язан обретением киевского стола…
В этот же день новгородцы стали собирать деньги для наемников-варягов. С простолюдинов брали четыре гривны, старосты отдали по десять, бояре расщедрились на восемнадцать. Войско собрали немалое, дождались варягов и вместе с ними на исходе зимы подошли к Киеву. В дружине Ярослава вернулся к родному городу и Витим. Князь принял верного дружинника с объятиями – помнил, благодаря кому удалось уйти от погони в битве у Буга. За это, как и в прошлый раз, одарил монетами. Долго выспрашивал киевлянина о том, что творится в столице, какие настроения среди горожан, сколько у Святополка воинов, давно ли ушли поляки. Не преминул узнать и о родичах. Сообщение о том, что они уведены в Польшу, его расстроило. Завел Витим разговор и о Предславе, рассказал, как пытался ее освободить, спрашивал князя, почему он медлит, не вызволяет близких людей. Ярослав от вопроса нахмурился еще больше, ответил зло:
– То не твоя забота. Твое дело служить верно! Придет время, выкуплю…
Святополк противостоять брату не смог, спешно оставил Киев и увел дружину в Дикое Поле, откуда вернулся со множеством печенежских воинов. Застонала Русская земля под копытами степных коней. В который раз вел Святополк иноземцев в родную сторону, подавая дурной пример другим князьям и их потомкам. То ляхи с немцами и уграми, то половцы разоряли Русь, пользуясь междоусобицей. Князь Ярослав пользоваться сторонней помощью тоже не стыдился, вел с собой варягов. Не дело наводить чужаков на свою землю, еще хуже сталкивать людей русских друг с другом. Но так случилось…
Встретились на реке Альте, неподалеку от того места, где по приказу Святополка был убит вместе со своей дружиной князь Борис. Снова пролилась братская кровь. Битва была жестокой, противники упорствовали, короткий зимний день показался воинам вечностью. Три раза бросались друг на друга, ломая копья и мечи, сокрушая щиты и шеломы. В первой стычке конница печенегов и дружина Святополка заставили попятиться воинов Ярослава, но те уперлись и после короткой передышки сами ринулись на супротивника. Безуспешно. Третий раз завели ратоборство, когда солнце потянулось на покой. Начали издалека: метали стрелы и сулицы, на льду Альты пошли в ход копья и мечи, но победа не желала склоняться ни к тем, ни к другим. Дело дошло до рукопашной. Противника не жалели, резали ножами, душили, били руками и ногами, не гнушались любыми приемами: пинались, рвали зубами, выдавливали глаза пальцами. Торопшу ошеломили палицей так, что сбили шлем. Очнулся быстро, увидел, как здоровенный дружинник Святополка душит Пырю. Попытался встать, прийти сотоварищу на помощь, но кто-то сбил ударом ноги в спину. На подмогу Пыре пришел Гаврила: навалился на дружинника сзади, запустил пальцы ему в рот, стал рвать щеки. От боли дружинник разжал пальцы на горле бездыханного Пыри, сбросил с себя Гаврилу, придавил к земле, замолотил кулаками. Гаврила сопротивлялся. Дружинник озлобился еще больше, снял с головы шлем с заостренным металлическим навершием. Удары пришлись в голову Гаврилы. Здоровяк бил нещадно, сотоварищ погибал на глазах. Торопша лихорадочно зашарил руками по снегу в надежде отыскать какое-нибудь оружие. Наткнулся на еще теплую кучу внутренностей. Безголовый воин с вспоротым животом лежал на боку. Торопша невольно одернул руку. Даже для него, старого бойца, видавшего множество смертей, это прикосновение и вид изувеченного воина были неприятны. Взгляд упал на отрубленную голову в подшлемной шапке – прилбице из волчьего меха. Красная от крови борода, голубые, остекленевшие глаза, разинутый в крике рот; зрелище отвратное, но раздумывать некогда, надо как-то отвлечь дружинника. «Прости меня, господи! И ты, мил человек, прости!» Торопша ухватил голову за бороду, швырнул в дружинника. Попал в спину, но это лишь на миг остановило могучего воина. Смерть снова нависла над Гаврилой. Торопша снова зашарил руками по снегу, в холодной кровавой каше пальцы нащупали обломанное древко копья с наконечником. Тяжело поднялся, пошатываясь, шагнул к дружиннику, тот поднял голову… Железное перо копья вонзилось в глазницу дружинника Святополка по самое древко. В тот же миг сверкнул меч. Торопша вновь повалился на утоптанный снег, обильно политый кровью. Над рекой Альтой нависла ночь…
Убитых собирали утром. В этом месиве пал Пыря. Гаврила умер от ран через два дня после битвы. Торопше повезло больше, теснота помешала владельцу меча нанести точный удар, он был ранен в плечо, лишился уха, но сберег жизнь. Витим отделался легким ранением, печенежская стрела пометила ему руку чуть ниже локтя. Потери с обеих сторон были огромны, и все же Ярослав одолел. Приберег князь малый отряд из варягов и новгородцев, кинул его на врага в то время, когда у того иссякли силы. Битва завершилась к исходу дня. Первыми, как и в сече при Любече, дрогнули печенеги, помчались степняки к родным вежам, за ними бросилась бежать дружина Святополка. Самого князя спасли сумерки и быстрый конь. Он ушел от смерти в битве, но не ушел от расплаты. Позже до Киева дошла весть, что князь бесславно окончил жизнь в пустынных местах, где-то между Польшей и Чехией. Поговаривали и о том, что к смерти причастны варяги Эймунд Хрингссон и его дядя Рагнар, подосланные Ярославом. Правда это или нет, Витим не знал, но верил, что господь всегда наказывает виновных, как наказал убийц Бориса – боярина Еловита и Путшу, что сложил голову в этом бою. Он сам видел, как один из новгородцев зарубил старого воеводу топором.
