Далее в цитируемой «Повести о разорении Рязани Батыем» следуют сведения, не встречающиеся в летописях и существенно дополняющие их.
«И посла сына своего (рязанский князь Юрий. — Ю.К.) князя Федора Юрьевича Резаньскаго к безбожному царю Батыю з дары и молением великим, чтобы не воевал Резанския земли. И князь Федор Юрьевич прииде на реку на Воронеж к царю Батыю, и принесе ему дары и моли царя, чтобы не воевал Резанския земли. Безбожный царь Батый лстив бо и немилосерд, прия дары, и охабися лестию не воевати Резанския земли. И яряся-хваляся воевати Русскую землю».[539] Следовательно, татары приняли дары и пообещали, правда, согласно версии автора «Повести», писавшего ее уже после разгрома Рязани, притворно не идти войной на Рязанскую землю, но пойти на Русскую землю, под которой, видимо, понималась Южная Русь. Более того, по одной из летописей татары даже устроили пир в честь прибытия рязанского посольства: «…и начат князей руских потехами утешати».[540] И вот тут обнаружилось, что привезенных даров недостаточно. Батый «нача просити у рязаньских князей дщерей или сестер собе на ложе».[541]
Такого рода ситуации довольно часто встречаются в фольклоре различных народов. Исследователи называют их «мотивом сватовства». Но данная «просьба»-«сватовство» вполне отражала реальную действительность и, с точки зрения монголов, ничего предосудительного не содержала. Во-первых, татары были многоженцами: «Жен же каждый имеет столько, сколько может содержать: иной образы, характерные только для данного культурного ареала и сто, иной пятьдесят, иной десять, иной больше, иной меньше…».[542] Первые цифры здесь явно завышены, поскольку «много старших жен и наложниц» самого Бату-хана[543] исчислялись 26 женами.[544] Во-вторых, требование победителями женщин покоренной страны также было обычным делом. Те же информаторы сообщают, что если хан «просит дочь девицу или сестру… дают ему без всякого противоречия».[545] В исторической действительности тюрков, как и в эпосе, ее отражающем, женщины занимают одно из первых мест среди добычи.[546] Монгольские источники неоднократно напоминают об обязанностях кочевников-воинов доставлять ханам «прекрасноланитных дев и жен, прекрасных статей меринов».[547] Таким образом, не получив добрых коней, Батый в полном соответствии со степными законами решил восполнить этот недостаток «прекрасными девами» рязанцев. Более того, в требовании «дщерей или сестер» проглядывается стремление к породнению, что высоко ценилось у монголов, как знак дружественных, мирных отношений.[548] Кстати, породнение станет одной из норм взаимоотношений русских князей и монгольских ханов впоследствии.
Но и на этом «просьбы» разохотившегося хана не закончились. «Некий от велмож резанских» завистник намекнул хану, что Федор «имеет у собе княгиню от царьска рода, и лепотою-телом красна бе зело. Царь Батый лукав есть и немилостив в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичу: "Дай мне, княже, видети жены твоей красоту"».[549] Так, первоначальный «мотив сватовства» переходит и подменяется «мотивом блуда», если следовать христианским нормам.[550] Именно в соответствии с ними и ответил «благоверный» князь Федор. «Посмеяся», он «рече царю»: «Не полезно бо есть нам християном тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд».[551] Вместе с тем и это, безусловно, неприемлемое и оскорбившее Федора Юрьевича требование для татар тоже было обычаем, закрепленным со времен Чингис-хана. Одно из его поучений гласило: «[Величайшее] наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы… заставить его (противника. — Ю.К.) замужних женщин рыдать и обливаться слезами… [в том, чтобы] превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать».[552]
Однако рассматриваемый эпизод содержит не только противоборство двух нравственных начал. Продолжение гордого ответа князя Федора вводит нас и в иную сферу архаических отношений. «Аще нас преодолееши, то и женами нашими владети начнеши», — произнес он.[553] Напомним, что почти такими же словами ответили рязанские князья на домогательства десятины — «коли нас не будет, то все ваше будет».
«Пря» между монголами и «удалцами и резвецами резанскими» указывает на еще один мотив древних взаимоотношений народов, когда в начале «дипломатическое» противостояние приобретает характер прямого военного противоборства: кто кого «приодолеет», тот все и возьмет — и имущество, и женщин, включая жен.[554] В старые годы конфликт между недоговорившимися сторонами решался поединком военных предводителей. Повесть временных лет под 1022 г. подробно и красочно рассказала о таком выяснении отношений между тмутараканским князем Мстиславом и касожским — Редедей. «Да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою. Аще ли азъ одолею, то взъму твое все», — предложил вождь касогов. В рукопашной схватке победил Мстислав. «И шедъ в землю его, взя все именье его, и жену его и дети его, и дань възложи на касогы».[555]
В несколько измененном — ультимативном — варианте это же предлагалось и рязанским князьям. Только на этот раз все получилось не в пользу Руси. Федор Юрьевич по повелению Бату-хана был убит, с ним вместе погибли «и инех князей, нарочитых людей воиньских», т. е. все посольство. Узнав о трагической смерти мужа, «благоверная княгиня Еупраксея» вместе с сыном «ринуся из превысокаго храма своего… и заразися до смерти».[556] Татары «росулися» по Рязанской земле, а затем огненным смерчем прошли по всей Северо-Восточной Руси. Но именно рассмотренные нами события конца 1237 г., а не заранее принятое решение подвигнули татар на трудную для них — кочевников-степняков — экспедицию в лесную Русь.
И вместе с тем в том, что произошло зимой 1237–1238 гг., отнюдь не было «замешано какое-то трагическое недоразумение».[557] Нет, практически все нюансы событий могут быть, как мы попытались показать, объяснены. Но при этом необходимо, безусловно, учитывать этнопсихологическую подоплеку по возможности каждого соприкосновения сторон, отраженного дошедшими до нас источниками.
Героическое сопротивление рязанцев, не позволившее монголам пополнить запасы и ресурсы для похода на запад, как бы автоматически повлекло их вторжение в северо-восточные русские земли. Спонтанное, вызванное, как отметил Л.Н. Гумилев, сопротивлением русских земель их движение туда объясняет и их дальнейшую непоследовательность, своеобразное отступление.
Итак, монголы не дошли до Новгорода (возможно осознав, что это тупик), резко повернули на юг и, таким образом, сделав огромный крюк, по сути возвратились на тот плацдарм, с которого они начали в конце 1237 г. поход на Русь.[558]
Лишь в 1239 г. разработанный на курултае 1235 г. план стал претворяться в действительности. В 1239–1241 гг. монголы, теперь уже никуда не сворачивая, прошли по южнорусским землям.[559]
Однако по принятым в отечественной историографии представлениям ранней весной 1238 г. — после разгрома Северо-Восточной Руси — монголы предприняли масштабный поход на Новгород, о последствиях которого, в случае его удачи, можно догадываться.
Многие поколения отечественных историков более всего в данном контексте интересовал вопрос: почему монгольские отряды не дошли тогда до волховской столицы — богатейшего русского города того времени?
Но здесь возможно задать другой вопрос — а был ли монгольский поход на Новгород?
Начиная с В.Н. Татищева, основным объяснением стали объективные обстоятельства — природные и климатические условия, не способствовавшие, безусловно, их продвижению к Новгороду.[560]
При взгляде на передвижение отрядов Бату-хана действительно складывается такое впечатление. Вместе с тем этого не скажешь об их движении по южнорусскому лесостепному и степному коридору — оно было явно целенаправленным на запад.
Новейшим историком, обратившимся к этой теме, стал В.Л. Янин. Он сосредоточился в основном на ее географических и топографических аспектах: по какому пути шли монголы из Торжка и где они остановились? Исследователь нашел убедительные ответы на эти вопросы. Детально рассмотрев путь монголо-татар от Торжка, Игнач Крест, до которого они дошли, В.Л. Янин локализует в районе Яжелбиц (между деревнями Великий Двор и Поломять).[561]
Другие же аспекты событий В.Л. Янин анализировал не столь подробно. Он говорит о «неудавшемся ордынском походе на Новгород», правда, вследствие «героизма защитников маленького Торжка»,[562] а также замечает: «Не исключено… что к Игначу Кресту двинулся не разведывательный отряд, а основные силы Батыя».