Возвращаясь на Северо-Восток Руси, зададим вопрос — с чем связана ликвидация института баскачества там в конце XIII — начале XIV в.?[825] Видимо, с системой ордынской зависимости, которая сложилась на Руси. В силу тех или иных причин монголы не смогли установить жесткую зависимость, включающую постоянное нахождение на Руси крупного чиновничества, полностью контролирующего деятельность русских властных институтов. Зависимость в конечном итоге свелась к выплате дани — именно это становится основным элементом русско-монгольских отношений на многие последующие десятилетия.
Почти с самого начала сбор дани осуществлялся посредством откупничества, чем занимались мусульманские купцы. Откупщиков мы видим и позже. Видимо, и позже они вызывали недовольство своими злоупотреблениями. Но эти их бесчинства имели уже локальный характер (Ростов: 1289 и 1320 гг.). Таких крупных выступлений, как в 1262 г., мы не наблюдаем. Видимо, их деятельность уже не была столь разветвленной, как прежде. Это и понятно, ибо главными действующими лицами в русско-монгольских даннических отношениях уже с конца XIII в. становятся русские князья.
Даннические отношения в своем конкретном выражении могли иметь различные формы и осуществляться различными методами. Первоначально ханы сделали упор на собирание дани собственными силами, отсюда появление пресловутых «откупщиков» на рубеже 50–60-х годов XIII в. Но, не прижившись на Руси на уровне «откупов», получаемых иноземцами-купцами, откупная система позже стала действенным инструментом в руках русских князей и, более широко, городских общин, заинтересованных в выплате дани за счет общин других городов-государств. В связи со сказанным, возможно обратиться к «фискальной» деятельности Ивана Калиты.
В частности, по нашему мнению, она отразилась в завещании великого князя Дмитрия Ивановича 1389 г. В данном случае мы имеем в виду то, что в историографию вошло как «купли» Ивана Калиты. В духовной грамоте, как известно, Дмитрий Иванович «благославляет» своих сыновей Юрия, Андрея и Петра «куплями» «своего деда» (т. е. Калиты), соответственно Галичем, Белоозером и Угличем с тем, что «потягло».[826]
Находясь под впечатлением подробнейшего, тщательнейшего перечисления наследуемых географических пунктов, ученые, как правило, причисляли эти «купли» к приобретению прав на верховное землевладение, толковали как присоединение этих северных «княжеств» к московским владениям, либо относили к политическим мифам времени Дмитрия Донского.[827]
В связи с первым заключением С.М. Каштанов отмечал: «Мы бы не ограничивали значение слова "купля" сугубо землевладельческим содержанием… Хотя именно этот смысл господствует в актовых формулах, тем не менее, когда речь идет о целых княжествах, нельзя отвергать и побочные значения, выясняющиеся из употребления термина в источниках других видов».[828]
Исследователь, далее, предлагает свое решение загадки «купель» Калиты. «В первой половине XIV в. "купля" скорее всего выражалась в праве посылки данщиков и таможенников в центр «купленного» княжества и равнялась взятию на откуп основных сборов в главных городах за определенное вознаграждение князьям-владетелям. Отсюда непрочность пребывания Галича, Белоозера и Углича в руках Калиты и его сыновей, отсутствие у них права передачи этих земель по наследству.
Тут мы сталкиваемся, возможно, с пережитком тех ленных отношений, которые состояли, по выражению К. Маркса, только из получения "даней", но не предполагали создания прочной территориальной власти».[829]
С таким пониманием «куплей» Калиты необходимо согласиться. Но С.М. Каштанов относит явление откупа к «пережиткам ленных отношений». По-нашему мнению — это не «пережиток», а целая «фискальная» система, существовавшая на Руси в XIV в.[830]
Можно привести в этой связи ряд примеров такого рода. Так, в 1316 г. новгородский владыка Давид в Твери «просити Новогородцев на окупь; и кончаша съ великимъ княземъ Михаиломъ Ярославичемъ пятью тысячь рублевь».[831] Видимо, и с Москвой Новгород находился в «откупных» отношениях, выплачивая «черный бор».[832]
Безусловно, в одной плоскости с «куплями» Иваном Калитой Галича, Белоозера и Углича находятся его «мероприятия» в Ростове, а также Ярославле. То, что происходило в Ростове, «даденном» Ивану Калите, красочно описано в «Житии Сергия Радонежского». В 1328 г. там «наста насилование, сиречь кня(же)ние великое досталося князю великому Иваноу Даниловичю, коупноже и досталося княжение Ростовьское к Москве. Оувыи, оувыи! тогда градоу Ростовоу, — горестно восклицает автор «Жития», — паче же и князем ихь, яко отяся от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочая потягну кь Москве». Далее описываются непосредственные деяния москвичей в Ростове. Они «взъложиста велику нужю на град да и на вся живоущаа въ нем, и гонение много оумножися. И не мало их от Ростовець Москвичем имениа своа съ ноуждею отдавахоу, а сами противоу того раны на телеси своем съ оукоризною въземлюще, и тыцима роукама отхождаахоу, иже последняго беденьства образ, яко не токмо имениа обнажни быша, но и раны на плоти своеи подяша, и язьвы жалостно на себе носиша [и претеръпеша]… И бысть страх великъ на всехъ слышащих и видящих сиа, не токьмо въ граде Ростове, но и въ всех пределехь его».[833]
М.К. Любавский, в свое время, кратко заметил по этому поводу, что «речь идет, очевидно о взыскании татарского выхода».[834] Н.С. Борисов развил это замечание: «Получив от хана распоряжение о сборе недоимок в Ростове (или попросту взяв на откуп эту статью дохода ханской казны), князь Иван вскоре предпринял суровые меры по отношению к задолжавшим ростовцам».[835]
Наблюдение Н.С. Борисова о взятии на откуп ростовской дани, таким образом, позволяет приравнять «купли» Белоозера, Галича и Углича[836] к «насилованию» Ростова, что подтверждает наше предположение о существовании в этот период великокняжеских откупов, как «фискальной» системы.