Спустя три дня войско Ярослава вошло в Киев с победой, а еще через пятнадцать дней, к великой радости Витима, в стольный град вернулись и Таисия с Надежей. Радость Витима оказалась двойной: Надежа сообщила, что господь наградил ее дитем, которого она носит в своем чреве. Не пустыми оказались их прогулки в ближайший лесок, во время недолгого пребывания Витима в радимическом селище.
Таисия с доброй завистью смотрела на встречу Витима и Надежи, мечтала о возвращении сына Никиты, но сердцем чувствовала, что свидание состоится не скоро. Порою приходила мысль вернуться на родину, в Константинополь, и там отыскать сына, но держала могила любимого мужа Мечеслава и страх, что она может разминуться с Никитой, а потому оставалось ждать и жить, благо что пришла весна и наступило затишье. Таисия, как и многие люди Русской земли, надеялась, что спокойствие продлится долго.
Надеялся на продолжительный мир и Ярослав Владимирович. Теперь, после смерти Святополка, когда он по старшинству утвердился на киевском столе, стал великим князем и хозяином большей части Русской земли, можно было успокоиться, но ведь были еще коварные печенеги, Болеслав Польский и родичи: племянник Брячислав, сын Изяслава Полоцкого, брат Судислав – князь Пскова, Мстислав – князь тмутараканский. Их стоило опасаться.
Как в воду глядел князь Ярослав, уже в конце следующего года молодой полоцкий князь Брячислав пошел на Новгород и взял его быстрым приступом и без больших потерь. Этому поступку было немало объяснений. Брячислав Изяславович принял княжество по смерти брата Всеслава, как и все потомки кривского князя Рогволода, убитого Владимиром, власти Киева признавать не желал и братской любви к его правителям не испытывал. На первых порах князь Брячислав в усобицу сынов Владимира не лез, проходу войска Ярослава на Киев не мешал, хотя склонялся к Святополку и тайно ему помогал. Вражда Рюриковичей была ему на руку, пока они теряли воинов в битвах, он крепил свои силы. Прибавилось их и с переходом к нему на службу воинской дружины варягов под рукой Эймунда Хрингссона. После битвы на Альте норвежский конунг потребовал от Ярослава двойного повышения жалованья ему и его воинам, попрекал князя, молвил, что лишь благодаря варягам князь избавился от Святополка. Ярослав повысить плату отказался, припомнил Эймунду трусость его отряда в битве у Буга. Взаимные упреки переросли в ссору. На том и разошлись. Ярослав остался сидеть в Киеве, а Хрингссон увел наемников в Полоцк, где с радостью был принят. Он же сообщил Брячиславу, что киевский князь задумывает напасть на его княжество. Брячислав поверил и решил, что настала пора действовать. Именно сейчас у него появилась возможность вновь утвердиться на пути из варяг в греки и овладеть богатыми Новгородом и Псковом, на землях которых проживали соплеменники кривичи. Верил князь, что тогда станет Полоцк равен Киеву, а усилив полоцкое войско, можно будет двинуться и на Ярослава…
Свой первый удар Брячислав решил нанести по Новгороду. Во-первых, город потерял в усобице немало воинов, а во‑вторых, там его ждали. Многие новгородцы отшатнулись от Ярослава, молвили:
– Что от него пользы, силы и деньгу ради князя теряем, а дохода с того мало, да и вольностей не прибыло.
Разжигалось недовольство и тем, что в городе вместо любимого горожанами боярина Константина Добрынича был посажен молодой князь Илия, сын Ярослава. Сам своенравный посадник после битвы на Альте был отправлен в Ростов и посажен в темницу. Не забыл Ярослав порубленных ладей и прилюдных укоров. После следующей дерзости, когда Константин Добрынич в очередной раз попрекнул неблагодарностью и напомнил, что его отец, прежний воевода и новгородский посадник Добрыня, помог родителю князя, Владимиру, обрести киевский стол, и указал и на то, что он поспособствовал Ярославу прийти к великому княжению, решил заменить посадника своим сыном. Некоторые из обиженных новгородцев послали верных людей к Брячиславу в Полоцк. Они же помогли ему овладеть городом.
Полоцкий князь сидел в Новгороде недолго. Известия о том, что Ярослав с большим войском приближается к городу, а из Швеции плывут ладьи с воинами, высланными ему в помощь тестем Олавом Скотконунгом, заставили князя Брячислава спешно покинуть город. К тому же его понуждало недовольство горожан и пригородных селян непотребным поведением полоцкой дружины, а более варягов конунга Эймунда Хрингссона и его родственника Рагнара Агнарссона. Дело дошло до кровавых стычек. Брячислав Изяславович осерчал, ответил новгородцам разграблением города.