Во главе городских сотен, состоявших из «молодших», «средних», «лучших» горожан, стояли выборные «добрые люди»: сотские и старосты. В их компетенцию входили сбор и раскладка податей по «городовому делу», наблюдение за порядком и целостностью сотен. По этим вопросам им было подвластно не только свободное население, но и лица, пользовавшиеся финансовыми льготами. Так, правительственные специальные сборщики, являвшиеся в городские сотни, могли действовать только через старост и «лучших людей».[1360]
Должности сотских в городах сохранились и в XIV в. (а в Москве остатки самоуправляющихся сотен сохранялись даже в XVII в.). Ю.А. Кизилов отмечает, что в это время сотские обязаны были заниматься текущими проблемами городского хозяйства: постройкой и ремонтом мостовых, содержанием улиц в чистоте, а также — по-прежнему — сбором податей и налогов. Сотские имели в подчинении десятских, «из коих поручен каждому надзор над десятью домами, отчего всякий беспорядок скорее обнаруживается, а общественная служба отправляется поспешнее», — писал посетивший Россию в конце XVI в. англичанин Дж. Флетчер. Вместе с тем сами сотские подчинялись в ряде вопросов старостам.[1361]
Как и в Древней Руси, в XIV–XVI вв. городские сотни не существовали изолированно, а оставались организационно связанными с сельскими сотнями. В Северо-Восточной Руси сотенное деление сосуществовало с делением на волости, во главе которых стояли старосты. По Ю.Г. Алексееву, «сотские продолжают существовать повсюду».[1362] Обычными формулировками актовых документов этого времени являются такие: «слуги потягли к дворьскому… а черный люди к сотьскому».[1363] В сотниках, пятидесятских, а также старостах обычно видят лиц выборных от общин. В источниках эти волостные представители выступают под терминами «большие люди», «лучшие люди», «добрые люди». Сотские руководят и управляют черными людьми — свободными крестьянами-общинниками, составляющими основную массу населения средневековой Руси вплоть до конца XIV в. Как правило, сотник осуществлял руководство над населением нескольких деревень, иногда даже свыше десяти.[1364]
Выборные волостные лица могли самостоятельно осуществлять раскладку налогов и повинностей, предоставление податных льгот. Можно говорить и об их полномочиях по созыву территориальных сходов, на которых решались насущные вопросы. Источники отмечают, что староста был главным распорядителем на традиционных пирах, братчинах и празднествах. Он мог не пустить на праздник незваных гостей, будь это даже представители администрации, приехавшие без приглашения. Общинная администрация неизменно присутствует на судебных заседаниях по вопросам поземельных отношений, проводимых княжеской администрацией, а то и сама проводит суд. Следовательно, выборные мирские власти обладали большой самостоятельностью и полномочиями.[1365]
Вместе с тем эти общинные (мирские) власти сосуществовали с княжеским управленческим аппаратом (наместниками, волостелями, тиунами и прочими), который также расширялся, совершенствовались и усложнялись его функции.[1366] Но «главное значение наместничьего управления заключалось в приведении провинции в связь с государством, а не во внутреннем управлении провинции».[1367]
Однако такое сосуществование истолковывается обычно, как проявление подчиненности, зависимости общинной местной организации от княжеской власти. «Будучи подчинены наместникам, волостелям и их тиунам, мирские выборные функционировали в качестве органа, осуществляющего волю господствующего класса», — считает Л.В. Данилова.[1368] Безусловно, князья XIV–XV вв. обладали большей публичной властью, нежели их предшественники. Но наряду с этим их должно рассматривать не столько как власть, противостоящую общине, сколько в определенной степени по-прежнему в качестве элемента традиционной общинной власти — исполнительной по своему характеру и основной. Только в этой связи и возможно говорить о «сращенности» местной администрации общины и княжеских управленцев, а также о «дуализме» сотенного управления. Представляется, что прав был И.Д. Беляев, в свое время писавший, что «княжеские и земские власти во все время татарского владычества почти всегда имели одинаковую силу и так были связаны друг с другом, что ни та, ни другая власть не могла действовать отдельно».[1369] При этом нельзя забывать и о достаточно архаической сущности института «кормлений».[1370]
Мирская организация была настолько жизнеспособна, что сохранялась даже при отходе черной волости в частное владение — вотчину. Более того, даже когда «крупная вотчина складывалась из разрозненных кусков, в ней воссоздавалась крестьянская община по типу мирской организации черной волости. Во главе частновладельческой общины, так же как и черных волостей, видим старосту и добрых людей-старожильцев, представлявших общину перед господином, а в некоторых отношениях и перед внешним миром».[1371]
В исторической литературе сложилось устойчивое мнение о феодальном характере военной организации Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Безусловно, это исходит из признания того, что таковым — феодальным — было и все общество. Так, Е.А. Разин писал, что «вооруженная организация великого Московского княжества была военной организацией господствующего класса феодалов-землевладельцев».[1372]
В этой связи большое значение имеют работы А.Н. Кирпичникова, на большом археологическом и летописном материале показавшего ту роль, которую играло средневековое русское ополчение.[1373] Обратимся тоже к источникам.
