Что же касается «татарского племени» в отношении их появления на польско-литовских землях то ряд историков считает уместным говорить, что уже в XIV в. здесь имело место «татарское осадничество», а то и колонизация.[1509] Однако основной приток татарского населения связан с событиями конца XIV в. — походами Витовта в 1397 и 1399 гг. в ордынские земли, а затем с «добровольным наплывом больших групп татар», особенно в 1409 г.[1510]
Впрочем, есть и другие предположения. Так, автор популярного очерка о Грюнвальдской битве решает вопрос следующим образом: «Из Приволжских степей прибыл крупный отряд союзных Витовту татар в 30 тыс. всадников под командованием Джелал-эд-дина».[1511]
Современный автор А.Е. Тарас, по сути, объединяет эти точки зрения: «В сражении участвовали разные татары. В войске Витовта — те, что жили в Литве. Ими командовал хан Бах эд-Дин (Багардин). И были еще татары Джелаль-эд-Дина (орда) из Крымского улуса Золотой Орды. В том числе ногаи, которые участвовали во всех походах и крупных сражениях Крымского улуса».[1512]
В Хронике есть и другое сообщение о татарах. Накануне битвы происходят события, обратившие внимание польского короля: татары и литовцы напали на область, ранее принадлежавшую полякам, а теперь заложенную «магистру Пруссии и крестоносцам». Длугош рисует страшную картину бесчинств: татаро-литовские воины «опустошали эту область как вражескую, с варварской жестокостью убивая не только взрослых, но и отроков и даже младенцев, плачущих в колыбелях. Других же с их матерями они насильно уводили в плен, в свои палатки, как врагов и чужеземцев, хотя все жители этой области были людьми польского племени и языка». Откликаясь на «громкие вопли» пострадавших матерей, по просьбе польских епископов и вельмож Владислав и Александр приказали несчастных плененных «возвратить родным и освободить; кроме того, они назначили смертную казнь за повторение таких жестокостей».[1513]
Однако некоторые литовцы и татары, несмотря на предостережение, спустя время вновь принялись за старое, совершая «варварские насилия над женщинами и девушками», более того, они стали грабить, «безчинствуя церкви… а при ограблении одной из церквей выбросили из алтаря святые дары на потеху и посрамление».[1514] Видимо, здесь, кроме обычной в военных условиях тяги к разорению и насилию, проявились и присущие сохранившемуся языческому сознанию черты — ведь церковные ценности, как подчеркивает наблюдательный Длугош, были выброшены «на потеху и посрамление». Впрочем, главными зачинщиками были признаны два литовца, которых в конечном итоге «заставили самих себя повесить».[1515]
Что же касается участия татарских отрядов в самой битве, Длугош здесь весьма лаконичен. При «перечислении отрядов, знамен и гербов земель королевства и мужей, которые участвовали в Прусской войне», занимающем в Анналах несколько страниц, лишь в самом конце он замечает: «Кроме того, были в литовском войске Александра Витовта, великого князя Литвы, хоругви, под которыми стояли только рыцари литовские, русские, самагитские и татары. Эти хоругви, однако, имели более редкие ряды и меньше оружия, чем польские; так же и конями они не могли сравняться с поляками».[1516]
И непосредственно в сражении, по мнению Длугоша, татарские отряды ничем особо не отличились.[1517] «Когда среди литовцев, русских и татар закипела битва, литовское войско, не имея сил выдерживать вражеский натиск» в конечном итоге «обратилось в бегство». В отличие от них «в этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знаменами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу».[1518]
А что же татары? О поведении их на Грюнвальдском поле никаких сведений нет. Значит, можно сделать вывод, что они бежали вместе с литовцами и частью русских полков. «Татары в беспорядке умчались к озеру Любень».[1519] Однако, здесь не все так однозначно, и некоторые исследователи полагают, что «большая часть литовско-русского войска никуда не бежала с поля битвы».[1520]
Кроме того, есть основания говорить и том, что сам «Джелал-ад-дин принимал участие в Грюнвальдской битве».[1521] И, судя по последующим событиям, это так. Ведь Витовт и в дальнейшем оказывает всякую помощь Джелал-ад-дину, а в 1411 г. сажает его на золотоордынский престол.[1522]
Хан Данияр на Шелони
Татары выходцы из Золотой орды стали появляться на службе русских князей в XIV в.[1523] Начиная с середины XV в. они привлекаются московскими князьями в военных походах против Новгорода.[1524]
Битва на реке Шелони стала заключительным аккордом очередного политического обострения 1470–1471 гг. между Москвой и Новгородом и последовавшей за этим летней военной кампании. По новгородской земле московское войско двигалось тремя колоннами: севернее — в направлении Мсты, по центру — на Яжелбицы (важный пункт в стратегическом отношении, восточные ворота в Новгородские земли) и — южнее — на русо-шелонском направлении, возглавлявшимся князем Даниилом Холмским и воеводой Федором Хромым.[1525] Именно здесь и развернулись основные события похода.
Июльской рати на Шелони предшествовало взятие Старой Русы, столкновение с новгородскими «десантами» у Коростыни и вновь у Старой Русы, марш-бросок москвичей к Демону (Демянску) и, наконец, их возвращение по приказанию великого князя на ильменское побережье к Коростыни.[1526]
Об участии татарских отрядов в новгородских событиях 1471 г. сообщает ряд летописей. Так, при перечислении взятых в поход князей, упоминании «князеи служебных, и бояр своих, и многих воевод, и детеи боярьскых со всеми людьми земль своих» летописец не забывает отметить и татарский отряд. «И царевича своего другаго князь велики с собою же взем царева сына Каисымова Аидаара своеи земле Мещерьские и сь его царевичи, и с князьми, и с казаки, и со въсеми их людьми».[1527] В другом месте Софийская летопись делает существенные для нас уточнения: «И с ним же поиде царевичь Касымовъ сынъ Данияръ с татары».[1528]
Еще раньше, 13 июня, «отпустил князь велики князя Ивана Василиевича Оболенского Стригу съ многими вои, да съ нимъ князей царевичевыхъ Даньаровыхъ съ многими Татары, а велелъ темъ идти на Волочекъ да по Мсте».[1529]
Наряду с этим, оставляя «на Москве» своего сына Ивана Ивановича с другими князьями, Иван III, «повеле сыну своему держати у себе Муртозу царевича Мустофина сына царева и съ его князьми, и с казаки, на что ся где пригодити ему на каково дело».[1530]
Таким образом, мы вполне определенно можем говорить о достаточно широком представительстве татар как в целом в кампании, так и непосредственно в московском войске.[1531] Деление же их на отряды, выступавшие разновременно и в разных направлениях, было обусловлено как военной необходимостью, так и признанием их как реальной военной силы.[1532]
Кем были эти татары? Их территориальная принадлежность и социальный статус известны. Данияр — это сын Касима — правителя (султана) «вассального» Касимовского ханства, созданного в середине XV в. в рязанских (мещерских) землях.[1533] «Сын Касима султан Данияр (1469–1486 гг.) также активно используется Москвой, но уже в военных операциях: он находится вместе с великим князем в походе на Новгород в 1471 г. и активно доказывает ему свою преданность, вместе с другими русскими войсками держит оборону границы по Оке от нападения хана Большой Орды Ахмада в 1472 г., в 1477 г. участвует в окончательном падении Новгородской республики».[1534]
Участвовали ли татары в Шелонском сражении?
Об этом говорит один из вариантов окончания Новгородской четвертой летописи: «И начата ся бити, и погнаша Новгородчи Москвичь за Шолону реку, и оударишася на Новгородцевъ западнаа (засадная. — Ю.К.) рать Татарове, и паде Новгородцевъ много, а иныи побегоша, а иныхъ поимаша, а иныхъ в полонъ поведоша, и много зла учиниша; а все то створися до великого князя».[1535] Это сообщение у некоторых историков вызывает сомнения.[1536]
По Ю.Г. Алексееву дело обстояло так: «Разбросанные течением, выходили московские всадники на левый берег, отделенный от реки широкой полосой песка. С копьями и сулицами бросились на них новгородцы. По их словам, им даже удалось отогнать москвичей за Шелонь, но тут на них якобы ударили из засады татары. Это маловероятно».