен меня понять. Когда-то энтот человек спас мне жизнь. Наверное, тебе как раз об энтом и рассказали, ведь так?
– Так, – мальчишка кивнул и посмотрел на шрамы Томаса со скрытым интересом.
– Ну, так вот, энто всё. – Томас распрямился и облокотился на стойку. – С тех пор он заходил ко мне в трактир пару раз пивка попить, но и только.
– И вы не знаете, как его отыскать? И передать ему ничего не сможете?
Томас почесал в затылке.
– Вообче, конечно, если он опять зайдёт, смогу, – нехотя признал он. – Но ведь я же не могу знать, когда он снова появится! Так что, сам понимаешь… Вот.
Мальчишка кивнул и молча направился к выходу.
– Так что передать-то? – спросил его Томас.
Тот замер. Обернулся.
– Ничего, – сказал он. – Скажите, что ему привет от трубочиста Гюнтера. И ещё скажите, что я сам его найду.
И он ушёл.
Ближе к середине дня пожаловал Бликса – костлявый, тощий лудильщик с Цветочной улицы. Бросил на пол свой огромный, громко звякнувший мешок, из которого во все стороны выпирали углы, расположился за столом и стал стучать в столешницу зажатой в кулаке монетой. Томас принёс ему пива, и тот ухмыльнулся.
– Хо, Т-томас! П-п-п… привет. Слыхал известия?
Бликса, как сорока, разносил по городу свежие слухи и сплетни. Обычно всё ему сходило с рук, но лет примерно семь тому назад он влип в историю, после которой начал заикаться. Лудильщика Томас недолюбливал за кой-какие давние дела, да и беседовать с ним было затруднительно.
– Смотря какие, – уклончиво ответил он, угрюмо протирая кружку.
– На у… у… улице Луны сегодня ночью, – сообщил тот доверительно, трясясь и брызгая слюной. – Уделали двух типчиков, с-с… с-с… слыхал?
– Матерь Божья, – равнодушно отозвался тот. – Что, опять каких-нибудь пьяных менял?
– Да нет, г-г… грабителей уделали. П-профессионалов. Напали на какого-то, а он им навтыкал. Один скопытился, другой су-у… с у-ума сошёл.
– Ага. Ага, – кивнул два раза Томас, переваривая новость в голове. По правде говоря, мысли его были заняты совершенно другим. – Как так? Когда? Ах, да… А говорят чего?
– А ничего не говорят.
Бликса шумно сдул на пол пивную пену, подмигнул трактирщику и многозначительно взглядом указал на дверь, а потом принялся за пиво, придерживая мешок ногой. Томас оглянулся.
В «Два башмака» вошёл, остановился и теперь осматривался беловолосый, крепко сбитый парень, одетый в серую суконную куртку и зелёный кожаный плащ. Шагнул вперёд. Взгляд его ярко-голубых глаз остановился на трактирщике, и Томас почувствовал себя неуютно.
– Ты – Томас, – сказал он утвердительно.
– Да…
– Мне нужен один человек. Травник по прозвищу Лис.
– Я не знаю никакого лиса, – запротестовал трактирщик. – Если хочешь выпить…
– Не хочу, – голубые глаза стрельнули в Томаса и укололи, словно две сосульки. – И не надо мне врать: я знаю, что он здесь бывает. Мне нужно знать…
– Да не знаю я никакого лиса!
– Мне нужно знать, – упрямо повторил светловолосый, – когда он появляется в городе. Пошлёшь кого-нибудь. Хотя бы, вон, его, – он указал на Бликсу. Тот не стал протестовать. – Я буду ждать всю следующую неделю в трактире «Кислый монах», всю вторую половину дня, до самого закрытия. Ты понял? Повтори.
Трактирщик сглотнул.
– Ты будешь ждать… неделю… в трактире «Кислый монах», – выдавил он. – До закрытия.
– Прекрасно, – незнакомец кивнул. – И будет лучше, если он придёт. Для всех будет лучше.
Он пошарил рукой под плащом, извлёк три монеты и положил их на стойку.