Обычная летописная формулировка, с которой начинается рассказ о затевавшейся военной операции, звучит так: тот или иной князь «собра воя многа» — с теми или иными синонимическими изменениями.[1374] Несмотря на всю свою краткость, эта формула вобрала в себя суть военной организации на Руси XIII–XV вв. Здесь два действующих лица: князь и «вои». Князь выступает, как и в прежнее время, главным военачальником. Вместе с ним непременно выступают ополченцы — «вои». Встречается и другое наименование ополчения — полк. «Вои» и «полк», по всей видимости, лексически взаимозаменяемы. Так, в 1316 г. «князь великий Михайло, поимъ воа многы, иде къ Новогороду… и многа пакость бысть полку его».[1375]
Как происходил сбор средневековых русских ратников-ополченцев? Летописи дают нам такую информацию. Во-первых, созыв ополчения осуществляет князь. Во-вторых, «вои» могли собираться со «своея отчины»,[1376] «по всему княжению великому»,[1377] с «русскых городов» и «от своих градов»,[1378] имеются и прочие указания на территориальную принадлежность.[1379]
А.Н. Кирпичников в этой связи отмечает, что в период зрелого средневековья одним из главнейших принципов организации войска был территориальный. «Набор людей на военную службу осуществлялся по княжествам, вотчинам, городам. Воины подчинялись своим командирам, строились под местные знамена, носили, возможно, различные по цвету одежды или знаки отличия».[1380] На войны, будь это столкновения между русскими городами или с внешними врагами, князья выходили «коиждо ис своих градов съ своими полки, служачи великому князю», а самостоятельные князья просто «с своими полками».[1381] В московско-тверской войне 1375 г. принимали участие полки суздальские, ярославские, ростовские, серпуховско-боровский, кашинский, Городецкий, Стародубский, белозерский, моложский и т. д. Общая численность войска городов-земель составляла 22 отряда. Еще большее количество их собралось на Куликовом поле. По подсчетам А.Н. Кирпичникова, не менее 36 городов и областей послали свои войска на Дон. Чуть менее — 29 — было представлено в походе Дмитрия Ивановича на Новгород в 1386 г.[1382]
На территориальный принцип формирования войска указывает и обозначение полков: «Москвичи», «Дмитровци», «мужи Тверичи и Кашинци», а еще ранее — «Тферичи», «Волочане», «Новоторжьци», «Зубчане», «Роживичи».[1383]
Как видим, в XIV в. (и позже — в XV в.) так же, как и в XI–XII вв.,[1384] существовали полки по территориальной принадлежности. При необходимости они объединялись в крупные воинские соединения.
Князья, по-прежнему оставаясь военными лидерами земель, иногда заключали договоры о союзнических действиях войск. В докончании 1375 г. между московскими и тверскими князьями в числе прочего оговариваются такие возможные действия: «А где ми буде, брате, поити на рать, или моему брату, князю Володимеру Ондреевичу, всести ти с нами самому на конь без хитрости. А пошлем воевод, и тобе и своих воевод послати».[1385]