Русские заявили, что жалость – один из глубочайших корней религиозной жизни. Уточним, что это не просто жалость, но и глубокое сопереживание. Князья Борис и Глеб последовали «Христу в своей жертвенной смерти». Во имя чего они принесли себя в жертву? Ответ очевиден – во имя прекращения братоубийственной бойни, ненависти, которой они предпочли любовь и мир, даже ценой своей жизни.
Это был высокий пример служения Отечеству, замирения сил его раскалывающих, отказа от языческой мести. Жертвенный подвиг Христа Спасителя нашел земное воплощение в смерти святых братьев. Своей судьбой св. Борис и Глеб выразили одно из главных качеств русского национального характера – жертвенность в защите собственных идеалов, духовных ценностей, своего мировоззрения и смыслов жизни.
Именно поэтому образ святых Бориса и Глеба живет в народной памяти более тысячи лет, ибо она буквально пропитана жертвенностью практически всех поколений русских людей во благо своего Отечества и борьбы с мировым злом. Жертвенность русского народа «служила не только всем православным народам и не только всем народам европо-азиатского территориального массива, но и всем народам мира»[315].
Размышляя о жертвенности, А.Ф. Лосев писал: «Необязательно, чтобы человек во что бы то ни стало умирал и жертвовал своей жизнью. <…>Но и всякое страдание и труд на пользу Родине, и всякое лишение и тягость, переносимые во славу Родины, уже есть та или иная жертва, то или иное самоотречение, и осмысливается все это только в меру жертвенности»[316]. Значит, жертвенность – критерий оценки личности, ее духовной зрелости и просто человечности, ибо только человеку она свойственна. Впрочем, если всмотреться в собственную жизнь, жизнь близких, коллег и товарищей, то мы увидим, что в ней есть место жертве.
Мы не раз слышим: «я пожертвовал всем ради семьи», «ради науки готов на любые жертвы», «спорт – это жертва» и т. д. Жертвенность органично вплетена в нашу жизнь и во многом определяет ее смысл. Начало такому восприятию жизни и ее смысла во многом положили святые князья Борис и Глеб.
Борис и Глеб были младшими сыновьями крестителя Руси – князя Владимира. Еще при жизни отца св. Борис получил в удел Ростов, где прославился благочестием и воинской храбростью. Незадолго до своей кончины великий князь Владимир вызвал Бориса в Киев и направил его с войском против печенегов.
Вскоре князь Владимир умер, и его старший сын Святополк объявил себя великим князем киевским. Борис в это время возвращался в Киев, так и не встретив печенегов, которые отступили глубоко в степь. Дружина уговаривала Бориса захватить Киев и занять великокняжеский престол. Однако князь Борис, не желая междоусобной распри, распустил свое войско.
Святополк не поверил в искренность брата и послал к нему убийц. Борис узнал о намерениях Святополка, но не предпринял никаких мер для своей защиты. Убийцы настигли его, когда князь Борис молился в воскресное утро 24 июля (6 августа по новому стилю) 1015 г. в своем шатре на берегу реки Альты. Расправа была жестокой. Князь Борис с христианским смирением принял смерть, сказав убийцам, чтобы они скорее завершили задуманное. Тело князя Бориса было погребено в Вышгороде в церкви Св. Василия.
Столь же вероломно Святополк устранил и другого возможного претендента на великое княжение – князя Глеба. Святополк вызвал брата из его удела Мурома в Киев и послал ему навстречу дружинников с целью убить. Встреча князя Глеба с убийцами произошла в устье реки Смядыни, неподалеку от Смоленска. Здесь Глеба, шедшего водным путем, настигла ладья убийц, по приказу которых повар Глеба перерезал ему горло. Тело князя было брошено на берег.
Святополку, прозванному в народе «Окаянным», отомстил другой брат Бориса и Глеба – Ярослав (Мудрый), ставший выдающимся государственным деятелем Киевской Руси. Ярослав собрал войско и разбил дружину Святополка. Символично, что эта победа была одержана на поле у реки Альты, неподалеку от места убийства князя Бориса. Святополк бежал в Польшу и закончил свою жизнь в изгнании. Летописцы утверждают, что даже от его могилы исходил смрад.
Став киевским князем, Ярослав разыскал оказавшиеся нетленными, останки князя Глеба и захоронил их в одной с князем Борисом церкви в Вышгороде. Однако этот храм через несколько лет сгорел, мощи Бориса и Глеба остались невредимыми. На этом месте Ярослав Мудрый построил каменный пятиглавый храм, который был освящен 24 июля 1026 г. митрополитом Киевским Иоанном с собором духовенства. Так было положено начало строительству на Руси храмов в честь святых Бориса и Глеба.
