их, как мы только что отметили, исследована довольно полно. Но ярлыки несли на себе еще и сакральную «нагрузку».
На фразы, относящиеся к ритуально-религиозной сфере монгольских документов, уже обращалось внимание. Так, А.П. Григорьев такого рода обороты мотивировочных статей обозначал как «формальное свидетельство неограниченной власти монарха» — хана, «инвеститура которого соотносится с проявлением божественной силы».[1043] Это верно, но вместе с тем необходимо заметить, что они имеют и важное идеолого-смысловое назначение.
Грамоты начинаются с оборота, который в переводе-реконструкции А.П. Григорьева звучит так: «Предвечного бога силою…», а Т.Д. Скрынниковой — «Силою вечного Неба». Небо в религии древних монголов — «неперсонифицированное божество, обладающее способностью созидания». Небо у монголов «служит национальным интересам, которые удивительно сочетались с универсализмом Неба в качестве абсолютного воплощения верха. Небу было подвластно все, только оно в состоянии регулировать то, что на земле, но делает оно это через своего избранника, которым был монгольский хаган. Оно (Небо) давало ему силу, демонстрировало различным способом свою волю, а хаган благодаря этому организовывал свой народ и весь мир».[1044]
Таким образом, уже начало ярлыка жестко связывает его происхождение с высшим божеством монголов — Небом. Но на Земле — еще одной божественной субстанции, существующей в паре с Небом,[1045] оно действует через своего избранника — хана.[1046] И, действительно, в последующих формулах мы видим обозначение как Чингис-хана, так и того или иного его наследника, от имени которого непосредственно дается ярлык.[1047]
Уже в первом ярлыке, данном в 1267 г. Менгу-Тимуром, читаем: «Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгу-темерьво слово… Чингиз царь потом… Тако молвя и последнии цари…» В ярлыке 1357 г., который «Бердибек царь дал Алексию митрополиту» также видим: «Бесмертнаго бога силою и величьством из дед и прадед Бердебеково слово… Ченгизь царь и последним цари наши отци наши…». В последнем из известных нам «митрополичьих» ярлыков находим такие же формулировки: «Бессмертного бога силою и величьством из дед и прадед. Тюляково слово Мамаевою дядиною мыслию… Пред Чингис царь, а опосле того цари Азиз и Бердебек…».[1048]
В данном случае нам не столь важно смысловое сочетание приведенных оборотов,[1049] сколько само перечисление адресатов: божества-Неба, Чингис-хана, его наследников-чингисидов.
Появление имени Чингис-хана в высшей степени закономерно, так как он в представлении монголов, обладая при жизни харизмой, после смерти становится божеством. «Способность харизмы сохранять свои функции и после смерти ее обладателя стала основой зарождения культа, масштаб которого определялся прижизненным статусом. Соответственно культ Чингис-хана — основателя правящего рода — стал общемонгольским, а сам он определяется как центральное божество».[1050] Следовательно, ярлык — его происхождение и назначение — детерминированы не только Небом, но и культом Чингис-хана — так сказать, земного божества.
Наконец, рядом с Чингисом упоминается и тот или иной предшествующий или здравствующий хан. С прагматической точки зрения это понятно — ярлык выдает реальный, действующий хан, или, по крайней мере, он выдается от его имени. Но здесь заключен и глубокий сакральный смысл. По сути аналогичную цепочку «потусторонней» связи упоминаемых в грамотах лиц продемонстрировал на примерах актов XIII–XIV вв. монгольской династии в Китае Юань А.П. Григорьев. Мотивировочные статьи их состоят из таких оборотов: «Предвечного бога силою великого благоденствия пламени покровительством великого хана повеление наше». А.П. Григорьев объяснил их следующим образом: «Бог утверждает пламя, которое, со своей стороны, способствует утверждению великого хана. Великий хан, таким образом, отдаляется от предвечного бога на одну ступень, каковой предположительно является обожествленный Чингис-хан».[1051] Здесь все верно объяснено, следует лишь только заметить, что великий хан посредством обожествленного Чингис-хана не отдаляется, а, наоборот, приближается к божеству — Небу. «Регулирующая функция хагана постулировалась не только им самим, но и ханами — главами входящих в империю частей…».[1052] Т.Д. Скрынникова приводит в качестве примера начало такого указа: «Силою высшего Неба, харизмой хагана, мой, Аргуна указ».[1053] Это же хорошо прослеживается, как мы видели, на «митрополичьих» ярлыках.
Итак, круг замкнулся на действующем хане как представителе волеизъявления высших божеств — Неба и хагана. Ярлык, несмотря на свое прозаическое предназначение, оказывается буквально пронизанным сакральным началом: и сам текст,[1054] и, можно предполагать, с точки зрения монголов, сам формуляр.[1055] Последнее предположение возвращает нас вновь к «опыту о даре».
В.М. Крюков на примере Древнего Китая отметил «символическое единство дара: вещь — милость — долголетие (бессмертие)».[1056] Такая взаимосвязь-последовательность тоже просматривается в ярлыках ханов русским митрополитам. Видимо, не только князья преподносили дары ханам, но и церковные иерархи.[1057] В получаемых же ими ярлыках-дарах обязательно напоминалось о необходимости молить бога за жизнь хана. Хан имманентно должен был присутствовать в церковной службе.[1058]
Далее, говоря о сакральности «материальной» основы ярлыков, надо указать на «печать»-тамгу[1059] — обязательный компонент их заключительной части. Тамги составляли «один из неотъемлемых внешних элементов в посланиях», так как имели «большое государственное значение», — пишет С. Закиров.[1060] Важность этой детали следует и из обозначения самой тамги и ее цвета в ярлыках.[1061] Ученые уже давно обратили внимание на семантику цвета тамг. Так, В.В. Григорьев писал, что «золотые (тамги) по достоинству считались ниже красных или алых, которые одни были собственно государственными печатями, употреблявшимися для скрепления важного содержания бумаг». Синие же «прикреплялись, по-видимому, к бумагам менее важного содержания, заключавшим в себе не общие государственные распоряжения, а какие-либо частные приказы ханов».[1062] М.А. Усманов оспорил наблюдения В.В. Григорьева, сделав вывод «о перворазрядности нишанов золотого и синего цветов.[1063] Подобные тамги, — замечает он, — следовательно, прилагались к наиболее важным документам — эдиктам и торжественным заявлениям от имени государства».[1064]
Красные (алые) тамги он относит к категории «второразрядных». Вместе с тем исследователь отмечает, что «второразрядность красной тамги была относительной». Не скрепляя послания к могущественным зарубежным правителям, «она была в конечном счете тем же высочайшим официальным государственным знаком, но имеющим, по сравнению с другими, более универсальными, например, с синими, относительно специальное назначение», заверяющее, в том числе, «жалованные акты указно-договорного характера».[1065]
Нам представляется, что вопрос о «значимости» тамг надо ставить принципиально по-иному, нежели определять их «перво- или второразрядность». Каждый цвет фиксировал, как кажется, не иерархию документа, а соответствующее его назначение. В этом ряду все цвета были равны между собой, но предназначались для разных целей. Красный (алый) цвет, таким образом, имел в представлениях монголов тоже определенную значимость-предназначение, и отнюдь не «второразрядное». Этого и не могло быть, ибо тамга — удостоверительный знак ханского достоинства со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Вместе с тем красный цвет в ряде случаев имел преимущество перед другими в межгосударственных отношениях. Так, в переписке он пользовался «особым почетом… как цвет счастья, торжества и любви к людям».[1066]
Красный цвет печати-тамги мы видим и на грамотах ханов русским митрополитам. Ярлыки «с алою тамгою» выдавались ханами Бердибеком в 1357 г. и Тюляком в 1379 г. соответственно митрополитам Алексею и Михаилу-Митяю.[1067]
В то же время ханша Тайдула скрепляла ярлыки «нишаном».[1068] Эту разницу в «оформлении» ярлыков объяснил М.А. Усманов. В XIV в. существовали, видимо, пишет он, различия «между квадратным и перстневым знаками, первый назывался тамгой, второй нишаном. На это намекают данные "митрополичьих" ярлыков, в которых знаки ханов Туляка, Бердибека называются "алой тамгой", а ханши Тайдулы, у которой могла быть только перстневая печать, определяется просто "нишаном"».[1069] Он сделал и общий вывод о функциях и назначении различных печа