е Богарне, остановился в Саввино-Сторожевской обители близ Звенигорода. Его основал в 1398 году на горе Сторожи преподобный Савва, Звенигородский чудотворец, один из первых учеников преподобного Сергия Радонежского.
И вот случилось чудо — преподобный Савва явился в ночном видении принцу Богарне. Эту притчу автор услышал от краеведа при посещении храма в 1999 году. Так вот, Савва французу промолвил:
— Не вели своему войску расхищать монастырь и особенно выносить что-нибудь из церкви. Если исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует и ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым, а твои потомки подружатся с Россией.
Утром Богарне, поддавшись совету во сне, отправился осмотреть храм и увидел раку с мощами и лик того, кто явился ему ночью. «Он, это он! Как все реально!» — поразился французский военачальник.
— Чей это портрет? — спросил он у монаха.
— Это образ святого Саввы, основателя монастыря, тело которого покоится в гробнице.
Услышав такой ответ, Богарне поклонился мощам святого и исполнил сказанное ему в видении. Потом он опечатал храм и приказал поставить у ворот часовых. Слова ночного Саввы сбылись в точности. Участвуя во всех сражениях при отступлении Наполеона из России, Эжен де Богарне остался невредимым. Его не касались пули, шрапнель, сабли и штыки. Богарне оказался едва ли не единственным из генералов Великой французской армии, вернувшимся с войны без ранений.
Исполнилось и другое пророчество. Через некоторое время сын этого французского генерала — герцог Максимилиан Лехтенбергский приезжал в Москву поклониться святым мощам преподобного Саввы, выполняя предсмертную волю своего отца. Потом Максимилиан сочетался браком с великой княжной Марией Николаевной. Таким образом он вступил в родство с российской императорской семьей. Потомки его стали русскими и, отказавшись от римско-католической церкви, приняли Святое Православие.
Ну как не вспомнить в этой главе слова одного из летописцев войны России с Наполеоном Л. Н. Толстого, сказанные в его бессмертном романе «Война и мир», о дубине народной войны. У россиян она всегда была под рукой.
«Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства… вдруг один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что дело это не шутка… бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею…
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские…
Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил… дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».
Нечто подобное случилось и в войне 1941–1945 годов, когда немецкие генералы жаловались Гитлеру, что Советский Союз ведет войну не по правилам конвенций, используя «не шпагу, а дубину» под названием Советская Партизанка. Да, она помогала и помогла Красной армии гвоздить и в конце концов пригвоздить нацистское нашествие.
Первые партизанские отряды были созданы еще до Бородинского сражения. 23 июля, после соединения с Петром Багратионом под Смоленском, Барклай-де-Толли сформировал летучий партизанский отряд из Казанского драгунского, трех донских казачьих и Ставропольского калмыцкого полков под руководством Фердинанда Винцингероде. Это был мобильный отряд, буквально жалящий фланги неприятеля и добывающий у взятых в плен офицеров разведывательную информацию о планах Наполеона.
Самым известным партизанским командиром в русской армии был Денис Давыдов, поэт и автор «Военных записок». Кутузов приказал дать ему в подчинение пятьдесят гусар и восемьдесят казаков. Именно с этими силами он и воевал.
Когда его представили князю, генералу от инфантерии Багратиону, полководец спросил поэта и будущего генерал-лейтенанта Давыдова, как он собирается действовать. Ответ был краток, но глубок:
— Пользуясь растянутыми коммуникациями войск французов, протискиваясь сквозь фланговые бреши, намерен действовать в тылу. Делать внезапные налеты на военные склады и обозы с продовольствием. Полонить курьеров, дабы познать истину в планах Наполеона. Опора на местных граждан земли Русской…
— Молодец, так и действуй, голубчик, — покровительственно ответил Багратион, прекрасно понимавший, что народный гнев — это гнев терпеливого человека, способного на самопожертвование в борьбе с захватчиками.
Действуя в тылу противника, во взаимодействии с крестьянами, Давыдов нередко сталкивался с проблемой недоверия и бдительности местного населения. Так, в своем «Дневнике партизанских действий» он писал:
«Сколько раз я спрашивал жителей по заключении между нами мира: «Отчего вы полагали нас французами?» Каждый раз они отвечали мне: «Да вишь, родимый (показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одёжу схожо». — «Да разве я не русским языком говорю?» — «Да ведь у них всякого сбора люди!»
Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней и в обычаях и в одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил с ними языком народным».
Громили французов командиры и офицеры летучих отрядов А. Сеславина, А. Фигнера, Н. Кудашева, А. Бенкендорфа, В. Пренделя, С. Волконского, А. Чернышева и других.
Крестьяне оказывали существенную боевую помощь и подмогу фуражом стремительно разрастающимся отрядам Денисова и других командиров.
Русский мужик взбунтовался из-за наглости, жестокости и надменности французов и бойко поднялся на ворога, кто с трофейным оружием, а большинство с дубьем, вилами и топорами на защиту своих изб, семей, деревень и своей Родины — России. Активно действовали отряды народных мстителей Степана Еременко, Ермолая Васильева, Прасковьи (фамилии историки не установили. — Авт.), Герасима Курина, Василисы Кожиной, Егора Стулова и многих других. Наверное, люди верили власти, уважали и ценили ее.
Кстати, один из пленных офицеров Великой армии Наполеона Бонапарта отмечал, что, наверное, русских партизан победить невозможно, так же как и вырубить русские леса — они безграничны, дремучи и нескончаемы и растут без посадок.
Это важно знать и всем политикам при власти, что надо не только правдиво говорить с людьми «языком народным», но и действовать ради благополучия того же народа, иначе защиты от него ждать не придется.
Защищают народную власть!
Несколько слов о Бородинском сражении.
Русская армия, исходя из требований императора Александра I, жаждала дать неприятелю бой. Главнокомандующий Кутузов решил для генерального сражения подготовить позицию в 124 километрах от Москвы, у села Бородино близ Можайска. До этого боестолкновение за Шевардинский редут, начавшееся 5 сентября, показало, что русский солдат умеет драться в меньшинстве. Несмотря на трехкратное превосходство в силах, лишь к исходу дня с большим трудом французам удалось овладеть редутом.
А что касается Бородинского сражения, то оно началось в пять часов утра 7 сентября и продолжалось до восьми часов вечера. Потрепанные и обескровленные французские войска Наполеон приказал отвести на исходные позиции. Взятые русские полевые укрепления были разрушены, но победить Кутузова Наполеону не удалось. Потери войск: французы — пятьдесят тысяч, русские — свыше сорока четырех тысяч человек.
Поскольку потери в битве оказались огромными, по приказу Кутузова русское воинство ушло с Бородинского поля, отступив к Москве, ведя арьергардные бои. Военный совет в Филях большинством голосов поддержал решение главкома «ради сохранения армии и России» оставить неприятелю Москву без боя. В первый же день вступления в российскую столицу в городе начались, как уже упоминалось выше, пожары. Кто поджигал? Наверное, та и другая сторона. В течение тридцати шести суток Наполеон томился в выгоревшем городе, тщетно ожидая от царя ответа на свое предложение о мире на выгодных для Франции условиях. Основные же силы русской армии, совершив марш-маневр, расположились в Тарутинском лагере. Именно здесь Кутузов развернул так называемую малую войну силами армейских партизанских отрядов. Помогали армии и крестьянские отряды самообороны.
Попытки Наполеона, наконец понявшего силу и дух русской армии и народа, стянутых туго обручем взаимопонимания перед нависшей бедой оккупации, снова вступить в переговоры были отвергнуты.
Вот одно из писем:
«Милостивый государь, брат мой!.. Нет больше прекрасного, гордого города Москвы: Ростопчин поджег его… Я начал войну против вашего величества без злобы: одна записка от Вас перед или после последней баталии остановила бы мое шествие; и на самом деле хотел бы пожертвовать Вам преимуществом первым войти в Москву. Если ваше величество хранит еще какую-то часть тех былых чувств, Вы благосклонно примете это письмо. Тем не менее Вы можете быть мне только признательным за то, что я отдаю себе отчет в том, что происходит в Москве. Посему, милостивый государь, брат мой, молю Бога, чтобы Он хранил ваше величество и берег под своей святой и достойной защитой».
18 октября после сражения на реке Чернишне близ села Тарутино россиянами был разбит авангард Великой армии Франции под командованием маршала Мюрата.
И сразу же у низкорослого и тщеславного Наполеона, заставлявшего в военном училище однокашников считаться с ним, а до Москвы — и весь мир, возник тревожный вопрос: как быть? На военном совете маршалы и генералы в один голос заявили:
— Надо срочно идти в сторону Калуги. В южных российских губерниях народ живет побогаче. Там найдем продовольствие и фураж для лошадей. Иначе придется туго…
Наполеон согласился с доводами полководцев, так как в них пульсировала логическая жилка. Но пока заседали да решали, метроном судьбы заработал в ускоренном режиме. Дело в том, что после сражения при Малоярославце 24 октября, когда русская армия преградила путь французам, Наполеон вынужден был отдать приказ повернуть свои войска и отступать по старой, разоренной им же Смоленской дороге. Холода, ранние снегопады и атаки сильных авангардов и отрядов партизан гнали обескураженных французов до реки Березины около белорусского города Борисов.