В-четвертых. Если обратиться к фольклорным «повестям» Патерика, то и здесь можно обнаружить их определенную близость к версии восстания 1262 г. по Устюжской летописи. «Въ то же время у некоего воина плениша жену. Он же, вземъ съ собою единаго пса да секиру, поиде в следъ ихъ. Они же приидоша въ некое село болярьское, людемъ выбежавшимъ, и обретоша множество пития. И многаго ради зноя, упившеся зело и спаху, яко мертви, воинъ же секирою поотсече всемъ главы. И влезъ въ едину отъ клетей и виде жену свою со княземъ ихъ лежащу на одре, такоже ото многаго пияньства спящу. Она же, видевши мужа, возбуди варвара. Онъ же вставъ и нача битися съ мужемъ ея, и, одолевъ ему, седяше на немъ, и наченъ имати ножь, хотя заклати его. Песъ же его, видевъ господина своего хотяща заклана быти, вземъ варвара усты за видение и за главу, совлече его со господина своего. Онъ же, вставъ, уби варвара, и, вземъ жену свою, новую Далиду, отиде, и сотвори ей, елико восхоте».[776]
Этот рассказ о воине и его жене явно перекликается с пикантными подробностями поведения «ясащика Буги» в Устюге. Известно, что Буга «взял у некоего крестьянина дщерь девицу насилием за ясак на постелю».[777] И так же, как в варианте Патерика, «девка сказала Буге» о предстоящем избиении «татар». Инварианты окончания — убийство законным мужем «варвара» и женитьба (Буга «з девицею венчася») — не меняют сути дела: типологическая близость двух рассказов налицо.[778]
Наконец, существует еще одна версия восстания 1262 г., практически отсутствующая в активном научном обороте, — изложение данных событий Никоновской летописью. «Того же лета съветъ бысть на Татарове по всемъ градомъ Рускимъ, ихже посажа властелей царь Батый по всемъ градомъ Русскимъ, и по убиении Батыеве сынъ его Сартакъ и по семъ инии. Князи же Русстии, согласившеся межи собою, и изгнаша Татаръ изъ градовъ своихъ; бе бо отъ нихъ насилие, откупаху бо богатыя у Татаръ дани и корыстоваахуся сами, и мнози люди убозии въ ростехъ работаху. И тако князи Русстии изгнаша Татаръ, а иныхъ избиша, а инии отъ нихъ крестишася во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Тогда же убиша въ Ярославле и Изосиму отступника, иже, отвержеся христианскиа веры и иночества, и бысть бесерменинъ золъ велми, и приатъ поспехъ отъ посла царева Титяка, и много зла творяше христианомъ, егоже убивше православнии христиане и повръгоша псом на снедь».[779]
Как видим, Никоновская летопись объединяет все те сведения, которые мы рассматривали в «автономных» вариантах. В ней рассказ о восстании 1262 г. становится стройным, но вместе с тем охватывающим самые важные его проявления. Исходя из нашего анализа сообщений различных источников, представляется, что данная «краткая» версия Никоновского свода является вполне соответствующей реалиям «великого восстания» 1262 г. на Северо-Востоке Руси.[780]
«238 лет монголо-татарского господства над Русью, казалось бы, должны были оставить многочисленные свидетельства о системе чужеземной власти в покоренных русских княжествах, но этого нет. Сохранились яркие описания карательных и репрессивных действий ордынских ханов, их темников и баскаков в отношении русского населения, от его низов до князей включительно, но сведения об организации, структуре, функциях, круге прав и обязанностей иноземных властителей приходится собирать буквально по крупицам», — пишет современный исследователь истории средневековой Руси В.А. Кучкин.[781]
Стоит задуматься — почему, действительно, в источниках нет столь же «ярких» описаний организации монголо-татарского «властвования»? Можно, конечно, посетовать на их тенденциозное «умолчание», или позднейшие утраты. Но, может быть, этой искомой, по мнению историков, столь всеохватывающей и пронизывающей все и вся на Руси организации и не сложилось?..
Говоря о времени установления ордынской зависимости в Северо-Восточной Руси, необходимо отметить, что татары первоначально попытались ввести жесткий режим зависимости. Приспособив к сбору дани существовавшую сотенную организацию, к ней в качестве контрольного органа, был добавлен институт баскачества. Непосредственно сбором дани стали заниматься откупщики-«бесермены». Однако уже в начале 60-х годов — после крупных выступлений горожан на Северо-Востоке Руси — от тотального откупничества ордынцы были вынуждены отказаться. В 1273 (или 1275) г. проводилась еще одна перепись,[782] но она оказалась последней. Видимо, не имея достаточных возможностей для содержания постоянных воинских контингентов на Руси, встретившись с организованным сопротивлением, столкнувшись во многом с непривычными природными условиями (леса, болота), большими расстояниями при отсутствии дорог, татары не рискнули продолжить практику переписей и откупов.[783]
Вопреки утверждениям А.Н. Насонова, ставшими основополагающими в советской исторической науке,[784] военно-политическая организация монголов на Руси создана не была. Нам представляется, что это довольно убедительно было показано еще В.В. Каргаловым.[785] Выше мы также пришли к выводу, что создаваемая монголами при переписи структура преследовала прежде всего фискальные, а не военно-политические оккупационные цели. А.Н. Насонов связывает «созданную» им военно-политическую организацию монголов с деятельностью на Руси таких представителей монгольского чиновничества, как баскаки. По институту баскачества имеется большая литература.[786]
В целом многочисленные мнения ученых можно разделить на две большие группы. Представители первой отталкиваются от толкования Плано Карпини и осмысления функций баскаков И.Н. Березиным.[787] В их понимании деятельность баскаков в основном сводится к насилию над населением, во всяком случае к применению чрезвычайно жестких мер по управлению подвластными монголам территориями. Эти соображения являются общепринятыми и в отечественной историографии новейшего периода.
Другие исследователи, в основном обращаясь к персидским и армянским источникам, приходят к выводу о преимущественно «мироустроительной» деятельности монгольских баскаков.[788]
Баскаки представляли собой постоянный институт ханской — по сути верховной — власти на Руси. Присутствие баскаков — ханских наместников означало прямую власть монголов над Русью, Русь становилась фактически подвластной территорией Золотой Орды. Одно из первых (и немногих) упоминаний баскаков связано с их военно-внешнеполитическими функциями (1269 г.).[789] Другое — по ярлыку Менгу-Тимура 1267 г. — с их внутренней — на Руси — деятельностью, сопряженной в основном со сбором дани.[790]
Эти их функции вполне согласуются с трактовкой термина «баскак» не как «давитель», а «охранитель», «опекун», «ханский наместник».[791]
А.Н. Насонов, доказывая свою мысль о баскаческих отрядах, приводит названия множества населенных мест, связанных с термином «баскак». Это исключительно сельские поселения.[792] В то же время мы знаем всего лишь о нескольких баскаках, действовавших на Руси. Их местоприбыванием, как и в других странах, были города.[793] Баскаки являлись обладателями слишком больших должностей, слишком значимых в монгольской иерархии, чтобы находиться на периферии городов. Баскаков было, видимо, немного, и сидели они по городам, возможно, самым крупным в Северо-Восточной Руси.
Большое же количество названий поселений с корнем от «баскак» В.В. Каргалов связывает с «землевладением монгольских феодалов на Руси».[794] Полагаем, что в этом случае можно говорить об этих пунктах как местах сбора (своза) дани (нечто вроде древнерусских погостов). Ведь баскаки отвечали за сбор налогов. В то же время военных отрядов, тем более больших, на Руси оставлено не было. Как в XIII в., так и в последующем при необходимости наказать тот или иной русский город или князя татары посылали отряд или отряды из Орды. Значит, постоянного контингента войска, как правило, не было.[795]
Татары на Руси были заняты в основном сбором дани. На это и была направлена деятельность баскаков и других чиновников. С этой точки зрения большой интерес представляет ярлык Менгу-Тимура (1267 г.). Ярлык начинается с адресата, и именно там упоминаются баскаки и другие должностные лица: «Слово людьскым баскаком и князем и полъчным князем и к данщиком и к писцем и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником».[796]
В ярлыке, видимо, представлена «вся чиновничья рать», представлявшая на Руси монгольских ханов в первые десятилетия после переписи. И на первом месте стоят баскаки.
Далее упоминаются «князи». Ряд исследователей полагает, что это татарские князья.[797] Но ничто не мешает под ними понимать местных русских князей. Они принимали участие в переписях, видимо, с самого начала были причастны и к сбору дани, но под присмотром баскаков. Таким образом, баскаки и князья — это высшие должностные лица, представлявшие внешнюю власть (баскаки) и местную власть (князья). Им соответствуют категории чиновников рангом пониже: «данщики» и «писцы» и «мимояздящие послы». Переписью и сбором дани соответственно занимались под руководством баскаков «данщики» и «писцы».