Вот и вся «Повесть временных лет», если, конечно, говорить об исторических событиях. Случайно ли все это? Случайна ли дата и само небывалое небесное явление? Если хорошенько вдуматься, ничего случайного в данном эпизоде нет — ни в смысле самого необъяснимого природного явления, ни в смысле отображения его на страницах Несторова труда. Разного рода небесным знамениям в русских летописях придавалось исключительное значение. Сообщениями о чудесных явлениях переполнены и страницы «Повести временных лет». Они не просто протокольно фиксируются, но и не всегда приемлемым образом объясняются:
«В те же времена [1065 год] было знаменье на западе: звезда великая, с лучами как бы кровавыми, с вечера всходила она на небо после захода солнца, и так было семь дней. Знамение это было не к добру. После того были усобицы многие и нашествие поганых на Русскую землю, ибо эта звезда, как бы кровавая, предвещала кровопролитье. В те же времена ребенок был брошен в Сетомль: этого ребенка вытащили рыбаки в неводе, и рассматривали мы его до вечера, но опять бросили в воду. Был же он такой: на лице у него были срамные части, а иного нельзя и сказать срама ради. Перед тем временем и солнце изменилось и не стало светлым, но было как месяц, о таком солнце невежды говорят, что оно съедаемо. Знамения эти бывают не к добру, мы вот почему так думаем. Так же случилось в древности, при Антиохе, в Иерусалиме: внезапно по всему городу в течение сорока дней стали являться в воздухе всадники скачущие, с оружием, в золотых одеждах, два полка являлись, потрясая оружием: и это предвещало нападение Антиоха, нашествие рати на Иерусалим. Потом при Нероне цесаре в том же Иерусалиме над городом воссияла звезда в виде копья: это предвещало нашествие римского войска. Так же было при Юстиниане цесаре: звезда воссияла на западе, испускавшая лучи, и прозвали ее лампадой, и так блистала она дней двадцать; после же того было звездотечение на небе с вечера до утра, так что все думали, будто падают звезды, и вновь солнце сияло без лучей: это предвещало крамолы, болезни, смерть людей. Снова, уже при Маврикии цесаре, было так: жена родила ребенка без глаз и без рук, и к бедрам его рыбий хвост прирос; и пес родился шестиногий; в Африке же двое детей родились: один о четырех ногах, а другой о двух головах. Потом же было при Константине Иконоборце, сыне Леонове, звездотечение на небе, звезды срывались на землю, так что видевшие думали, что конец мира; тогда же воздухотечение было сильное. В Сирии же было землетрясение великое, так что земля разверзлась на три поприща, и чудесным образом из земли вышел мул, говоривший человеческим голосом и предсказавший нашествие иноземцев, как и случилось потом: напали сарацины на Палестинскую землю. Знамения ведь на небе, или в звездах, или в солнце, или в птицах, или в чем ином не к добру бывают; но знамения эти ко злу бывают: или войну предвещают, или голод, или смерть».
Не стану касаться вопроса о природе света как такового. Данный вопрос также не относится к числу простых и ясных. Недаром физики горько шутят: «Самое темное в природе — это свет». Но то, что свет сопряжен с пассионарностью и ее носителями, особого сомнения не вызывает. Огненные и световые знамения появляются и при рождении, и при жизни, и после смерти выдающихся людей, отмеченных печатью святости. Наука и подавляющее большинство ее представителей, как правило, отмахиваются от сотен и тысяч фактов, получивших описание в литературе: так как объяснить подобные «аномалии» ученые не в состоянии, они попросту предпочитают их не замечать или, что еще хуже, объявляют вымыслом, обманом или галлюцинациями. Но факты — вещь упрямая, и они требуют объяснения. Не вдаваясь в конкретные физические механизмы и закономерности (которые пока что не познаны), огненные столбы в общем виде можно интерпретировать как временную световую материализацию постоянно действующего (но невидимого с помощью обычных органов чувств) канала связи между ноосферой (энергоинформационным полем) и Землей (точнее, находящимися на земле индивидами или сообществами людей). Иными словами: огненный столб — чисто биосферный или же ноосферный феномен.
