жаемую эпоху черт своего времени» (т. е. конца XV — начала XVI в.), «в его пору скорее, чем в XIII веке, могли существовать совещания, подобные тому, какое он изобразил в 1211 году».[167] Вызывали «некоторые недоумения» эти сообщения в редакциях позднейших летописных сводов и у А.Е. Преснякова. Но он высказал мысль, которая связала Лаврентьевскую летопись и Московский свод 1479 года в части северо-восточных известий начала XIII в., что является важным элементом для доказательства их реальности. Он предположил, что в своде «мниха Лаврентия» этот материал представлен в обработке сторонников князя Константина Всеволодовича: «летописец выражал, очевидно, ростовские тенденции…».[168] Гипотеза оказалась плодотворной. Дальнейшие исследования ее подтвердили, уточнили и развили.
А.Н. Насоновым было выяснено, что в составе Лаврентьевской летописи с 1206–1237 гг. мы имеем ростовскую обработку свода, писавшегося во Владимире для князя Юрия, брата Константина. Ростовский автор тенденциозно «систематически выпускал все случаи, вскрывающие столкновения Константина с отцом и братом Юрием или старался сгладить впечатление рассуждениями на тему о любви и единении княжеской семьи».[169] К А.Н. Насонову присоединился М.Д. Приселков. Он обобщил информацию Лаврентьевской летописи. «Собственно политические события составитель записей излагает весьма скромно и нарочито кратко» — таково его заключение. Но главное для нас заключается в другом выводе М.Д. Приселкова. Несохранившиеся в ранних летописных сводах владимирские записи той поры, так называемый владимирский свод князя Юрия, «находятся в последующем нашем летописании XV в. Текст этих общерусских сводов (в основе которых — Лаврентьевский. — Ю.К.) в интересующем нас положении начинает испытывать, — продолжает ученый, — заметное давление от сближения его с текстом великокняжеского Юрьева свода, который в некоторых случаях вытесняет изложение ростовское… Это сближение текстов является результатом обработки текста общерусских сводов, в числе которых был и свод Юрия с приписками к нему до 1237 г.».[170]
Некоторые уточнения внес Ю.А. Лимонов. В частности, он указал, что в основе северо-восточных известий Московского свода 1479 г. лежал не Ростовский свод епископа Ефрема начала XV в., а особый самостоятельный северо-восточный источник, возможно, это был первый московский свод 1430 г. Он также текстологически подтвердил ростовскую переделку сообщений Лаврентьевской летописи; выяснил, что владимирский свод Юрия, имеющий антиростовскую направленность и обосновывающий права Юрия на Владимир, был создан в 1215 г. и отредактирован во владимирском своде 1230 г.[171]
Таким образом, исследования ученых дают нам уверенность в том, что комплекс северо-восточных известий первых десятилетий XIII в. (а среди них и интересующий нас), отсутствующий в ряде других сводов, в том числе и в Лаврентьевском, не читаемый в более поздних летописях, представляет собой достоверную и качественную информацию. В летописи XV в. эти записи попали в более-менее «чистом» виде из современного событиям владимирского свода, не обработанного в Ростове, т. е. без сокращений тенденциозного характера, связанных с враждой князя Константина с отцом и братом Юрием.
До сих пор мы говорили о версии Московского свода 1479 г. и совпадающих с ним. Но Никоновская летопись, как мы уже видели, дает другую трактовку. В свое время В.О. Ключевский опирался именно на этот вариант, усматривая здесь наличие двух следующих друг за другом собраний.[172] С.Ф. Платонов возражал В.О. Ключевскому. Он считал, что в Никоновской объединены два разных источника, по-разному оценивавших и излагавших одно и то же событие.[173] Не отрицал вероятности версии Никоновской летописи и А.Е. Пресняков, хотя и отметил «неуклюжую конструкцию».[174]
По нашему мнению, описанный в Никоновской «алгоритм» событий хорошо прослеживается на летописном материале конца XV в. Летописный рассказ 1471 г., можно сказать, зеркально отражает версию Никоновской летописи. В 1471 г. Иван III перед походом на Новгород советовался вначале с «боярской думой» и митрополитом, а затем заручился поддержкой «земли».[175] По мнению Л.В. Черепнина, такая попытка даже для XV в. «представляла собой нечто новое по сравнению с предшествующей практикой».[176] Для летописания XVI в. характерным приемом являются примеры «любви и совета» великих князей с митрополитами и епископами,[177] что мы видим в данном случае: без епископа Ивана ни Всеволод, ни бояре ничего решить не могли.
В варианте Никоновской летописи мы видим «переосмысливание» в соответствии с духом времени изложения Московского летописного свода 1479 г., а также памятников ростовского летописания XV в. непосредственно привлекавшихся при создании Никоновского свода.[178] Возможно, из них взята многоговорящая и не противоречащая дальнейшим события концовка: «И много волнение и смущение бысть о семъ, и многи людие сюду и сюду отъезжаху мятущеся».[179] Но так или иначе предпочтительнее и основательнее является версия Московского летописного свода 1479 г., на которую и ссылаются современные исследователи.
Какова же социально-политическая природа собрания 1211 г.? В большинстве своем историки единодушны — здесь имел место собор сословных представителей. В этом убеждены В.Т. Пашуто, Л.В. Черепнин, Ю.А. Кизилов, Б.А. Рыбаков.[180] Пытаясь связать его с другими древнерусскими феодальными институтами и найти его место в классовом феодальном обществе того времени, В.Т. Пашуто говорит то о соборе в «смысле сословного собрания», то о соборе как «своего рода расширенном совете» феодальных верхов. Собор 1211 г. не единственный, по его мнению, собор XII — начала XIII в. Но это — «особый собор».[181] В целом же он плоть от плоти других феодальных учреждений Древней Руси: княжеских «снемов», боярской думы, аристократических советов, которые являлись ведущими политическими формами общества. Несколько сдержаннее подходит к вопросу Л.В. Черепнин. «При Всеволоде, — полагает он, — (если верить летописи) возникает новый сословный орган, отдаленно напоминающий будущий земский собор».[182] В другой работе он пишет, что здесь лишь «складывается и какой-то прообраз представительного органа, отдаленно напоминающего будущий земский собор». Однако общий вывод его более оптимистичен, хотя тоже с оговоркой. «Если это прообраз земского собора (а источник позволяет думать именно так), то значит возникновение сословно-представительных учреждений в общегосударственном масштабе следует отнести к XIII в.».[183] И в данном случае Ростово-Суздальская земля являет собой такой образчик оформления государственности, ибо она «представляет своеобразный вариант политического развития, шедший в направлении сословно-представительной монархии».[184]
Свою трактовку возникновения соборов в XIII в. предлагает Ю.А. Кизилов. Согласно разработанной им концепции, он считает возможным «самую раздробленность рассматривать как своеобразную разновидность централизации, из которой в острой борьбе выросла новая разновидность — единое Российское государство». Другими словами, каждая древнерусская земля — это модель в миниатюре будущего Русского централизованного государства. Поэтому земля — это союз более мелких земель или «средневековая федерация». Соглашаясь с Л.В. Черепниным, Ю.А. Кизилов пишет, что этот термин «сравнительно точно отражает государственно-политическую основу единства Владимиро-Суздальской земли». При такой организации высшим органом власти «мог быть только съезд правителей союзных земель», что аналогично «представителям земель». Съезды такого рода могут быть названы соборами: более узкими по представительству, как в 1157 г., или более широкими, как в 1211 г. Представители не являлись выборными, но «приглашались на них благодаря своему официальному положению».[185]
Как видим, трактовка указанными историками собрания 1211 г. как собора исходит из понимания ими северо-восточного общества, как общества классового, феодального. Общества, где все дела вершит аристократическая феодальная верхушка во главе с князем или боярами, в той или иной модификации. Главное место в политической структуре занимают княжеские съезды, боярские думы, городские советы. Где-то со второй половины XII в. к ним прибавляется собор. Эта «форма сословного представительства при князе противопоставлялась князем вечевому строю».[186] Впрочем, вече только иногда дает о себе знать, да и то под феодальным колпаком. Так, несмотря на некоторые расхождения, определяется современными историками место собрания 1211 г. во Владимире в общественной жизни края.
Как мы уже отмечали, развитие Северо-Восточной Руси происходило в рамках формирования территориальных объединений — городов-государств. Одним из главных институтов их общественно-политической структуры было вече — собрание всего свободного населения города и волости. Констатируя это, мы не хотим априори утверждать, что и собрание 1211 г. было тоже вечем. Мы предлагаем всмотреться в его, так сказать, движущие силы, и только затем решить — собор оно или вече.