«И положили его [Расстригу] нагим, ничем не прикрытым, перед воротами городскими на площади в назидание, а в ногах его положили боярина Петра Басманова: с ним заодно убит был народом. И так лежали трупы их перед воротами городскими на площади три дня, а на четвертый день повелели бояре труп его сжечь на всполье города, во аде, который сам при жизни своей создал».
Пепел самозванца, как известно, собрали, зарядили в пушку и выстрелили им в том направлении, откуда он пришел, — в назидание всем последующим охотникам до русского богатства. Новым царем был скоропалительно избран Василий Шуйский. Но как избран — путем выкриков из толпы (безусловно, подученных и подкупленных людей). Так или иначе — в России появился новый царь. Но вскоре вместо предполагаемого замирения наступили еще худшие времена. Царю сразу же пришлось увязнуть в безуспешной борьбе с разгорающейся, как раздуваемый ветром лесной пожар, смутой — причем по трем направлениям: народное восстание, появление нового Лжедмитрия и иностранная интервенция.
Стихийное возмущение народа обернулось невиданной по своим масштабам крестьянской войной, которую возглавил Иван Болотников (год рождения неизвестен — погиб в 1608 году) — энергичный и опытный вожак, способный воодушевить и увлечь за собой народные массы. Поначалу к нему примкнули хорошо организованные дворянские отряды, недовольные новым царем Василием Шуйским и его пробоярской политикой. Болотников дважды громил регулярные царские войска, подходил к самой Москве и осаждал ее, но вынужден был отступить из-за предательства дворянских союзников, перешедших на сторону Шуйского. Схваченный после героической обороны Тулы, крестьянский вождь был ослеплен и утоплен.
Между тем в России объявился новый самозванец, так же как и первый, утверждавший, что он и есть чудом спасшийся царевич Дмитрий. В истории он известен как Лжедмитрий II (рис. 142), однако его подлинного имени и происхождения никто до сих пор не знает. Далее все произошло, точно в повторенном фильме: Мария Нагая (инокиня Марфа) признала в нем своего сына, а Марина Мнишек — мужа. К новоявленному Лжедмитрию примкнули несколько хорошо оснащенных польских отрядов (по существу — целых армий), остатки разгромленных войск Болотникова и все, кто имел причины ненавидеть режим Шуйского. Инсургенты подошли к Москве и на полтора года закрепились в районе Тушина, отчего в народе тотчас же были прозваны «тушинцами», а их предводитель получил кличку — Тушинский вор. В надежде на скорую и богатую добычу польско-литовские войска во главе с литовским гетманом Сапегой немедля осадили Троице-Сергиевский монастырь. Но осада неожиданно затянулась на шестнадцать месяцев. Оказавшиеся в кольце блокады монахи, проявляя чудеса героизма, сражались «аки барсы» и не допустили поругания и разграбления русской святыни.
Рис. 142. Лжедмитрий II — Тушинский вор
Нужно было что-то срочно предпринимать. Но что? Василий Шуйский рассудил чисто по-боярски: в противовес полякам нужно пригласить их непримиримых врагов — шведов. Запутанные европейские события XVI века, в основе которых лежали непримиримые противоречия между католиками и протестантами, привели в свое время к вторжению на польские земли шведских войск (вспомним классический роман Генрика Сенкевича «Потоп»). В качестве платы за будущую военную помощь боярский царь, не колеблясь, отдал шведскому королю часть исконно русских земель и городов (Иван-город, Ям, Копорье, Орешек и Корелу). Шведам даже во сне не мог присниться столь лакомый кусочек, полученный почти что даром, и в северо-западные земли был отправлен экспедиционный корпус Делагарди, который вскоре повернет оружие против русских союзников.
Ноосферная ситуация в России характеризовалась в это время крайней хаотичностью и непредсказуемостью. Были однако и обнадеживающие факты. Ярким примером явилась личность молодого князя и царского племянника Михаила Васильевича Скопина-Шуйского (1587–1610) (рис. 143). Талантливый и не по годам одаренный полководец быстро стал всенародным любимцем, о нем при жизни складывали песни. Именно 20-летнему Скопину царь был обязан разгромом крестьянской армии Ивана Болотникова под Москвой. И теперь в решающий час испытаний дядя бросил племянника на самый решающий участок. Скопин-Шуйский разгромил отряды Тушинского вора в северных областях и погнал их от Вологды и Великого Устюга назад в Тушинский лагерь, попутно разгромив гетмана Сапегу, осаждавшего Троице-Сергиеву лавру (одновременно другие воеводы добились успеха на Волге). У тушинцев сдали нервы, они сняли осаду Москвы и бежали в Калугу, где Лжедмитрия II вскоре убили его же сподвижники.
Рис. 143. Михаил Скопин-Шуйский
На территории России в то время бесчинствовали еще и регулярные войска во главе с польским королем Сигизмундом, которые осадили Смоленск. Все надежды были на полководческий талант Скопина, и он деятельно готовился к отпору интервентам. Однако неожиданно и без видимых причин Михаил Скопин-Шуйский скончался в Москве в возрасте 23 лет. Мало кто сомневался, что молодой князь был отравлен — причем своими же родичами, которые видели в нем опасного конкурента, реально претендовавшего на царскую власть после смерти или устранения Василия Шуйского, чей авторитет (или, как бы сегодня сказали, рейтинг) к тому времени снизился до нуля.
