Фриц невольно фыркнул. Происходящее помаленьку начинало его смешить.
— Привет, Карел! — уже с охотой поздоровался мальчишка, сел и потянулся за своей одеждой; которая лежала сложенная на табуретке рядом, выстиранная и чистая. Там же оказался и Вервольф. Фриц сжал его холодную рубчатую рукоять, упрятал нож в рукав и сразу же почувствовал себя увереннее.
— Это мы где? — спросил он, оглядывая дом. — У Лиса?
— У Лиса. Где ж ещё? — непритворно удивился его собеседник. — Ты что, здесь раньше не был?
— Нет. Я и сюда-то не помню, как попал... Это ты напёк блинов?
— Не, — виновато потупился Карел и покосился на горшок, — я не готовлю, я только ем. Готовить мне не позволяют — боятся, что я перебью всю посуду. Это Кукушка, но сейчас она куда-то вышла.
— Кукушка? — Фриц перестал распутывать рукава и заинтересованно выглянул из глубины рубахи. — Кто это? Здесь есть кто-то ещё?
— Ты с нею ещё познакомишься, — пообещал ему Карел.
В отличие от множества подобных обещаний, данных Фрицу разными людьми, это сбылось незамедлительно — дверь дома отворилась и на пороге показалась девушка. Худая, невысокая, в овчинном кожушке. При первом взгляде на неё мальчишке показалось, что он уже встречался с нею раньше, но где и когда, вспомнить он не смог. Была она довольно молода и, насколько в свои годы мог судить об этом Фриц, весьма недурна собой. Она закрыла за собою дверь, с грохотом сбросила на пол вязанку дров и обернулась к Фрицу. Глаза её широко распахнулись.
— Ты зачем вскочил? — воскликнула она. — А ну, ложись обратно!
— Почему? — опешил тот. — Я уже здоров, я могу ходить...
— Ложись, кому сказала! Тебе ещё рано вставать.
Фрица разобрало.
— Чего ты раскомандовалась? — огрызнулся он. — Орёшь, как эта самая... Чего мне теперь, всю жизнь так лежать?
— Будешь упираться, — наставительно сказала та, — придётся и всю жизнь! Чего капризишься, как маленький? Это не я так захотела, это Жуга велел, чтоб ты лежал.
— Жуга?
— Да. Лис.
— Но мне нужно выйти... — растерялся мальчишка. — И эта... мне и вправду уже легче. Сколько мне можно лежать? Я уже все бока отлежал... Это тебя зовут Кукушка?
Девушка заметно покраснела.
— Я Ялка, — ответила она. — А тебя зовут Фриц? — тот кивнул. Она помедлила, потом решительно сбросила с плеч кожушок и протянула ему. — Ладно, — так и быть. Держи и выходи. Только недолго! Ты ещё болеешь, а на улице холодно. Нужник там, за сараем, по тропинке и направо.
Когда Фриц вернулся, в доме разгоралась перепалка.
— Ну что ты за человек такой? — шумела девушка, сердито двигая посуду. — Зачем ты слопал весь мёд, а? Целый горшок!
— Ну что ты орёшь? Что ты орёшь? — ленивым образом отругивался толстый человечек. — Что — мёд? Подумаешь! У меня на крыше пятьдесят горшков с мёдом. Пустяки, дело житейское.
— Житейское... Мёд — не еда, а лекарство. Я его для мальчишки достала, он болеет, а ты!..
— Нет, ты всё-таки ужасно жадная девчонка! — обиженно надулся тот. — Я, может, тоже больной! Я, может, самый больной в мире человек, а ты для меня горшочка мёду пожалела. Разве так поступают с друзьями?
— Ага! Больной! — фыркнула та. — Ты посмотри на себя, ты же здоров, как лошадь!
— Теперь — да! — важно согласился Карел и погладил себя по животу. — Сам поражаюсь, какие чудеса порой творят снадобья нашего Лиса.
Фриц опять не выдержал и прыснул.
— Садись за стол, — скомандовала ему девушка. Сердиться на Карела она уже не могла. — Да не сюда, ближе к огню... Мёд вот этот сожрал, придётся есть просто так. Наливай себе кофе, я сейчас масла принесу.
— А что, там мёду совсем не осталось? — полюбопытствовал толстяк.
— Совсем.
— Там должна была остаться ещё капелька. А варенье?
— Варенья не дам. Варенья — последняя банка. Если хочешь, я колбасы поджарю. Хочешь, Фриц? — обернулась она.
Фриц сглотнул слюну и торопливо закивал.
— Эх, — со вздохом посетовал Карел, сворачивая в трубочку сразу два блина своими пухлыми ручками. — Поживёшь с вами — научишься есть всякую гадость... Валяй, тащи свою колбасу.
Блины оказались на редкость вкусны, даже без всякого мёда. А может, просто Фриц успел забыть за время своих странствий вкус настоящих блинов. Во всяком случае, большая кипа их исчезла в считанные минуты. Фриц едва успел ухватить себе пяток-другой. Карел ел их сразу по два, по три, шлёпал на тарелку, обжигался и прокладывал блины ломтями колбасы. Потом стал забавляться: сворачивал их в разные фигурки, — звёздочкой, конвертиком, протыкал в них дырочки, превращая блинные круги в румяные упитанные рожицы, чем-то похожие на его собственную. Наконец он отвалился от стола и теперь смотрел в огонь, прихлёбывал горячий кофе и сыто щурился, болтая в воздухе ногами. Время еды кончилось. Настало время расспросов. Первой начала Ялка.
— Ты откуда? — спросила она Фрица.
— Я? Из Гаммельна. А ты?
