Речь идет о цикле так называемых повестей о начале Москвы: «Сказание о зачатии Москвы и Крутицкой епископии», «Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы», «О зачале царствующего града Москвы» и др. Даже Карамзин, почти брезгливо относившийся к подобного рода источникам, вынужден был признать, что они основываются на живучих народных преданиях и в них содержатся несомненные остатки подлинных фактов. Впрочем, главной задачей самого Карамзина являлась вовсе не реконструкция действительной истории, преломленной сквозь призму народного сознания, а создание еще более безупречной (в смысле ретуширования и лакировки) картины династий Рюриковичей и Романовых. Истинные же факты, которые скрепя сердце не мог отрицать даже скептически настроенный Карамзин, как раз и касаются додолгоруковского владетеля Москвы Степана Ивановича Кучки (боярина, тысяцкого или кого-либо другого — в данном случае совершенно безразлично; возможно, и того и другого одновременно).
В народном сознании за три столетия перемешались и последовательность событий и даже их участники. Не изгладилось лишь ясное понимание: лютая вражда Кучковичей и Рюриковичей началась еще до появления на берегах Москвы-реки Юрия Долгорукого и не закончилась со смертью Андрея Боголюбского. Весьма вероятно, что затухающие волны былой вражды захватили и многих правителей Московского княжества, ведших свою родословную от Александра Невского, чей младший сын Даниил Александрович (1261–1303) (рис. 127) и открывает список князей Московских.
Рис. 127. Даниил Александрович, князь Московский. Миниатюра XVII века из «Титулярника»
Впоследствии боголюбивый князь Даниил был причислен к лику святых, орден, носящий его имя, по сей день считается высшей наградой Русской православной церкви, а основанный им Свято-Данилов монастырь является официальной резиденцией Патриарха Московского и всея Руси. Канонизированная биография (житие) и летописи дают лишь самые общие (и, естественно, без излишних подробностей) сведения о жизни и деяниях Даниила. Всяческие неудобные факты, как водится, были исключены безо всяких колебаний. Но осталась народная память. И пусть в ней смешаны исторические события, относящиеся к разным эпохам и лицам, — тенденции борьбы за власть и расстановка сил прослеживаются достаточно определенно.
Народные предания стоят того, чтобы хотя бы вкратце быть прокомментированными. До настоящего времени дожили и опубликованы шесть версий (редакций), и не во всех великий князь Даниил правильно величается по отчеству. Впрочем, последнее обстоятельство как раз ни о чем и не свидетельствует, ибо подобные ошибки или описки (по незнанию либо же по рассеянности) сплошь и рядом встречаются и в обычных летописных записях: например, одна из самых популярных на Руси — Софийская первая летопись старшего извода, известная во множестве списков, говоря о смерти Даниила Александровича, называет его Ярославичем.
В народе издревле в открытую говорили об убийстве первого покровителя Москвы. Похоже, что в данном случае мы сталкиваемся с одной из неразгаданных тайн русской легендарной истории, концы которой глубоко упрятаны в воду, и, надо полагать, теперь уже навсегда. Народная легенда просуществовала в устной форме не менее трехсот лет. За это время в ней неизбежно произошло такое же художественное переосмысление и переиначивание исторических фактов, какое происходит во всяком произведении устного народного творчества, например в былинах. Но суть этой драматической истории сохранилась: в записанном сказании речь идет не о чем-нибудь, а именно об убиении князя Даниила.
Начинается сказание почти как пушкинская «Полтава»: «Богат и славен Кочубей. // Его луга необозримы…» Только в народной легенде поминается не малоросский, а московский магнат — Степан Иванович Кучка, чьи богатые владения раскинулись по берегам Москвы-реки. «И бысть у Кучка боярина, — продолжает предание — два сына красны, и не было столь хорошых во всей Русской земле». Князю Даниилу понравились Кучковы сыновья, и он взял их к себе в свиту. Но одновременно юноши-красавцы приглянулись и Данииловой жене — княгине Улите, воспылавшей к ним «блудной похотью» и склонившей к любовной связи. А чтобы муж не мешал сладким утехам, порешили любовники вообще от него избавиться — «предати злой смерти».
Случай представился очень скоро — на охоте. Как только братья остались наедине с князем, они попытались его убить, но тому удалось вывернуться и ускакать от убийц по берегу Оки, а затем, переплыв реку, спрятаться в заброшенном срубе. Над заговорщиками нависла угроза неотвратимого возмездия. Как всегда, изощренный выход нашла женщина: «Злая же та княгиня Улита (это одна из смягченных характеристик неверной жены; вообще-то, в большинстве списков она прозывается нецензурно — „блядью“. — В.Д.) наполни ей дьявол в сердце злые мысли на мужа своего, князя Даниила Александровича, аки ярому змею яда лютаго, а дьявольским и сотонинным навождением блудною похотью возлюбив милодобрех и наложников и сказала им, Кучковым детям, своим любовникам все по ряду…» А предложила коварная Улита пустить по следу приговоренного к смертоубийству князя его любимую охотничью собаку. Надо ли говорить, что верный пес очень скоро отыскал заброшенный сруб и стал перед ним вилять хвостом. Безжалостные же убийцы сначала искололи Даниила копьями, а затем отсекли ему голову.
Нетрудно убедиться, что в «Сказании об убиении Даниила» его собственная история смешана с двумя другими: во-первых, с любовными похождениями Юрия Долгорукого и убийством им в данной связи былого хозяина Москвы, боярина Кучки, в 1147 году (дата убийства по странной случайности стала считаться годом основания города); во-вторых, с мученической смертью Андрея Боголюбского в 1174 году (заговор против князя, как помнит читатель, был организован детьми и родичами погибшего Кучки). И наконец, третья — скоропостижная (летописи этого не отрицают) смерть 42-летнего Московского великого князя: она в народной памяти также прочно соединилась со зловещим образом все тех же Кучковичей.
Таким образом, согласно народным легендам Даниил Александрович умер насильственной смертью. Летописи же данного факта никоим образом не подтверждают, а говорят о кончине великого князя стереотипно: перед смертью, дескать, постригся в чернецы и принял схиму. Зато летописи подбрасывают совсем иную загадку: согласно общепринятой дате великий князь умер в 1303 году (лета 6811) — под сим числом его кончина зафиксирована, например, в Софийской летописи. А вот в Симеоновской летописи можно увидеть совсем другую дату — 1304 (6812) год, в Степенной книге — 1305 (6813) год. Не слишком ли большие расхождения? И главное, никем и никак вразумительно не объясненные! Разве это не противоестественно — три совершенно разные летописные даты, касающиеся одного и того же события (смерти), которое по церковным правилам фиксировалось исключительно точно. Да и с точки зрения житейской логики: можно ли представить, что дата смерти какого-либо выдающегося деятеля XX века спустя семьсот лет будет не совпадать в различных источниках! Невольно закрадываются подозрения: со смертью князя Даниила связаны какие-то события, кои всячески пытались скрыть (а позже фальсифицировать). Народные легенды как раз и проливают достаточный свет на перипетии неясной и запутанной летописной истории.
Где похоронен князь Данила (так несколько фамильярно именует его Степенная книга) — про то также рассказано по-разному, а в некоторых ранних летописных списках сей факт почему-то вообще умалчивается. И не странно ли: оказывается, уже ко времени воцарения великого государя Ивана III могила его прапрапрадеда считалась утерянной (и это несмотря на святость усопшего), хотя и находилась не где-нибудь в Тмутаракани, а в черте стольного града Москвы. С обнаружением могилы, собственно, и связаны все чудесные знамения, о которых сообщается в летописи и в житии преподобного и благоверного князя.
В летописной Степенной книге рассказывается, как однажды великий князь Иван Васильевич (Иван III) проезжал мимо Даниловского монастыря, и вдруг конь одного из сопровождавших его телохранителей споткнулся и встал как вкопанный. Юноша опешил — перед ним возникло видение: появился незнакомый человек и изрек: «Не бойся меня, я князь Даниил Московский. Твой конь наступил копытом на место, где зарыты мои мощи. Ступай к своему господину, великому князю Иоанну и спроси у него, почему предал меня забвению?» Сказал и исчез, а юноша догнал княжий отряд и передал Иоанну волю его венценосного предка.
Что-то здесь явно не так. Не сходятся концы с концами. Может ли кто-нибудь вразумительно ответить, почему спустя полтора века никто в Первопрестольной понятия не имел, где находится могила родоначальника Московского дома? И хотя, согласно Степенной книге, Иван III велел отслужить панихиду в память о князе Данииле, место захоронения последнего по-прежнему оставалось неизвестным. Ибо через некоторое время чудо на его могиле повторилось вновь.
Как поведал летописец, спустя много лет новый великий князь Василий Иванович (сын Ивана III и отец Ивана Грозного) с большой свитой вновь проезжал мимо Даниловского монастыря. Зашли помолиться в церковь, а когда вышли назад, один из приближенных — князь Иван Михайлович Шуйский, — садясь на лошадь, решил воспользоваться лежащим рядом валуном. Но тут стоявший поблизости крестьянин вдруг сказал ему: «Господин, не дерзай садиться с сего камня на коня своего. Знай, что здесь покоится блаженный князь Даниил Московский». Поразительна реакция государя Василия Ивановича. «Мало ли тут князей!» — сказал он, и его слова сохранились в каноническом житии. Помимо элементарного неуважения к своему предку пренебрежительная фраза свидетельствует также и о том, что могила Даниила для царственных особ и боярской элиты все также оставалась неизвестной. Зато в народе хорошо знали, кто погребен под заветным камнем.
Между тем Шуйский, ободренный великокняжеской бестактностью, ступил сапогом на валун и попытался сесть на коня. Но тот вдруг стал на дыбы, а затем неожиданно пал на землю и испустил дух. Шуйского еле живого вытащили