«Повесть о победах Московского государства» передает глубину горя, охватившего россиян-патриотов:
«Тогда же князь Михаил Васильевич в царствующем городе Москве был верен царю и любим им, в великом почете и славе пребывал, всеми почитался и прославлялся и готовился в поход на государевых неприятелей, желая из Московского государства супостатов и врагов государя вон выгнать и до конца истребить, и свою мудрость, и мужество, и храбрость перед всеми показать, и государство Московское освободить. И хотел идти из города Москвы со всеми своими полками на государевых неприятелей и врагов, чтобы очистить Московское государство, желая прекратить пролитие крови христианской, и ожидал, когда просохнут весенние пути, потому что в то время земля, залитая половодьем, после таяния снегов еще не затвердела. И видя его истинную веру, и великое добродетельное к государю усердие, и о всех православных христианах великую заботу, видя в нем защитника православной христианской веры, искони ненавидящий добрые дела рода человеческого древний змей, дьявол — никогда ведь он не совершает добра, но на зло поощряет — внушил некоторым государевым боярам злой совет и злокозненную мысль, начал возбуждать в них вражду к тому мудрому и храброму воину Христову, и цареву доброхоту, и в бедах помощнику, и правоверных утешителю, к государеву боярину и правителю, князю Михаилу Васильевичу, вложил в них злобную зависть, видя, что он мудрый, и многознающий, и разумный, и сильный, храбрый и мужественный, и всяческой красотой Богом украшенный, и сияющий в чести и славе, и всеми почитаемый и прославляемый. <…>
Они же, злоумышленники, долго удобного случая искали и, обманув лестью, со многими хитростями принесли и поставили перед ним яд смертельный. Он же, великого их обмана и лукавства не ведая, испробовал питье, со злым намерением приготовленное, и вскоре овладела им злая и смертная лютая мука. И сошлись к нему его близкие, горько плакали, видя тяжкие страдания его, недоумевая, что сделать, и только от всего сердца рыдая и скорбно плача. Врачи многие приходили к нему, и видели его смертную муку, и не смогли ему никакой помощи оказать.
Он же в жестоких страданиях лежал, и перед Богом исповедовался, и всем грехи прощал, и ни к кому злобы не имел. И причастившись пречистого тела и крови Господа нашего Иисуса Христа и недолго проболев, предивную свою душу Богу предал, к Господу отошел. Была же кончина его 23 апреля, в день памяти святого великомученика и победоносца Христова Георгия. В тот день умер благородный и мудрый, посланный Богом воевода, храбрый, благоразумный и милостивый государев боярин князь Михаил Васильевич Шуйский-Скопин».
В результате четырехлетнего царствования Василия Шуйского и ожесточенной гражданской войны Центральная Россия превратилась в подобие кладбища. Вот какую картину нарисовал один из современников событий: «Жилища человеческие превратились в логовища зверей: медведи, волки, лисицы и зайцы свободно гуляли по городским площадям, и птицы вили гнезда на трупах человеческих. Люди сменили зверей в их лесных убежищах, скрывались в пещерах, непроходимых кустарниках, искали темноты, желали скорейшего наступления ночи, но ночи были ясны: вместо луны пожарное зарево освещало поля и леса, охота за зверями сменилась теперь охотой за людьми, следы которых отыскивали гончие собаки; казаки, если не могли истребить сельских запасов, то сыпали в воду и грязь и топтали домашнюю рухлядь; где не успевали жечь дома, там портили их, рассекали двери и ворота, чтобы сделать жилища неспособными к обитанию».
Особую роль в Смутное время сыграло казачество. Как видно из только что процитированного отрывка, роль сия была главным образом негативная. Традиционно казаки селились на южных рубежах России и являлись естественным буфером между метрополией и агрессивными соседями, в первую очередь Крымским ханством. Здесь главную роль играли Войска Донское и Запорожское. Гребенские казаки, поселенные на Тереке Иваном IV, стали, по существу, северокавказской пограничной службой. Аналогичные функции выполняли яицкие казаки в Закаспии. Многие казаки, особенно на Дону и Днепре, никогда не занимались земледелием, умели только воевать и жили за счет добычи, захваченной во время набегов на сопредельные территории.
Оказавшись втянутыми в русскую Смуту и очутившись в центральных российских областях, казаки принялись заниматься привычным делом — грабить и убивать. Необходимый ежедневный прокорм также обеспечивался за счет местного населения. Именно к казацкой вольнице (не к регулярным же войскам!) постоянно примыкал всякий сброд, деклассированные элементы и разбойничьи шайки. В результате многие казачьи отряды быстро превратились в обыкновенные банды, оставлявшие кровавый след по всему пути своего продвижения. Организовать эту фактически уголовную массу было очень трудно, хотя такие попытки неоднократно предпринимались. Многие казацкие атаманы были под стать своим подчиненным. Наиболее колоритной фигурой — не только казацкого воинства, но и всего Смутного времени — стал донской атаман Иван Заруцкий.