– Хотите пива? – неуверенно спросил Томас.
– Я не пью, – сказал он. – Это тебе. До свиданья.
И с этими словами он повернулся и ушёл.
По правде говоря, Томас вполне бы обошёлся без его вежливых прощаний. Перспектива новой встречи с этим парнем не сулила ничего хорошего. События принимали неприятный оборот. Трактирщик помедлил и сгрёб деньги со стойки. Монеты были серебряными, полновесными и необрезанными. Объяснять ничего было не нужно.
Трактир «Кислый монах», находившийся на перекрёстке Рыбной улицы и переулка Трёх Камней, пользовался славой воровского кабака. Трактирщик был обыкновенный человек, но он не был глупцом. О нет, отнюдь не был. Он быстренько сложил в уме два и два и получил четыре. Он покосился на лудильщика, немедленно состроившего многозначительную мину, и окончательно утвердился в своей догадке. Беловолосый парень был из них. Из тех, что по ночам охотятся на улицах. Томас напряг память и припомнил имя. Кажется, Рутгер.
Да, точно, Рутгер.
День выдался какой-то идиотский. Томас стоял и впустую водил тряпкой по и так сверкавшей стойке. Травник, травник, всем понадобился травник! Свет клином сошёлся на травнике! Что творится в городе?
На сердце было неспокойно. В прошлый раз, когда всё складывалось так же, Томас едва не погиб. Сейчас всё могло закончиться ещё отвратнее. Ему нужно было срочно занять руки, чтобы успокоиться. Не оглядываясь, он привычно снял с полки первую попавшуюся кружку, плюнул на неё и принялся протирать полотенцем.
Однако, как оказалось, мучения его ещё не кончились. Ближе к вечеру, когда на улице начинало темнеть, в «Два башмака» ввалилась целая толпа из пятерых солдат, какого-то местного парня деревенского вида и двоих монахов – одного постарше, второго молодого, совсем мальчишки.
Бликса испарился из трактира, как китайская ракета.
Солдаты, говоря между собой по-испански, тотчас столпились у горящего камина, словно хотели отогреться, прежде чем идти дальше. Томасу оставалось надеяться, что они зашли ненадолго, иначе плакала вечерняя выручка – никто из местных не рискнёт сидеть в трактире, где пьянствует испанская солдатня. Впрочем, с ними монахи…
Монахи.
Томас замер: монахи и солдаты.
Он снова произвёл в уме два-три арифметических действия и похолодел.
Солдаты и монахи.
Инквизиция.
Старший из братьев-доминиканцев тем временем подошёл к стойке, пытливым взглядом оглядел Томаса с макушки до пояса и вынул из футляра на груди большой листок бумаги, свёрнутый в тугую трубку. У Томаса от нехорошего предчувствия сжалось сердце.
Испанцы под вечер и так дурная примета. А этот листок…
– Pax vobiscum, сын мой, – с чуть заметным испанским акцентом поздоровался монах. Листок в его руках неторопливо разворачивался.
– Добрый вечер, святой отец, добрый вечер… Чем могу служить?
– Я хочу спросить вас кое о чём. Вы видели когда-нибудь этого человека?
Хотя в этом не было совершенно никакой надобности, Томас медленно полез в карман, почти повторяя движения монаха, достал оттуда кожаный футляр, а из него – очки в позеленевшей медной оправе, с особым тщанием водрузил их на нос и поднял со стойки листок, уже заранее зная, чьё лицо он там увидит.
Так оно и оказалось.
Сейчас, уже второй раз за день вглядываясь в знакомые черты, Томас подумал, что ему неимоверно, неправдоподобно повезло, что первым заявился мальчишка, после – тот, второй, и только потом – инквизитор и солдаты. Всё это некоторым образом подготовило его и притупило волнение. Очень трудно было бы сохранить спокойствие и это равнодушное, чуть заинтересованное выражение лица, случись священнику опередить тех двоих. «Всё-таки наш Лисс – очень маленький город, – мелькнула в голове непрошеная мысль. – О, да – очень маленький…»