Так имеем ли мы право увязывать конкретные факты отечественной истории с многократно описанными в летописях знамениями и необычными природными явлениями? А как же! История ноосферы неотделима от реальной человеческой истории. Обе они не просто случайно сопрягаются или переплетаются, а вообще немыслимы одна без другой. Ниже это будет проиллюстрировано на примере ряда последовавших после смерти Нестора-летописца исторических событий. Наиболее показательный среди них — на первый взгляд малозначительный эпизод, связанный с неудачной битвой, заурядным поражением и позорным пленением совершенно второстепенного в масштабах отечественной истории новгород-северского князя — в крещении Георгия, известного, однако, всем под своим мирским именем Игорь (1151–1202) (рис. 113). Благодаря небольшой поэме, написанной по горячим следам событий и вскоре надолго утерянной, фигура ее главного героя стала для многих читателей своеобразным символом несгибаемого русского духа и трагичной русской судьбы. Одновременно неудачный поход и несчастливая битва получили всестороннее освещение в русских летописях (рис. 114).
Рис. 113. Князь Игорь. Художник Г. Г. Поплавский
Рис. 114. Миниатюры Радзивиловской летописи, посвященные походу князя Игоря против половцев
Глава 4СПОЛОШНЫЕ КОЛОКОЛА(Эпоха «Слова о полку Игореве» и нашествий степняков)
Вы, курганы, курганы седые!
Насыпные курганы, степные!
Вы над кем, подгорюнившись, стонете,
Чьи вы белые кости хороните?
Расскажите, как русскую силу
Клала русская удаль в могилу!..
«Слово о полку Игореве» — это
как бы Пушкин ранней России.
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар.
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Есть творения — литературные, живописные, музыкальные, архитектурные, — которые как бы аккумулируют дух народа. Для русской культуры таковым является «Слово о полку Игореве». Единственный список его был случайно найден в монастырской библиотеке в конце XVIII века, издан в 1800 году и погиб в огне московского пожара во время Наполеонова нашествия. Но бессмертный дух «Слова» возродился, как Феникс из пепла, и теперь уже навсегда остался в памяти и душе народа. Ибо безвестный автор семь столетий назад сумел не только вложить в немногие неповторимые страницы свое видение мира и человека, но и передать свою внутреннюю энергию в качестве завета потомкам.
Древнерусский шедевр, поводом для которого стали многострадальная судьба новгород-северского князя Игоря и его позорное пленение, — не просто книга, поэма, песнь, повествование. Это — целое и целостное мировоззрение. Это — прошлое, настоящее и будущее, сплавленные воедино. Это — дыхание жизни и смерти, любви и ненависти, позора и торжества, отчаяния и прозрения, надежды и веры. В каждой фразе памятника, а кое-где даже и между строк закодирован бездонный философский смысл. Образы «Слова» — сплошь символы, наполненные неисчерпаемым смыслом. Судьба и доля, добро и зло, честь и слава, верность и коварство, красота и добродетель — сквозь призму любого из этих понятий, как через магический кристалл, можно увидеть буйную жизнь наших предков, а в них — самих себя.
Что же это за универсальный код, позволяющий проникнуть в самые сокровенные тайники человеческого духа? Да и само обретение памятника — не сродни ли оно явлению чудотворной иконы? Пролежав практически невостребованным более пяти веков, он был счастливым образом открыт для русской литературы как раз накануне ее небывалого расцвета. И с самого момента открытия и последующего опубликования «Слово» стало своеобразным талисманом русской культуры, вдохновляя на творческие взлеты все новые и новые поколения писателей, композиторов, художников и, главное, — широкие массы читателей.
Поэтический текст «Слова» врезается в память, точно высеченные в камне письмена, — такие же лапидарные и такие же неуничтожимые. И каждому при этом дано самому пережить «оптимистическую трагедию» памятника, черпая из этого кладезя народной мудрости и поэтического вдохновения силу и воодушевление. Следуя по словесной тропе, проложенной семь веков назад безымянным автором, читатель как бы сам наяву переживает все перипетии Игорева похода — от самого его начала, сопровождавшегося зловещими предзнаменованиями:
«Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что от него тенью все его войско прикрыто. И сказал Игорь дружине своей: „Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на своих борзых коней да посмотрим на синий Дон“. Страсть князю ум охватила, и желание изведать Дона великого заслонило ему предзнаменование. „Хочу, — сказал, — копье преломить на границе поля Половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шлемом испить из Дона“».
«Слово» наполнено (даже переполнено) разными звуками и голосами, таинственно проникающими к нам из прошлого:
«Что шумит, что звенит в этот час рано перед зорями? Игорь полки заворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы; тут кровавого вина не хватило, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а дерево в печали к земле приклонилось.
Вот уже, братья, невеселое время настало, уже пустыня войско прикрыла. Поднялась Обида в силах Дажь-Божьего внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона.