[924] Так, может быть, русские люди той эпохи просто были неспособны на серьезную борьбу за освобождение и поэтому, в то время как такие страны, как Китай и Иран, во второй половине XIV в. сбросили зависимость от монгольских ханов, дали вновь себя покорить и продолжали нести «иго» еще целое столетие? Но если наши предки были столь «несостоятельны», как же они сумели подняться на Куликовскую битву? Концы с концами явно не сходятся…
Выше уже подчеркивалось, что противостояние Дмитрия Ивановича с Мамаем было борьбой не с законным ханом («царем»), а с временщиком, фактически обладавшим властью в Орде; сюзеренитет законных и реально правящих «царей» этим противостоянием не отвергался. Поэтому и Куликовская победа была отражением конкретного нашествия, но не свержение иноземной власти вообще. Когда осенью 1380 г. к власти в Орде пришел природной хан (Чингизид) Тохтамыш, в Москве признали его верховенство; однако Дмитрий не спешил возобновлять выплату дани, намереваясь ограничиться лишь формальным выражением зависимости.[925] Следствием этого (а не стремлением отомстить за поражение на Куликовом поле: мстить Тохтамышу было не за что, т. к. Дмитрий, разгромив Мамая, невольно облегчил хану приход к власти) и был поход Тохтамыша 1382 г. Примечательно, как объяснял летописец-современник отъезд великого князя из Москвы при приближении Тохтамыша и его отказ от открытого боя с ним (в реальности обусловленные в первую очередь недостатком сил после тяжелых потерь, понесенных на Куликовом поле): Дмитрий, узнав, что на него идет «сам царь», не «стал на бой» против него, «не поднял руки против царя».[926] С точки зрения современников, нежелание поднять руку на законного сюзерена было оптимальным оправданием для великого князя.
Результаты конфликта 1382 г. обычно оценивались как полное поражение Москвы. При этом не задавался вопрос: почему же тогда Тохтамыш оставил за Дмитрием великое княжение владимирское? Напомним, что Мамай дважды — в 1371 и 1375 гг. — передавал ярлык на великое княжение Михаилу Александровичу Тверскому. Причем если в первом случае он вернул его вскоре Дмитрию Московскому, то решение 1375 г., принятое уже в условиях конфронтации с Москвой, оставалось в силе до гибели Мамая осенью 1380 г.: победи временщик на Куликовом поле, он его несомненно бы реализовал. Но Тохтамыш-то победил московского князя, почему же он не отнял у Дмитрия великое княжение?
Прежде всего нужно заметить, что факт разорения столицы несколько заслоняет общую картину результатов конфликта 1382 г. Тохтамыш не разгромил Дмитрия в открытом бою, не продиктовал ему условий из взятой Москвы (напротив, был вынужден быстро уйти из нее, опасаясь контрудара[927]). И уж совсем не напоминают ситуацию, в которой одна сторона — триумфатор, а другая — униженный и приведенный в полную покорность побежденный, события, последовавшие вслед за уходом хана из пределов Московского княжества.
Осенью того же 1382 г. Дмитрий разорил землю рязанского князя Олега, указавшего Тохтамышу во время его движения на Москву броды на Оке. Тогда же к московскому князю приехал от хана посол Карач.[928] Целью посольства был, несомненно, вызов Дмитрия в Орду, естественный в сложившейся ситуации. Таким образом, Дмитрий после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но даже не отправил туда первым посла — это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача — послы в Орду отправились только весной следующего, 1383 г. Причем сам великий князь не поехал — посольство, состоявшее из «старейших бояр», номинально возглавил 11-летний старший сын Дмитрия Василий (будущий великий князь).[929]
В Орде тем временем находился, еще с осени 1382 г., Михаил Александрович Тверской. Он не без оснований рассчитывал получить от Тохтамыша ярлык на великое княжение. Решение хана было следующим: тверской князь должен впредь быть независим от Москвы, под его власть переходит ставшее в 1382 г. выморочным Кашинское княжество (составная часть Тверского, которое по московско-тверскому договору 1375 г. оказывалось под верховной властью Дмитрия, и, следовательно, должно было в случае бездетной смерти кашинского князя стать московским владением). Но в главном вопросе — о принадлежности великого княжения Владимирского — претензии Михаила поддержки не нашли: Тохтамыш выдал ярлык на него Дмитрию Донскому.[930] В чем причина этого, казалось бы, нелогичного шага?
В Новгородской IV летописи говорится, что «Василья Дмитреевича приа царь въ 8000 сребра».[931] Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с «великого княжения» (т. е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 рублей в год,[932] в т. ч. с собственно Московского княжества 1280 рублей (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича Серпуховского).[933] Цифра 8000 рублей близка к сумме выхода за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества; последняя была равна за этот срок 2560 рублям, а без учета дани с удела Владимира Андреевича -1920. Следовательно, очень вероятно, что посольство Василия привезло в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира, особенно сильно пострадавшего в 1382 г. от ордынских войск и потому малоплатежеспособного), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года выход и с территории великого княжества Владимирского (8000 рублей). Таким образом, Москва признала долг по уплате выхода с Московского княжества за два года правления Тохтамыша после гибели Мамая. Выплата же задолженности по выходу с великого княжества Владимирского была поставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала себя свободной от этих обязательств — выполнять их должен был бы новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не продолжать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к продолжению конфликта и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо сумму долга. Настаивать на уплате выхода за период правления в Орде Мамая (выплаты были прекращены, напомним, в 1374 г.) Тохтамыш не стал. Следовательно, был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, но Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.
Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести понесенного Москвой удара, не был катастрофой. С политической точки зрения он не привел к капитуляции Москвы, а лишь несколько ослабил ее влияние в русских землях. Что касается сферы общественного сознания, то неподчинение великого князя Дмитрия узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского царя. С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпринята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате дани (формальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Война 1382 г. привела к срыву этой попытки, но данный факт не оставил непоправимо тяжелого следа в мировосприятии: фактически было восстановлено «нормальное» положение — законному царю подчиняться и платить дань не зазорно. Соглашение, заключенное московским посольством в Орде в 1383 г., сохраняло главенствующую роль Дмитрия Донского на Руси. Более того, последующие события показывают, что оно не ограничивалось передачей ему великого княжения, а содержало еще один пункт, имевший весьма важные и долгосрочные последствия.
В завещании Дмитрия Донского, написанном незадолго до смерти (наступившей 19 мая 1389 г.), великий князь передает своему старшему сыну Василию власть, в отличие от своих отца и деда, не только над Московским княжеством, но и над великим княжеством Владимирским: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем».[934] Этот пункт не мог быть внесен без санкции Орды.[935] Между 1382 и 1389 гг. имели место только одни переговоры такого уровня, на которых мог обсуждаться подобный вопрос, — переговоры 1383 г. Следовательно, будущая передача великого княжения Дмитрием по наследству была оговорена именно тогда.
Это несомненное достижение сопровождалось, впрочем, и потерями, которые не ограничивались выходом из зависимости Твери и лишением прав на Кашинское княжество. К 1382 г. Дмитрию удалось расширить подвластную ему территорию на западном и южном направлениях. По соглашению с литовским князем Кейстутом, боровшимся за власть с Ягайло, он около 1381 г. получил обратно Ржеву.[936] Московско-рязанский договор лета 1381 г., в котором Олег Иванович Рязанский называет себя «молодшим братом» Дмитрия (т. е. признает его верховенство), фиксирует принадлежность Москве Мещеры,[937] названной «куплей» Дмитрия, Тулы, ранее бывшей ордынским владением,[938] а также неких «мест татарских», отнятых Дмитрием «от татар».[939] По-видимому, эти территории были захвачены Москвой во время противостояния с Мамаем. Но в последующем договоре с Р