Со связью «куплей» Ивана Калиты с уплатой «ордынского выхода» не согласен В.А. Кучкин. Он пишет, что «русская история XIV в. подобных сделок не знала. В те времена русские князья получали княжества по ханским ярлыкам, которые можно было купить».[837] Как пример таких сделок он приводит приобретение в 1392 г. великим князем Василием Дмитриевичем Нижнего Новгорода.[838] «Подобным образом, видимо, поступал еще прадед Василия Иван Калита, за большие деньги получая в Орде ярлыки на мелкие княжества…».[839] «Предложенное объяснение характера "купель" Ивана Калиты снимает… недоумения историков», — полагает историк.[840]
Действительно это так, если говорить с позиций покупки территории посредством получения ярлыка с целью временного управления ею.[841] Но ведь о ярлыках на Галич, Углич и Белоозеро, которые, по В.А. Кучкину, явились основанием «купли» этих земель, в источниках ничего не говорится. И ссылка на ситуацию 1392 г. ничего не проясняет. Следовательно, высказанные исследователем положения являются не более чем гипотезой, не исключающей других версий. По-нашему мнению, под «куплями» Ивана Калиты следует понимать не покупку собственно территории «княжеств» как административно-политических единиц Руси, а передача права сбора «выхода»-дани, в данном случае, в варианте «откупа», что широко практиковалось. Ситуация же с Нижним Новгородом совсем другая. Она, действительно, связана с политическим приобретением и выглядит как политическое дарение.
Что же касается утраты политических прав, то они были относительны. Эти земли сохраняли возможность самостоятельного внутреннего развития, но были подчинены Москве в военно-и внешнеполитическом значении: соответственно в походах московских князей выставлялась местная рать, и сношения с Ордой осуществлялись «через» Москву. Отсюда, действительно, имела место «непрочность», неопределенность их статуса, что связано с временностью, эфемерностью этих «владений».
«Купли» Ивана Калиты необходимо рассматривать, таким образом, не сугубо во внутриполитической плоскости, а прежде всего в плоскости даннических отношений. Тогда, действительно, снимаются многие вопросы о самостоятельности или, наоборот, зависимости этих земель и их князей от Москвы. Не связка Калита — князья, а связка Калита — Орда здесь является определяющей. Следовательно, в грамоте Дмитрия Ивановича поднимается не столько внутриполитический вопрос, сколько «внешнеполитический» — даннический. Актуальным он был в 30-х годах XIV в., таковым же, видимо, оставался и позже.[842]
Итак, с рубежа 50–60-х годов XIII в. между Русью и Ордой устанавливаются даннические отношения.
Социальная природа даннических отношений достаточно подробно исследована отечественными историками и этнографами.[843] Наиболее полно выглядят обобщения А.И. Першица. Он отграничивает дань от контрибуции с побежденных — с одной стороны, и от податей (налогов) с подданных, как более высокого уровня эксплуатации, — с другой. От первой дань отличают регулярные поборы, от вторых — то, что поборы совершаются не с собственной, а «с покоренной чужой общины (племени, города, государства)», остающейся при этом «более или менее самостоятельной». Мысль исследователя о сохранении самостоятельности побежденной общины представляется чрезвычайно важной при понимании сути даннических отношений. Развивая ее, А.И. Першиц пишет, что побежденные «в основном» не утрачивают «прежней экономической и социально-потестарной структуры коллективов». Экономическая самосто