Его к такому позору готовила немецкая история. Фюрер твердил о «громадной государственной роли германских элементов» и «более низкой культуре русских». Но эти постулаты не его личная выдумка. На этом убеждении воспитывались целые поколения немцев задолго до Гитлера.
Как писал Александр Клинге в своей книге «Гитлер без лжи», отношение к славянам, и русским в частности, как к варварам берет свои истоки в раннем Средневековье, когда немцы продвигались на восток, очищая от славянских племен территории нынешней восточной Германии и западной Польши. Племена западных славян — к примеру, пруссы — уничтожались под корень.
Представление о России — Московии — как об отсталой стране, населенной варварами, проходило сквозь века. Даже Петровские реформы с разворотом России в сторону Запада ничего в этом не меняли. Подъем Российской империи наши «партнеры» приписывали исключительно воздействию иностранцев, приглашенных на русскую службу.
Статусом непререкаемой научной истины в европейской исторической науке до сих пор пользуется так называемая норманнская теория, которая гласит, что славяне совершенно неспособны создать собственное государство и потому вынуждены были пригласить скандинавских князей во главе с уже не раз упомянутым выше Рюриком.
А потому, мол, с тех пор вся русская правящая элита — западноевропейская по крови и мозгам. Только благодаря этому Россия еще существует как государство.
Но государство под названием «Русь» — Российская империя, СССР, РФ — на виду не десять, а тысячу лет. Третий рейх, мечтавший прожить такой же отрезок вечности, отметился всего лишь двенадцатью годами.
Отношение Гитлера к славянам было сугубо прагматичным — их земли должны принадлежать немцам. Для этого часть из них должна быть уничтожена — «вырезана под корень», а часть — «находиться на положении рабов». Жалеть недочеловеков нет никакого смысла, ибо они «элементарная биомасса».
Бывший баварский министр внутренних дел Карл Штютцель напророчил:
«Этот Гитлер допрыгается до того, что будет покойником».
Баварец не ошибся!
Духом античеловечности пропитано было заявление любителя покрасоваться на публике в персональной униформе и коллекционера ворованной живописи Германа Геринга во время его встречи в ноябре 1941 года с зятем Бенито Муссолини — министром иностранных дел фашистской Италии Галеаццо Чиано:
«В этом году в России умрет от голода от двадцати до тридцати миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдет, — ведь некоторые народы необходимо сокращать».
Все говорилось в унисон фюреру, заявившему накануне войны: всего на европейской территории России должно остаться не более пятнадцати — тридцати миллионов человек. Остальные пусть переселяются на восток или умирают — как им будет угодно. Оставшихся тоже ждет незавидная участь.
Гитлер прилетал в свою очередную берлогу под Винницей — «Вервольф» («Волчье логово». — Авт.), которая действовала с 16 июля 1942 по 15 марта 1944 года, несколько раз. После крупных совещаний с фронтовым генералитетом, он, чувствуя, что до конца не выговорился, собирал узкий круг наиболее приближенных из обслуживающего персонала Ставки и философствовал в форме застольных монологов. Вот один из его перлов теоретического обоснования своих взглядов на эту тему:
«Заметьте себе, господа, что с помощью демократии невозможно удержать то, что когда-то было взято силой. Покоренные нами народы в первую очередь должны обслуживать наши экономические интересы. Славяне созданы для того, чтобы работать на немцев, и ни для чего больше.
Наша цель — поселить в местах их нынешнего проживания сто миллионов немцев. Немецкие власти должны размещаться в самых лучших зданиях, а губернаторы жить во дворцах. Вокруг губернских центров в радиусе 30–40 километров будут размещаться пояса из красивых немецких деревень, связанных с центром хорошими дорогами. По ту сторону этого пояса будет другой мир. Там пусть живут русские, как они привыкли. Мы возьмем себе только лучшие их земли. В болотах пусть ковыряются славянские аборигены. Лучше всего для нас было бы, если бы они вообще объяснялись на пальцах.
Но, к сожалению, это невозможно. Поэтому — все максимально ограничить! Никаких печатных изданий. Самые простые радиопередачи. Надо отучить их мыслить. Никакого обязательного школьного образования. Надо понимать, что от грамотности русских, украинцев и всяких прочих только вред. Всегда найдется пара светлых голов, которые изыщут пути к изучению своей истории, потом придут к политическим выводам, которые в конце концов будут направлены против нас.
Поэтому, господа, не вздумайте в оккупированных районах организовывать какие-либо передачи по радио на исторические темы. Нет! В каждой деревне, на площади — столб с громкоговорителем, чтобы сообщать новости и развлекать слушателей. Да, развлекать и отвлекать от попыток обретения политических, научных и вообще каких-либо знаний. По радио должно передаваться как можно больше простой, ритмичной и веселой музыки. Она бодрит и повышает трудоспособность».
