В соответствии с трактовкой «Евразии» как единой монгольской империи, «мировой» по своему характеру, И.Р. первоначально отводил Руси роль одного из многочисленных монгольских «улусов», значение которого впоследствии неизмеримо возрастает только потому, что «Русское государство явилось наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингиз-хана». Русь сумела перенять «монгольскую государственную идею» и занять место монголов в политической системе Евразии, под непосредственным воздействием «монгольской государственной идеи» образовалось московское государство. «Государственное объединение русских земель под властью Москвы, — утверждал И.Р., — было прямым следствием татарского ига». Правда, монгольская государственная идея подвергалась на Руси определенной обработке, получив под влиянием «византийских государственных идей и традиций» новое, «христианско-византийское обоснование».
Дальнейшее содержание русской истории автор «Наследия Чингиз-хана» видел в том, что Русь взяла на себя исторически необходимую задачу объединения Евразии, переняв ее у монголов, в результате чего произошла «замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву». Традиции преемственности с политикой монгольских ханов якобы поддерживались русскими царями до Петра I, с которого началась «измена монгольской идее», «европеизация России», что, по мнению И.Р., имело самые отрицательные последствия и в конце концов привело Россию к революции.
Основные положения И.Р. о «Евразии» как «особом материке», об исторической обусловленности монгольских завоеваний, о положительной роли монголов в создании «евразийской» государственности и культуры, о Руси как «наследнице» монгольской империи развивались и дополнялись в работах других историков «евразийской школы».
Н.С. Трубецкой в статье «О туранском элементе в русской культуре» (1925 г.) подчеркивал мысль об огромном положительном влиянии на русскую культуру и государственность монголов и вообще «туранского народа» (к «туранскому народу» Н. Трубецкой относил «угрофинские племена», «самоедов», «тюрков», «монголов» и «маньчжур», объединяя их в «единый туранский психологический тип»). По мнению Н.С. Трубецкого, перенимание русским народом характерных для «туранского психологического типа» черт (устойчивость убеждений, сила, религиозность) явилось «благоприятным условием» для образования русского государства, и «туранское влияние» для Руси «в общем было положительно»: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь явился наследником монгольского хана: «свержение татарского ига» свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Произошло обрусение и оправославление татарщины, и московский царь оказался носителем этой новой формы татарской государственности».
В 1926 г. в книге «Евразийство. Опыт систематического изложения», являвшейся, по существу, официальным изложением программы «евразийцев», подобная схема русского исторического развития была снова подтверждена. В разделе «Общие положения» указывалось: «Термином «Евразия» мы означаем особый материк, как место развития специфической культуры, евразийской и русской… Культурное и географическое единство Евразии сказывается в ее истории, определяет ее хозяйственное развитие, ее самосознание и ее историческую миссию в отношении Европы и Азии… Впервые евразийский культурный мир предстал на сцене как целое в империи Чингиз-хана… Монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. Они ориентировали к этой задаче евразийские национальные государства, прежде всего и больше всего — Московский улус. Это Московское государство, органически выросшее из Северо-Восточной Руси… заступило место монголов и приняло на себя их культурно-политическое наследие».
С. Пушкарев в статье «Россия и Европа в историческом прошлом» (1927 г.) шел еще дальше в оправдании монгольских завоеваний. Он выступал против взгляда на Русь XIII в. как на «сторожевой пост» по охране европейской цивилизации от монгольских завоевателей и утверждал, что восточными соседями-кочевниками русский народ «мирно уживался гораздо легче, чем с соседями западными», и даже больше того — «татары защищали Россию от Европы»!
Старался доказать «благотворное» влияние монгольского ига на русский народ и евразиец Б. Ширяев. В статье «Национальное государство на территории Евразии» он возражал против довольно распространенного в буржуазной историографии деления истории России на три периода: Киевский, Московский и Петербургский, и считал единственной «великой гранью» в русском средневековье события монголо-татарского нашествия. «Монгольское иго, — писал Б. Ширяев, — вызвало русский народ из провинциализма исторического бытия мелких разрозненных племенных и городских княжеств так называемого удельного периода, на широкую дорогу государственности, объявшей, в конце концов, весь русский народ в совокупности». По его мнению, именно во время ига и под влиянием татарской политики происходил «генезис русской государственности. Она возникла под внешним давлением опеки монгольской государственной власти».
Весьма положительно оценивал влияние монголо-татарского ига на Русь евразиец Э. Хара-Даван, автор книги «Чингиз-хан как полководец и его наследие». Он повторял типичное для евразийцев утверждение о решающей роли монголов в формировании русской государственности:
«Влиянием монгольского владычества эти (русские. — В.К.) княжества были слиты воедино, образовав сначала Московское царство, а впоследствии Российскую империю». Сама татарская политика на Руси, по мнению Э. Хара-Давана, была направлена прежде всего на формирование русской государственности: «…монголы приступили к собиранию и организации Руси, подобно своему государству, ради водворения в стране порядка, законности и благополучия… В результате такой политики монголов они дали покоренной ими стране основные элементы будущей московской государственности: самодержавие (ханат), централизм, крепостничество». Кроме того, утверждал Э. Хара-Даван, монголо-татарское иго «сильно отразилось и на культуре русского народа, и далеко не в одном только отрицательном смысле». В качестве примеров «положительного влияния» ига автор называл обеспечение безопасности торговых и культурных связей с Востоком, влияние татар на быт, административные учреждения, военное искусство, «укрепление православия» и даже на то обстоятельство, что «монгольское иго влило известный процент монгольской крови в кровь русского народа. Прилив свежей, посторонней крови создает условия для рождения талантов и гениев». Монгольское иго, заключал Э. Хара-Даван, было для Руси «превосходной, хотя и тяжелой школой, в которой выковалась московская государственность и русское самодержавие».
К числу историков «евразийской школы» относился в 1920-х — начале 1930-х годов и Г. Вернадский. Он в полной мере соглашался с традиционной для евразийцев схемой русского исторического процесса и места в русской истории монголо-татарского завоевания.
В статье «Два подвига св. Александра Невского», опубликованной в 1925 г. в «Евразийском временнике», Г. Вернадский писал о том, что монгольское завоевание Руси было в значительной степени оправдано тем, что иначе русские земли попали бы под власть западных государств, и только монголы предотвратили это. «Русь могла погибнуть в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта не могла. Предстояло выбирать между Западом и Востоком. Даниил Галицкий выбрал Запад… Александр Невский выбрал Восток и под его защитой решил отбиваться от Запада». Г. Вернадский хвалил Александра Невского за его «смирение» по отношению к Орде и так оценивал русско-татарские отношения: «Александр видел в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада».
Еще яснее взгляды, характерные для «евразийской исторической школы», проявились в статье Г. Вернадского «Монгольское иго в русской истории». Г. Вернадский рассматривает русскую историю только как составную часть истории монгольской империи — что типично для евразийцев. Г. Вернадский всячески старался преуменьшить отрицательное влияние монголо-татарского нашествия на историческое развитие Руси. Этой цели служило и утверждение, что «монгольское нашествие не было чем-то принципиально новым» по сравнению с другими движениями кочевников (печенегов, половцев), ссылка на то, что монгольское иго «поставило русскую землю в теснейшую связь со степным центром и азиатскими перифериями материка», так как «русская земля попала в систему мировой империи — империи монголов», и т. д. Монгольское иго Г. Вернадский считал не обременительным для Руси. Он писал, что в отличие от Польши, Литвы и Венгрии, установивших свою власть над частью русских земель, «монгольская империя не мешала внутренней культурной жизни своих частей, в том числе и земли русской… Это государство было — мировая империя, а не провинциальная держава». Больше того, «монголо-татарская волна поддержала на своем гребне оборону русского народа от латинского Запада».
Историю Северо-Восточной Руси Г. Вернадский не выделял из истории Золотой Орды, хотя и признавал, что полного слияния «улуса Джучи» с «русской государственностью» не произошло. По его мнению, «Золотая Орда явилась преемницей сразу двух государственных миров: степного (частью половецкого) и лесного (северорусского)» и имела, в соответствии с этим, «две столицы» — Сарай, как центр государственный, и Москву, которая являлась «главным центром в церковном отношении».
Систематически свою концепцию русского исторического развития Г. Вернадский изложил в книге «Начертания русской империи» (часть I), выпущенной «Евразийским книгоиздательством» в 1927 г. Почти дословно повторяя программный сборник «Евразийство», Г. Вернадский писал:
«Евразия представляет собой ту наделенную естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено было освоить