Рассматривая мнения историков, невольно напрашивается вывод о некоторой заданности событийной картины имевшей место на исходе зимы 1238 г. Создается впечатление, что у историков нет никакого сомнения в том, что во-первых, поход на Новгород был у монголов также запланирован, как и несколькими месяцами ранее они обязательно должны были штурмовать другие северные русские города и, во-вторых, что в 100 верстах от Новгорода в местечке Игнач-крест остановился со своими несметными полчищами именно Бату-хан.
Конечно, зимой 1238 г. были опасения похода монголо-татар на Новгород, общий страх перед возможным нашествием у новгородцев, понятно, присутствовал. Это состояние отразилось в летописях. Вот свидетельство Новгородской I летописи, связывающее судьбу Торжка со своей «метрополией»: «…изнемогошася людье въ граде (Торжке. — Ю.К.), а из Новагорода имъ не бы помочи, но уже кто же собе сталъ бе в недоумении и страсе; и тако погании взяша градъ…»[564]
Однако больше внимания летописи уделяют не возможным приготовлениям новгородцев к осаде, а деятельности монголо-татар по взятии Торжка. «Тогда же ганяшася оканьнии безбожници от Торжку Серегерьскымъ путемъ оли и до Игнача Креста, а все люди секуще акы траву, за 100 верстъ до Новагорода ("не дошед" добавляет Комиссионный список. — Ю.К.)».[565]
Здесь возникают вопросы. Во-первых, можно ли говорить о походе в направлении Новгорода основного монгольского войска? Во-вторых, что произошло у Игнач Креста? Каковы масштабы военного столкновения, произошедшего у Игнач Креста (если оно имело место)?
Полчищ, возглавляемых самим Батыем, у Игнача Креста никогда не было. В.В. Каргалов, один из немногих историков отмечающих это обстоятельство, пишет: «…Можно с достаточным основанием предположить, что по направлению к Новгороду двигался лишь отдельный отряд татарской конницы, и его бросок не имел целью взятия города: это было простое преследование разбитого неприятеля, обычное для тактики монголо-татар… Он, конечно, и не имел намерения штурмовать многолюдный и сильный Новгород, успевший приготовиться к обороне…».[566]
Но объяснение ситуации у В.В. Каргалова традиционно: «У Батыя в начале марта попросту не оказалось под Торжком достаточных сил», «для такого похода требовались объединенные монголо-татарские силы, а они к началу марта были разбросаны по огромной русской равнине, ослаблены боями и обременены добычей».[567]
Но, думается, эти наблюдения лишь подтверждают нашу версию об отсутствии у монголов каких-либо планов покорения Северной Руси. Их поход был спонтанным и Новгород в их намерения не входил.[568]
Почему же, как замечено Новгородской IV летописью, «воспятишася оу Игнача Креста» монголы?[569]
По В.В. Каргалову, «татарский отряд, преследовавший отступавших защитников Торжка… просто закончил преследование и вернулся к главным силам».[570] В 60-х годах. XX в. версию крупного военного столкновения на берегу Глухого озера (расположенного между деревнями Великий Двор и Поломять) предложил И.И. Яроменок. Он исходил, во-первых, из самого термина «воспятишася», означившего, по его мнению, какую-то битву («бой»); а во-вторых, из существования по местному преданию в окрестностях деревни Поломять двух древних кладбищ — «татарского» (мусульманского) и славянского.[571] «Таким образом, — подводит итог своим наблюдениям И.И. Яроменок, — в районе "Игнача Креста" монголы, видимо, не просто остановились и "вспятились", а были остановлены и прогнаны новгородцами».[572]
Обе версии представляются нам не безосновательными. Вполне можно предположить, что у Игнача Креста побывали не основные силы монголов, а лишь отряд, преследовавший отступавших защитников Торжка. Если же было сражение, то, скорее всего, локальное. После чего татарский отряд возвратился к основным силам, начавшим уже движение в степи.