И возникает вопрос: кто такой автор этого текста — шизофреник, нацист или безумец? Наверное, все в одном стакане.
Его заплечных дел мастер — руководитель Главного управления имперской безопасности (РСХА) Генрих Гиммлер еще до этого монолога подсуетился и ублажил фюрера созданием в 1940 году генерального плана «Ост» — обширной программы закрепления господства Третьего рейха в Восточной Европе, а по существу, колонизации и германизации восточных территорий. План порабощения России был рассчитан на тридцать лет.
По отношению к Советскому Союзу это и была оруэлловская антиутопия — хорошо продуманный план варваров XX века по созданию искусственной концентрации в нарастании негативных тенденций в Советской России из-за «неспособного к творчеству и созиданию» населения.
Как справедливо отмечал советский и российский дипломат, знаток германской истории, посол СССР в ФРГ Юлий Квицинский:
«…было бы неверным считать этот план, как и сотни других подобных ему немецких документов, шизофреническими продуктами свихнувшегося фюрера и его непосредственного окружения. Поражает глубокая, скрупулезная научная проработка как общей концепции, так и деталей этой людоедской программы…»
Дрожь в подсознании у немецкого фюрера появилась сразу после начала войны, когда ему доложили о мужестве советских воинов — защитников Бреста, оборонцев Смоленска и Москвы. Думается, тогда он уже понял, что такое «русский дух» и чем ответит Советский Союз на его вероломство. Но сознание его продолжало толкать на авантюры.
Когда немцы в октябре 1941 года вплотную подошли к Москве, то в запасную столицу Куйбышев (Самара) были эвакуированы посольства, министерства, институты, но Сталин и не думал покидать столицу.
События 16–19 октября 1941 года в Москве, происшедшие вследствие развала фронта советской обороны, стремительного приближения немцев к столице после поражения войск РККА в Вяземской операции и принятием Сталиным совершенно секретного постановления «Об эвакуации столицы СССР», накалили обстановку до предела.
Сегодня немногие знают, а некоторые, может, подзабыли, что этим сталинским рескриптом предусматривался выезд из Москвы руководства партии и правительства — СНК, Министерства обороны и Генштаба, иностранных посольств. Простых москвичей это не касалось. Но нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Утечка информации произошла и тут. Город прорвало, как нарыв, — начались паника и массовое бегство из Москвы.
В начале колонн убегающих драпало чиновничество разных уровней: директора и финансисты, работники почты и телеграфа, учителя и врачи, торгаши и спекулянты. По городу летал «черный снег» от массового сжигания разного рода бумажных документов.
Со слов Умника, свидетеля тех событий, в бензиновой вони, в грохоте работающих моторов, в скрипе тележек и повозок, в истерическом стоне клаксонов и в серых толпах встревоженных, агрессивных и злобных москвичей шли сама истерика, недовольство и страх.
Паника усилилась после того, как по Москве поползли слухи о том, что на Поклонной горе видели немецких мотоциклистов. Она породила неразбериху, мародерство, резкий всплеск бандитизма, грабежей, хищений, взломов квартир и нападений на госбанки. Заводы закрывались — рабочие оказывались на улице. Отмечались случаи избиений партийных и хозяйственных работников. Когда из флегмоны обстоятельств вытек гной — чиновники, потекла кровь — собственно простой народ в переполненных грузовиках, перекошенных автобусах, навьюченных малолитражках, на велосипедах, мотоциклах, гужевых повозках и тележках. Шли москвичи угрюмые и потерянные пешком, сгибаясь под тяжестью мешков и узлов, оставив свои дома с нажитым имуществом, нехитрым счастьем довоенной эпохи и московскими клопами и тараканами. За народом где-то сзади отступала и армия.
Ручьи и реки машин и людей текли и текли на восток по Владимирскому тракту — шоссе Энтузиастов. Порядок в городе начали возвращать силовыми методами, только с вечера 19 октября, в том числе и расстрелами уголовников.
Командование оборонявшего Москву Западного фронта, в частности, его командующий генерал армии Г. К. Жуков запросил у Сталина разрешение отвести штаб фронта на восток — в Арзамас, а командный пункт фронта переместить в Москву — в здание Белорусского вокзала.
Сталин ответил на этот опасный вопрос командования фронтом, что, если оно вздумает еще отступать, он прикажет его расстрелять и в командование фронтом вступит сам. К этому времени немцы уже бомбили Кремль. В полку, охранявшем твердыню власти, были убитые и раненые. Однако Сталин Кремль не покидал.
Советский поэт, писатель и публицист Феликс Чуев, глубоко исследовавший перипетии того страшного для страны времени, оставил потомкам на эту тему такую стихотворную зарисовку: