- Объявляю заседание закрытым. Следующее заседание начинает конкретную работу в намеченном направлении.
- Браво! - крикнул Владимир и значительно подмигнул друзьям на дверь.
* * *
Владимир хотел было пригласить друзей к себе на дачу после заседания, но Валентин, отозвав его в сторону, сказал, что завтра он уезжает на Урал и ему не хотелось бы уехать, не простившись как следует. Поэтому он сегодня вечером сам устраивает пирушку у себя дома.
Приглашение получили: Авенир, Владимир, Александр Павлович, Петрушка, Федюков и Митенька Воейков.
- Так ты решительно завтра едешь? - почему-то тревожно спросил Митенька.
- Да, никак не позднее, - сказал Валентин, - а что?
- В таком случае мне надо тебе кое-что сказать... впрочем, это после...
- Говори сейчас.
- Видишь ли, я... я вчера решил... нет, лучше после скажу, - сказал Митенька.
Друзья простились и разъехались с тем, чтобы сегодня же в 10 часов вечера встретиться всем у Валентина.
Митенька Воейков, чтобы не возвращаться и не видеть перед собой развалин, на которые еще недавно смотрел с удовлетворением, как на расчищенное место для будущего, поехал к Левашевым, думая увидеть в последний раз Ирину.
"И все здесь, может быть, в последний раз"...
Его тянуло проехать к ней воспоминание о той легкости сближения, какая была между ними в прошлую встречу, с оттенком товарищеских отношений.
Товарищеские отношения к женщине не только не запрещались его прежним кодексом жизни, но даже всячески поощрялись, как вид отношений, единственно не пошлый.
С Ириной же у него завязались как раз товарищеские отношения. И потому они были для него совершенно новы, приятны своей неожиданной легкостью и естественностью, далекой в то же время от всего пошлого, то есть бывающего у всех людей.
Поехав между двумя белыми башнями ворот, Митенька подъехал к большому парадному подъезду с колоннами. Предводителя не оказалось дома. И, когда он стоял в знакомых простор-ных сенях с двойными стеклянными дверями, у белой лестницы наверх, на площадке послышал-ся женский голос, который Митенька сейчас же с забившимся сердцем узнал... Это был ее голос, голос Ирины... Она, очевидно, не понимала из слов докладывавшего старого слуги, кто приехал, и шла вместе с ним. Через секунду ее каштановая головка с локонами показалась на повороте, и она, перевесившись немного через перила, взглянула вниз.
И сейчас же ее лицо, недовольное и непонимающее, осветилось радостным удивлением.
- Вот это кто?.. Так скорей же, скорей! - крикнула она полушаловливо, полурадостно.
Митенька, торопливо сняв пыльник и бросив его на перила лестницы, почти бегом вбежал наверх.
- Я ведь одна сижу... и была такая злая... до отвращения... Ну, почему так давно не были? - спрашивала она, когда они, как два встретившихся наконец друга, поднялись на верхнюю площадку около большого венецианского зеркала с мраморными статуями в нишах по сторонам и пошли по ряду высоких пустых комнат с огромными окнами и белыми дверями.
- Почему так давно не был?.. - сказал Митенька, улыбаясь и глядя на Ирину с выражени-ем, не зависевшим от его вопроса. - Почему давно не был?... Нет, это все глупости!.. - сказал он и, взяв руку Ирины, смотревшей на него с товарищеской лаской и некоторым удивлением при его последних словах, сжал ее и отбросил от себя.
- Ну, а что же не глупости? - спросила с веселым удивлением Ирина, идя рядом в своем легком клетчатом коротком платьице и желтых туфельках на высоких точеных каблучках.
- Не глупости то, - сказал Митенька, - что я презирал всех людей оттого, что боялся их и не умел с ними говорить, а сейчас я себя чувствую так, как будто приехал домой к своему, своему человеку, которому могу говорить все! И мне не нужно даже непременно говорить; я могу молчать, и это меня не будет стеснять. Вы понимаете?
- Конечно! - живо сказала Ирина с прежним выражением товарищеской близости и простоты.
- И главное, - продолжал Митенька, как бы не слушая ее ответа, а стараясь точно выразить то, что он чувствовал, - что здесь нет какой-то пошлой влюбленсти и ухаживания, а просто... просто великолепно оттого, что я в первый раз подошел и увидел, что это чудесно.
С Ириной Митенька чувствовал себя совершенно иначе, чем с Ольгой Петровной, которой мог нравиться и которую мог интересовать только мужчина сильный, хищный, разнообразно тонкий, может быть, даже не совсем понятный. Здесь же он чувствовал такую искренность чистоты и дружбы, что ему даже хотелось сказать что-нибудь такое, чего человек менее искренний не решился бы сказать.
- У меня в такой степени нет влюбленности, что я даже не думал о вас все это время, - сказал он, когда они дошли до углового кабинета с камином и темными обоями, с золотым багетом по краям. - Вот здесь на балу, кажется, играли в карты? - сказал он.
- Да, - отвечала рассеянно, перестав улыбаться после его предыдущих слов, Ирина. Она остановилась при входе в комнату, повернула голову к окну и, сощурив глаза, смотрела вдаль, точно вдумываясь в его слова. Два темных локона, слегка вьющихся, как и тогда, на балу, спускались у нее около щек. Митенька смотрел на них и старался почувствовать, как они, эти локоны, были недоступно-далеки для него тогда и как они близки теперь!.. Наверное, более, чем для кого-нибудь другого.
- А я - думала... - тихо сказала Ирина, не поворачивая головы от окна и как бы вдруг грустно притихнув.
Митенька испугался, что он своей искренностью достиг совершенно обратного тому, чего желал, и поспешно прибавил:
- Нет, конечно, и я думал, но не так, как... не так! - сказал он с усиленным ударением, надеясь этим выразить желательный для Ирины смысл.
- А как? - спросила она все так же тихо и не поворачивая головы. - Ну, какие же глупости я спрашиваю, - быстро спохватилась она, не дожидаясь ответа. - Идемте в сад.
Митенька взял ее руку и прежде, чем идти, посмотрел ей в глаза и крепко сжал ее руку, как бы вместо слов отвечая этим движением, открытым и сильным, на ее вопрос о том, как он думал о ней. И они, скользя по паркету, побежали обратно по тому же ряду комнат, потом вниз по лестнице, причем Митенька шагал редко, через одну и две ступеньки, а Ирина быстро пере-бирала каждую ступеньку своими острыми туфельками и смеялась, боясь запутаться и упасть.
У нее, как легкое облачко, сошло с лица то тихое сосредоточенное выражение, какое налетело было на нее от его слов, и она опять весело смеялась.
- У меня сейчас такое чувство, что если бы это было допустимо, я свободно бы говорил вам ты, - сказал Митенька, когда они, запыхавшись от быстрого бега с лестницы, шли по широ-кой, убитой кирпичом дорожке главной аллеи.
- У меня совершенно то же! - скачала с радостным удивлением Ирина.
Они шли, и оба удивлялись тому, что открывали в себе как раз то, что с общепринятой точки зрения было бы дико, недопустимо, но им сверх ожидания казалось так просто и естест-венно, что было радостно и приятно сознавать это. И Митенька Воейков невольно подумал, что ни один из светских молодых людей, наверное, никогда не был с Ириной так прост и близок, как он.
И, когда к волосам Ирины пристала паутинка, Митенька, остановив ее, молча снял паутину, а девушка стояла перед ним доверчиво, и только немного испуганно ожидая, не червяк ли ей попал в волосы. Ему даже хотелось найти у нее на платье какую-нибудь соринку, чтобы еще раз так просто прикоснуться и увидеть с ее стороны такую же простоту и странную близость отно-шений, которая проявлялась в этом уверенном товарищеском прикосновении без обычных при этом просьб о разрешении и извинений. И это с девушкой высшего круга, которую он видит только в третий раз.
Хотя соринки никакой не оказалось, Митенька все-таки стряхнул что-то невидимое с ее плеча. И опять больше всего было приятно то, что Ирина относилась к этому с доверчивой товарищеской простотой, и ей, очевидно, в голову не приходила мысль о том, что в этом может быть что-то нехорошее с его стороны. Митенька даже чувствовал наслаждение от сознания чистоты своих отношений.
- Я хочу вас спросить... - сказала Ирина, как бы несколько нерешительно, остановившись при этом на дорожке, и лицо ее вдруг стало серьезно и сосредоточенно.
- О чем?
- У вас в вашем главном все так же хорошо, как и тогда, когда мы виделись с вами утром в парке у дороги?
- Не так же, но лучше, - сказал Митенька.
- Так что новая жизнь идет?
- У меня уже начинается новая, новая жизнь.
- Как - новая? - переспросила Ирина, и выражение лица ее вдруг переменилось и стало тревожным.
- Совсем новая! - ответил Митенька весело, как бы забавляясь ее тревогой.
- Но скажите, в чем же дело?
- Я скажу вам, когда все выяснится, - ответил Митенька все тем же тоном сильного человека, забавляющегося тревогой другого. - А выяснится это сегодня вечером, когда я приеду к Валентину.
Ирина молча смотрела на него несколько времени.
- Я не понимаю, как такой вопрос может выясниться сегодня вечером? сказала она. - И как в таких вопросах можно менять...
- Когда человек делает ошибку и потом сознает ее, - должен он все-таки продолжать ее делать или должен исправить ее, резко повернув с прежней дороги? - спросил Митенька, как бы решив на очевидном примере объяснить девушке суть дела и рассеять закравшиеся сомнения. Задав этот вопрос, он даже отступил на шаг и улыбаясь смотрел на нее, как смотрит учитель на непонятливую ученицу, затрудняющуюся в самых очевидных вещах.
- Должен исправить... - проговорила медленно Ирина, - но в таких вещах ошибки, по-моему, быть не должно; здесь должно быть какое-то большое прозрение, а прозрение из ничего не рождается...
- Да, но...
- Сейчас!.. - сказала Ирина, испуганно остановив Митеньку за руку, точно боясь поте-рять нить мысли, - ...из ничего это прозрение родиться не может, а ошибка... это ничто, - договорила она с усилием внутреннего сосредоточенного напряжения, от которого у нее даже показалась морщинка на лбу.