Ярко о языческих культах написал основатель российской академической и университетской науки М.В. Ломоносов (1711–1765). «Святовид на острове Ругене вырезан был на дереве о четырех лицах, в коротком платье, стоял в капище, в левой руке держал лук, в правой рог с вином; на бедре превеликий меч в серебряных ножнах. <…> Четыре лица, как кажется, значили четыре части года. Именем сего идола давал жрец ответы. <…> Наконец, почитались у них Черн бог и Бел бог: первый добрый, другой злой. Сверх всех сих идолов, обоготворялись огни, которые по разным местам неугасимо горели. Многие воды, ключи и озера толь высоко почитались, что с глубоким и благоговейным молчанием черпали из них воду. Кто противно поступал, казнен был смертию. <…> При всем сем почитали змей как домашних богов и наказывали тех, которые им вред наносили»[99]. Великие праздники были на жатву, когда народ собирался на капище и славил своих богов.
Классик отечественной историографии С.М. Соловьев (1820–1879) писал: «Летописи молчат о существовании храмов и жрецов у наших восточных славян; нельзя предположить, что, если б храмы существовали, то летописцы умолчали б о их разрушении или превращении в церкви при рассказе о введении христианства и ниспровержении идолов»[100].
Возможно, что у язычников не было потребности в храмах, так как весь мир они воспринимали как храм и молились, как уже говорилось выше, у рек, озер, в рощах, на холмах, у священных деревьев и т. д. Главная, на наш взгляд, причина отсутствия «фундаментальных» языческих храмов заключалась в своеобразии оседлости восточных славян. Историки называют их земледелие «миграционным». Участком, чаще всего отвоеванным у леса, славяне пользовались всего несколько лет. Затем, когда плодородие земли истощалось переходили на новый участок, который вновь отвоевали у леса путем «подсечения» деревьев и их сжигания. Подобное земледелие называлось подсечным и было чрезвычайно трудоемким. Славянам было проще поставить капище с идолами под открытым небом, чем возводить долговременную и трудозатратную постройку. Влияли постоянные перегоны скота на новые пастбища и связанная с этим перемена места проживания.
С.М. Соловьев ошибался, когда писал, что у язычников-славян не было жрецов. Они были в виде волхвов – носителей народной религиозной мудрости. Волхвы выполняли обряды, осуществляли различные магические действия – от заговоров до заклинаний, врачевали, являлись прорицателями и пророками, руководителями населения во времена стихийных бедствий и др. Очевидно, что они обладали какими-то сокровенными знаниями и способностями управлять сознанием язычников.
Народная вера в могущество волхвов была непререкаемой, авторитет исключительно высоким. Для религиозного сознания характерна потребность в чуде, в сверхъестественных возможностях, в волшебстве, и эти потребности во многом удовлетворяли волхвы. К ним приходили за советом, за исцелением от болезней, избавлением от бед и напастей, за предсказаниями будущего и др. Волхвы были властителями душ язычников, свято веривших в их сверхъестественные возможности и способности. Наиболее известный, классический случай дара предвидения – предсказание волхвом князю Олегу смерти от его коня.
А.И. Алмазов (1859–1920) считал, что все относящееся к волшебству было русского происхождения[101]. К волшебству относились не столько волхвования, сколько ведовство. Первенство в этом тайном «искусстве» принадлежало женщинам. Это естественно, так как женщина погружена в быт, в заботы о доме, о здоровье домочадцев. В свои «союзники» женщина приглашала мистические силы, которые, ей казалось, жили под крышей ее дома. Ведовство стало обывательским, семейным, домашним занятием по защите с помощью мистики домашнего очага и домочадцев.
Широкое распространение ведовство получило с принятием христианства, когда язычество ушло в «подполье». Женщина, как писал А. Аничков, «искони еще в глубокой языческой древности играла выдающуюся роль в ведовстве и знахарстве, и когда кончилась политическая роль волхвов… вновь, как встарь, ведовство и знахарство, становясь обывательским семейным, домашним, прячущимся в дебри далекие и в затишье частных отношений и интересов, опять выдвигает исконную носительницу тайных знаний – женщину»[102]. Наступил, как полагает Аничков, новый этап развития языческих верований. Он имеет долгую историю и благополучно дожил до наших дней.
О живучести языческих традиций писал академик Л.В. Милов. «Явлений, демонстрирующих необычайную живучесть языческого менталитета, многообразие своеобразных контактов и антиконтактов русского селянина с природой, особенно много в домашнем быте крестьянина. Его окружали буквально многие сотни различного рода поверий и примет»[103].