— Я из деревни, — вздохнула та. — Мне мама говорила, что мы когда-то тоже жили в городе, ещё когда отец был жив, но потом почему-то решили оттуда уехать. Завели маслобойню...
— А где она сейчас, твоя мама?
— Она умерла, — глухо сказала Ялка и отвернулась. Помолчала. — А я потом ушла из дома. А твои родители где?
— Папа тоже умер. А маму и сестрёнку стражники забрали.
— Стражники? Почему?
— Из-за меня. Это сапожник на меня донёс. Мне мама колдовать не разрешала, боялась, а я не удержался... Я для этого Лиса и искал, чтоб он помог мне научиться... Я пока только свечки зажигать умею. Зато издали. Показать?
— Не надо, — торопливо осадила его девушка. — Ты ещё слишком слабый. Ты и так неделю провалялся. Снова хочешь?
— Неде-елю? — растерялся Фриц и недоверчиво заморгал. — Так долго?
— Ага. Чего вытаращился? Не веришь, вон, спроси у него, — она кивнула на Карела. — Вот я и говорю, что Лис велел тебе пока лежать.
— А где он сам?
— Лис? Я не знаю. Он сказал, что через два дня вернётся. Хочешь помыться? — внезапно предложила она. — Я баню истопила. Это здесь, за дверью. — Она указала, где именно, и тотчас же заверила, истолковав молчание мальчика по-своему: — Да ты не бойся, я за тобой подглядывать не буду. Я же не маленькая!
Фриц покраснел.
— Не, — сказал он, — я лучше потом.
Повисло неловкое молчание.
— А у меня нож есть, — невпопад сказал Фриц и показал Вервольфа. — Во. Настоящий, рыцарский. Мизерикорд.
— Я знаю, я видела, — кивнула та, но посмотреть не отказалась. — Мы его нарочно у тебя забрали, чтоб ты не порезался, пока в горячке валялся.
— Это не обычный нож, — запротестовал Фриц. — Знаешь, откуда он у меня?
— Я знаю, — вновь кивнула Ялка. — На нём заклятие двух кровей. У меня, когда я сюда пришла, тоже был с собою нож. Конечно, не такой, как у тебя, но тоже не совсем простой. Лис говорит, что у каждого чародея должен быть такой особый нож. Для разных дел и для заклятий. У кого-то он стальной, у кого-то — серебряный. Кто-то даже, бывает, из камня делает.
Мальчишка слушал, развесив уши.
— А Лис? — спросил он. — У него нож из чего?
— У него нет ножа. Ему он, наверное, уже не нужен. У него только меч. Вон, — видишь? — висит.
Фриц с невольным уважением покосился на висящий над каминной полкой меч, опустил глаза и со вздохом упрятал Вервольфа обратно в рукав.
— Послушай, э-ээ... Ялка, — неловко сказал он. — Что он за человек?
— Кто? Травник? — Левушка как будто разом погрустнела. — Ну, как сказать... Он... — тут она на задумалась на несколько мгновений, и наконец нашлась.
— Он разный. Иногда он шутит, но в то же время грустный. Иногда он такой, как будто к чему-то прислушивается. Tы только не бойся, он не злой. Совсем не злой. Может рассердится, но быстро отходит. А ещё он часто знает наперёд, что будет, только не всегда угадывает. Не смотри, что он одевается плохо и выглядит как все. Он могучий волшебник!
— Да, это-то я уже понял, — вздохнул тот. — А он... может мне помочь найти моих родных?
— Не знаю, — призналась она. — Я не знаю.
— Он сказал, что возьмёт меня в ученики.
— Ну, если он сказал... — многозначительно произнесла та. — Но это ведь не одно и то же — взять тебя в ученики и искать твою семью. И всё-таки, иди-ка ты сперва помойся. Негоже, если ты встретишься с ним грязным.
Фриц помолчал.
— Мне надо выйти.
— Что, опять? — встревожилась та.
— Нет, я просто... — смутился Фриц. — Ну, выйти.
— А, ну. Иди... Только дверь не закрывай — пускай проветривается.
Мальчишка встал, кивнул, накинул одеяло и вышел.
Снаружи Фриц остановился. Его слегка шатало. В животе неприятной тяжестью улеглись съеденные блины. После целой недели, проведённой в лежачем положении, голова его кружилась. Он обманул: он никуда не хотел идти, а просто — стоял, пил воздух и щурился вокруг. Он не видел, как девушка неслышно встала, подошла к распахнутой двери и там остановилась, спиною прислонясь к подпорке потолка и молча глядя Фрицу в спину.
Ялка стояла и вспоминала. Вспоминала, как этот мальчишка трое суток метался на лежанке, бестолково, дико, в иссушающей горячке с бредом, то отбрасывал одеяло прочь, то тянул обратно, отталкивал протянутую воду и ходил под себя. Выкрикивал какие-то слова, кого-то звал по имени и после затихал, чтоб через час-другой опять гореть в болезненном аду. И пока он спал, им было слышно в наступившей тишине, как у него в груди и в горле всё хрипит и булькает.
Травник часами сидел возле мальчишки, в изголовье. Ворошил пучки кореньев и трав, перебирал малюсенькие пузырьки с эссенциями и декоктами, придирчиво разглядывая их на отсвет каганца, растирал, смешивал, готовил взвары, разные примочки и микстуры, и лечил, лечил... Но мальчишке ничего не помогало. Это не походило на обычную простуду, и нутром, каким-то тайным чувством Ялка понимала — дело не в болезни, а в волшбе. Как будто бы парнишка поднял непосильное и надорвался. А Лис сидел на корточках, упрямо, неподвижно, со спиной, прямой, как палка, и смотрел куда-то далеко и словно не на мальчика. Молчал. И только раз при Ялке выдохнул в сердцах одно лишь слово: