Золтан опять посмотрел на травника с уважением.
– А у тебя голова варит, – признал он. – Далеко пойдёшь… когда пошлют. Ты прав, Лис, так оно и есть. Именно поэтому я против этого союза. Но так далеко вперёд никто не заглядывает, все надеются на то, что мир велик. Достаточно велик, чтобы Англия и Нидерланды сумели поделить его без драки.
– А это в самом деле так?
Золтан пожал плечами:
– Никто не знает. Даже два корабля не всегда могут разойтись в океане, даже если захотят. Видишь ли, на помощь Англии можно надеяться, только если Фландрия полностью подчинится англичанам.
Жуга задумался. Прошёлся пятернёй по волосам.
– Ну и дурацкое же положение! – воскликнул он.
– Если хочешь знать, в политике других не бывает.
В этот момент оба умолкли, поскольку трактирщик принёс еду – большую миску бобовой похлёбки и жареный бараний окорок. Жуга расплатился и взялся за ложку. Некоторое время он молча насыщался, а Золтан терпеливо ждал. Травник ел размеренно, но совершенно без аппетита, будто принимал лекарство; мысли его блуждали где-то далеко. Между тем заканчивался вечер. Пол в трактире посыпали опилками, и сейчас худенькая востроносенькая девушка в рабочем платье и в чепце, накрахмаленном до твёрдости яичной скорлупы, орудовала метёлкой. Даже в этот неудачный день трактир старался держать марку. Тем не менее последних посетителей не стали выгонять.
– Недурно, – наконец сказал Жуга, расправившись с похлёбкой и кромсая окорок. – Хотя у тебя в «Пляшущем Лисе» готовили лучше.
– Не то слово, – отмахнулся Хагг и тоже взял себе порядочный кусок. – Шайтан, как же я скучаю по хорошей кухне. В этом городе невозможно нормально поесть. Был здесь раньше?
– В «Синей Сойке»? – травник огляделся. – Нет, ты что: её же только что отстроили. Но к делу, – он отодвинул пустую тарелку и вытер руки о штаны. – Если я правильно понял, Фландрия оказалась меж двух огней: Испания с одной стороны и Англия – с другой?
– Хуже, – поправил его Хагг. – Не между огней, а между молотом и наковальней. И молот уже падает.
– Не понимаю. Неужели все эти католики, лютеране, кальвинисты – это только предлог?
– Вряд ли. Народ всегда идёт за тем, что проще и понятнее. Чернь тешит себя мыслями о том, чтобы общаться с Богом напрямую, минуя священника. Опять же, денежки целее. Всё началось примерно десять лет тому назад, когда Филипп направил во Фландрию своих иезуитов и сам стал назначать аббатов и епископов… Вера и деньги, Лисёнок, не забывай – вера и деньги. Народ не любит, когда его так неприкрыто и нагло грабят. Лютеранская ересь не так уж проста, но она даёт народу надежду свободно дышать. Так что всё это надолго и всерьёз. И не надейся, что тебе удастся отсидеться в стороне.
– Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить, – кивнул Жуга. – Стало быть, ты считаешь, что это испанцы натравили на меня тех троих?
И он кивнул на спящего Смитте.
– Вряд ли, – поразмыслив, сказал Золтан. – Если бы они знали, где тебя искать, ты сейчас уже бы корчился на дыбе. Уж поверь, они не станут опускаться до такого сброда. Там пятеро солдат, не считая десятника из Гаммельна, а испанские солдаты – люди особые. Десять поколений предков-воинов – это не шутка. Из этих пятерых каждый прошёл три войны… Кстати, – Золтан подбородком указал на толстяка, – ты, случаем, не хочешь расспросить этого беднягу насчёт заказчика?
– Нет. Думаю, мы вряд ли что узнаем: слишком мелкая сошка.
Золтан постучал пальцами по столу.
– Чёрт подери, ты опять прав, – признал он. – Если я правильно понял, это было его первое дело. Раньше он не занимался грабежами, больше медвежатничал. Я попробую поговорить с Матиасом, может, хоть так удастся что-то разузнать. Но мне кажется, я и так знаю, кто за этим стоит.
– Так говори, не тяни.
– Ты всё равно его не знаешь. Он называет себя Андерсон. Просто Андерсон. Я не знаю его настоящего имени, знаю только, что он – один из приближённых герцога Вильгельма, из тех, что носили дурацкий колпак[40]. Можешь мне не верить, но это так. По долгу службы мне не раз доводилось вести с ним дела, я даже, помнится, работал под его началом, да и после помогал ему проворачивать кое-какие э-э-э… дела. Да, дела. Можно сказать, что для испанцев он сейчас первейший враг. Во всяком случае один из первых. Умён, хитёр и очень смел, опасен как змея и не останавливается ни перед чем.
– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – нахмурился Жуга. – Добро б ещё испанцы, но этот… Ему-то я чем не угодил?
– Я виноват, – признался Золтан. – Как-то в разговоре с ним я обмолвился о тебе. Давно, ещё до этих дел. Видишь ли, герцог Оранский по-прежнему колеблется. И Англия молчит. Если б удалось сплотить народ, получить хоть какие-то гарантии, что исход похода будет благоприятным… В общем, я думаю, Андерсону запала мысль заручиться магической поддержкой.
– Магической?!
– Ну да. Ты же предсказываешь будущее. Он будто хочет вернуть времена Мерлина. Ему нужен кто-то, кто вселит в народ веру в победу и, если не поведёт за собой, то хотя бы скажет, за кем надо идти. Ему нужен провидец, за которым пойдут все – и ополчение, и партизанские командиры, и дворяне-офицеры.
– Чепуха какая! – раздражённо фыркнул травник. – Я же сказал, что уже не могу колдовать, как прежде. Если я даже выступлю на стороне повстанцев, то буду кем-то вроде Филоктета[41]. Будущее – это непрерывный выбор, как я могу судить о судьбе целых народов? И потом, если дела обстоят действительно так, зачем ему меня убивать?
– Погоди, дай закончить. Это ты знаешь, и это я теперь знаю, что у тебя проблемы с магией и с предсказаниями. А вот Андерсон не знает. Зато он прекрасно знает, что за тобой охотятся испанцы. Мёртвый колдун для него лучше, чем живой на службе инквизиции. Святые отцы умеют заставить человека поступать, как им надо. Если б ему удалось найти… Эй, что с тобой?
Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице. Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились, будто нарисованные охрой. Если б Золтан знал своего приятеля чуть похуже, то подумал бы, что тот не на шутку испуган. Он потянулся за кувшином, но Жуга перехватил его руку на полпути и сжал так, что побелели пальцы.
– Меня… нельзя убивать, – запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов наброситься и вцепиться Хаггу в горло.
Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил руку и всё-таки налил вина себе и травнику.
– Вот. Выпей, – сказал он. – Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего…
– Золтан, ты не понимаешь. – Травник оттолкнул протянутый бокал так резко, что вино плеснуло через край, и опять вцепился в край стола. – Меня действительно нельзя убивать. По крайней мере, не сейчас. Яд и пламя, Золтан, я только теперь начинаю понимать, куда всё катится. Вся эта инквизиция, все эти войны – жалкая тень того, что может случиться, если меня сейчас убьют.
– Почему?
– Я… – начал Жуга и умолк, будто язык прикусил. Покачал головой. – Это бесполезно объяснять, – сказал он. – Ты не поймёшь и не поверишь. Просто девочка, которая пришла ко мне, это моя единственная надежда.
– На что? – спросил Хагг, чувствуя себя полным идиотом.
– На смерть, – ответил тот.
Продолжить травник не успел. Дверь «Синей Сойки» хлопнула, сквозняк пронёсся над полом, с разбегу нырнул в камин и взвился вверх. Пламя в очаге утробно ухнуло, подпрыгнуло и загудело, огонёк свечи сорвался и погас. Золтан с травником умолкли и одновременно повернули головы ко входу. Хагг при этом как бы невзначай сунул руку под плащ и вряд ли для того, чтоб почесать живот.
А на пороге трактирного зала стоял мальчишка. Самый обыкновенный, ничем не примечательный, разве что очень маленького роста. Темноволосый, в драном кожухе и невообразимо стоптанных башмаках, он стоял и вертел головой, осматриваясь в сумраке корчмы, и в волосах его искрились снежинки. Так продолжалось несколько мгновений, затем он нашарил взглядом стол и двоих собеседников. Глаза его расширились, он поколебался в нерешительности, затем приблизился к столу и там остановился.
– Ты – Лис? – спросил он так, будто боялся, что ему ответят «Да».
– Допустим, – кивнул Жуга. От недавнего его волнения не осталось и следа. – И что?
Мальчишка был сильно простужен, часто сглатывал, фразы выходили куцыми и хриплыми. Не отрывая глаз от травника, он зачем-то полез рукой за пазуху, но ничего не достал, а только пощупал, на месте ли некая вещь.
– Меня зовут Фриц… то есть Фридрих, – представился он. – Меня послал Гюнтер… Гюнтер меня послал. Который трубочист, из Гаммельна. Он сказал… что если ты Лис… то ты должен его помнить.
Жуга закрыл глаза. Открыл.
– Гюнтер, – сказал он. – Да. Я помню. Но при чём тут ты?
– Он рассказал мне про мышат. Он мне сказал… что ты должен и нас тоже помнить. Нас троих. Я – Фридрих, – он хлопнул себя ладонью в грудь и выбил хриплый кашель. – Фриц. Тот самый. Я хочу учиться… у тебя. У вас.
Он сказал это и замер, словно испугавшись собственных слов, но затем собрался с духом и уже напрямую заявил:
– Возьмите меня в ученики!
Травник, казалось, потерял дар речи. Он сидел, неподвижен и прям, и лишь неотрывно смотрел на мальчишку, словно силился отыскать в полудетском лице знакомые черты. Что-то происходило сейчас в его душе, какая-то внутренняя борьба. На миг Жуга опять закрыл глаза, и Хагг испытал странное чувство, будто они за столом не одни, и рядом восседает кто-то третий, невидимый, но от