Наконец, следует вспомнить о непременном элементе языческого наследия в крестьянском быте – ворожеях, знахарях, шептунах других «персонажах», знавшихся, по поверью, с темными силами. Их тоже звали в союзники для решения тех или иных житейских проблем.
Однако если столетия назад ведуньи занимались своим «ремеслом», преследуя цели магической защиты здоровья и жизни своих близких, то сегодня – это высокоприбыльный бизнес. Различного рода гадалки, ведуньи, знахарки, экстрасенсы наживаются на чужих бедах, на людях, отчаявшихся решить те или иные проблемы современными способами, а также тех, кто хочет «знать» о своем будущем, нанести вред своим «врагам» или приворожить любимого, который отдает предпочтение другой.
Мир мистики имеет притягательную силу своей таинственностью, волшебством, невидимыми и неведомыми возможностями. Все это лишний раз свидетельствует о том, что человек инстинктивно, интуитивно и неосознанно чувствует потребность в «осязании» иного, потустороннего мира. Эта потребность одна из важных составляющих религиозного сознания, свойственного всем людям, но не отдающих себе отчет в том, каков этот иной мир, какие силы в нем властвуют.
Недаром Христос предупреждал «не сотвори себе кумира» и бойся лжепророков, одетых в овечьи шкуры, – под ними прячутся волки. Одна из глубинных потребностей человека – ожидание и вера в чудо. Без чуда жизнь не просто скучна, а безрадостна и безнадежна. Язычество раскрыло и подарило человечеству главное чудо – осознание и восхищение чудом природы, истоков и источников жизни, разноцветие чувств, ощущений, эмоций, вызванных погружением в чудо Божьего творения и осознания не просто сопричастности к нему, а родственной связи с ним, что в конечном счете дает чувство уверенности, непоколебимости и устойчивости в этом весьма сложном, но таком привлекательном мире. За это мы должны быть благодарны язычеству и беречь подарок, переданный нам из глубины тысячелетий.
Глава пятаяЯзыческое наследство
Языческое наследие многомерно и многопланово. Оно выражает и отражает глубину народной памяти, впитавшей в себя опыт тысячелетий борьбы человека за выживание в тяжелых природно-климатических условиях и выдающийся подвиг наших предков, построивших уникальную и самобытную цивилизацию, где все достижения доставались потом и кровью, огромными трудозатратами, несгибаемой волей и самоотверженностью. При этом наши предки шаг за шагом восходили к подлинной человечности с одухотворенной культурой, ярким, сочным, эмоционально-насыщенным языком, ценностями человеческих взаимоотношений, общих взглядов на мир, жизнь, род, семью, а впоследствии и Родину.
Будущая соборность, как фундамент жизни православных христиан, рождалась в глубине языческих мировоззрений. Язычество стало платформой духовной культуры дохристианской Руси. Несмотря на различия в культах и обрядах семей, общин и племен, сложились общие сущностные черты славянского язычества – обожествление природы, освящение труда и незыблемость коллективного образа жизни. Практически все главные языческие культы и обряды были связаны с земледельческими сезонами и сельскохозяйственными работами, обращениями к высшим силам с просьбами благословить труд, чтобы он не оказался тщетным. Это была своеобразная поэтика труда, облеченная в форму народного обряда.
Крупнейший филолог и историк А.Н. Веселовский писал, что поэзия изначально складывалась на коллективных началах – через хоровые песни, сопровождавшиеся ритуальными танцами с выразительной мимикой. Тон обряду задавал музыкальный ритм, а слово играло вспомогательную роль[104]. Наши предки практически в художественной форме выражали свои просьбы, потребности и чаяния, адресованные к богам. Это была своеобразная символика трудовой и коллективной жизни, выражение «коллективной эмоциональности». Затем из хора выделилась лирико-эпическая песня, посвященная легендарным преданиям и реальным событиям в жизни родов, семей и племен.
Поэзия – родная дочь обрядовых, культовых и хоровых песен, когда выраженные в них желания и просьбы все больше облекались в поэтическую форму. Драма, как полагал А.Н. Веселовский, также родом из коллективных магических плясок и связанной с ними мимики. Веселовский различает понятия обряда и культа. Последний предполагает определенные представления о богах и мире. Это своего рода философский взгляд на бытие и место человека в нем. Со временем культ «переходил в ведение профессиональных людей, жрецов»[105].
Обряд – сфера религиозных действий семьи и рода, базирующихся на традициях передачи религиозного и иного опыта от поколения к поколению. В силу этого обрядовая сторона язычества оказалась удивительно жизнестойкой и во многом дошла до наших дней. Именно обряд непосредственно связан с насущными нуждами человека, стойко привязан к его труду, к циклам сельскохозяйственных работ.