Однако, мы полагаем, этими объяснениями исчерпываются не все проблемы новгородского похода монголов. За дискуссией о бесспорно важных аспектах (путей похода, сил обеих сторон, природных факторах и проч.) несколько в стороне оставались причины, не позволившие монголо-татарам пойти на Новгород, изложенные самим летописцем. Согласно Новгородской I летописи старшего извода «Новъгородъ же заступи богъ и святая великая и зборная апостольская церкы святая Софья и святыи Кюрилъ и святыхъ правоверныхъ архиепископъ молитва и благоверных князии и преподобьныхъ черноризець иереискаго сбора».[573] Новгородская I летопись младшего извода к «Кирилу» добавляет другого «святаго преподобнаго святителя» — «Афанасея».[574]
По Новгородской IV летописи «Новгородъ же паки заступи милосердыи Богъ и святыи великии отець Кирилъ, архиепископъ Александрийскии, и святых правоверных молитв архиепископъ Новгородских и благоверныхъ князеи Роускихъ и преподобныхъ черноризець иереискаго сбора; а они безбожнии воспятишася оу Игнача креста прогна[н]и святымъ Кириломъ».[575]
Н.В. Мятлев, объяснял летописные версии следующим образом: «…Очевидно отступление татар и спасение Великого Новгорода было столь неожиданно, что современники могли приписать его лишь Божественному промыслу и заступничеству Святого, которого праздновала церковь в день радостного события, и это обстоятельство с некоторою точностью датирует день начала отступления татар из Новгородской области — 18, 21 и 29 марта, ибо в эти числа церковь наша празднует память Св. Кирилла».[576]
Для В.Л. Янина «при чтении этого (летописного. — Ю.К.) текста возникает неизбежный вопрос, почему избавление Новгорода от военной опасности 1238 г. связывается в сознании летописца с небесным заступничеством именно святого Кирилла и какой из святых Кириллов имеется здесь в виду».[577] Ученый полагает, что эта связь появляется на рубеже XIV–XV вв., когда культ святых Афанасия и Кирилла Александрийских, празднуемых 18 января, становится популярным в Новгороде. Однако не их заступничество зафиксировано в летописях. «В святцах, — пишет В.Л. Янин, — отмечен еще один значительный Кириллов день — поминовение святого Кирилла, архиепископа иерусалимского, 18 марта.[578] Эта дата, несомненно, разъясняет смысл летописного заступничества святого Кирилла за Новгород: отступление монголо-татар от Игнача Креста произошло, надо полагать, 18 марта, спустя 13 дней после падения Торжка, или же — что вернее — в этот день в Новгороде было получено сообщение о прекращении опасности и отслужены по этому случаю молебны святому Кириллу».[579]
Как видим, и Н.В. Мятлев, и В.Л. Янин все объясняют сугубо с прагматических позиций. Вместе с тем, вмешательство божественных сил (самого Творца, святой Софии, Кирилла и других святых православной церкви)[580] свидетельствует о каких-то неведомых и самим этим силам причинах божественного происхождения не появления монголов под стенами волховской столицы. Летописец то ли не знал, то ли просто не мог поведать об этом и ограничился лишь констатацией факта.
А можем ли мы сказать что-либо по этому поводу? Попробуем предположить, что и в действиях «агарян» тоже можно увидеть божественное провидение, вмешательство божеств, но только их — монгольских.
Думается, что наряду с прагматическими причинами столь неожиданного отхода монголо-татар не последнее место должны занимать причины иррационального свойства, уже отмеченные нами: чужая территория, заселенная духами, не расколдованная. Таковой новгородская земля оставалась для монголов до конца 50-х годов XIII в. В этом же скрывается расшифровка событий 1257–1259 гг., когда монголы, казалось бы уже прочно утвердившиеся в русских землях, прибывают в Новгород с посольством, в составе которого находятся «бабы чародеицы». Таким образом, более поздние события — 50-х годов — одновременно подтверждают нашу версию и о причинах несостоявшегося похода на Новгород в 1238 г.[581] Иные версии о причинах отступления монголов не доходя 100 верст до города: распутица, бескормица и проч., должны быть, по крайней мере, дополнены.
В целом же, рассмотрев вопрос о новгородском походе монголо-татар, мы приходим к выводу, что до реальной угрозы Новгороду в 1238 г. дело не дошло. Если поход на волховскую столицу монгольскими предводителями и обдумывался, то попыток его реализации по существу не было.
Апофеозом продвижения монголов на запад стало взятие в декабре 1240 г. «мати градом Русским» — Киева. Вместе с тем надо отметить и то, что до кровавого штурма города Батый, как и прежде (Рязань, Владимир), пытался решить дело мирным дипломатическим путем. Еще в 1238 г. сюда был направлен царевич-чингизид Менгу-хан (будущий великий хан). Ипатьевская летопись сообщает, что он «пришедшоу сглядать град Кыева, ставшоу же емоу на онои стране [Днепра] во градъка Песочного, видив град оудивися красоте его и величествоу его, присла послы свои к Михаилоу и ко гражаном, хотя е прельстити и не послоушаша его».[582] Следовательно, переговоры закончились безрезультатно. В конце 1240 г. сюда «в силе тяжьце, многом множьством силы своеи» подошел вместе с другими царевичами и «воеводами» Бату-хан. «И окроужи град, и остолпи си Татарьская и бысть