При Ярославе Мудром в память св. Бориса и Глеба был установлен церковный праздник (24 июля), включенный в великие годовые праздники Русской православной церкви. Канонизация и почитание св. Бориса и Глеба отражает особенности становления христианства в Древней Руси, ибо византийская традиция не знала подобного освящения мирян, не совершивших какого-либо очевидного подвига. Русская церковь стала изначально прославлять нравственный подвиг и такую христианскую добродетель, как смирение. Это подвиг особого рода – не монашеское отрешение, а реальная смерть ради преодоления земных страстей, уводящих от праведной жизни.
Мученическая смерть Бориса и Глеба стала примером христианского благочестия и смирения в Киевской Руси, означавшим, что нравственные идеалы, проповедуемые христианством, нашли полный отклик в сердцах русских людей. Поэтому Г.П. Федотов писал, что память Бориса и Глеба стала голосом совести русского народа[317], для которой важен не собственно героизм, а чувство повседневного долга и укорененной в жизни справедливости.
Действительно, это был голос совести русской души, ибо, как отмечали многие отечественные мыслители, ей свойственно отсутствие гордыни, самого тяжкого согласно христианству греха. Ей свойственно смирение, отторжение самолюбования и самовосхваления, эгоизма и стяжания, которое чуждо труженику, живущему исключительно собственным трудом, ибо стяжание наносит урон земле-кормилице и истощает силы самого земледельца. Одновременно жизненный опыт учил, что даже при предельных трудовых затратах нельзя предугадать размеров будущего урожая. Многое зависело от погоды: засух или затяжных дождей, поздних весенних или ранних осенних заморозков, крепких морозов или оттепелей. Все в воле Божьей…
Жизнь приучала к смирению и готовности к страданиям, связанных с неурожаями, которые необходимо вытерпеть. Трудолюбие, смирение, милосердие, чувство справедливости, готовность к страданиям и терпение становятся характерными чертами земледельцев, живших в тяжелых природно-климатических условиях. Поэтому сложно сказать, какие черты нравственного облика крестьян формировались под непосредственным влиянием православия, а какие веками выковывались жизнью на прекрасной равнине, богатой лесами, лугами, водами, но столь же щедрой на испытания, посылаемые земледельцам. Нравственный подвиг святых Бориса и Глеба нашел отклик в народной душе, которой были свойственны глубокие переживания и чувства святых князей – «страстотерпцев».
Созвучен русской душе был и мотив святых князей принять смерть ради сохранения жизни своих дружинников. В православии и в народном сознании нет более высокого подвига, чем «сложить головы за други своя». Князья отказываются от отпора убийцам, чтобы не быть причиной гибели дружины. Князь Борис говорит: «Нъ уне есть мне одиному умрети, нежели толику душь». Ему вторит Глеб: «Уняше бо святыи единъ за вся умрети, и сего ради отпусти я»[318].
Здесь идея жертвы, отличная от громкого героизма, выступает с особой силой. Святые страстотерпцы своей жизнью олицетворяли образ смиренного и страдающего Христа, стали воплощением его человеколюбия и навсегда, как заветная святыня, нашли отклик в сердце русского народа.
Примечательно, что в первых памятниках русской агиографии (жития святых), в таких как «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора, в «Сказании о Борисе и Глебе» звучит гимн святым князьям не только как «страстотерпцам» за веру Христову, но и чудесным защитникам, покровителям Русской земли, ограждающим ее от внешних врагов и княжеских усобиц. Так, в «Сказании о Борисе и Глебе» говорится: «Вы наше оружие, земли Русской защита и опора… Вы небесные люди и земные ангелы, столпы и опора земли нашей… Вы не о едином граде, не о двух, не о каком-то селении печетесь и молитесь, но о всей земле Русской!»[319]
Как ярко заметил профессор С.В. Перевезенцев, «мученическая смерть Бориса и Глеба становилась одним из первых примеров христианского благочестия и смирения в Киевской Руси, означавшим, что нравственные идеалы, проповедуемые христианством, нашли полный отклик в сердцах русских людей»[320]. По признанию Г.П. Федотова: «Крест, символ всех страстотерпцев, из орудия позорной смерти становится знамением победы, непобедимым апотропеем против врагов»[321]. Таким знаменем для русского народа стали образы святых Бориса и Глеба, которые народная память берегла и сберегает более тысячи лет.
Если святые Борис и Глеб стали символами мирской святости, то яркие представители монашества, становление которого как социального слоя началось в первое столетие после крещения Руси, положили начало аскетико-религиозной святости, составившей русскую ветвь православия с особым национальным колоритом. Уход подвижников от мира в монастыри не означал полного разрыва с ним. Отрицание пропитанного злом и грехом мира преследовало цель не только личного спасения, но и спасения мира от дьявольщины низменных страстей.
Святое преображение личности подвижников, их нравственный и духовный подвиг становились примером для людей, живших вне стен монастыря, и зовом к подлинно праведной христианской жизни, что имело огромное значение для укоренения Руси в православии, которое теперь воспринималось как территория святости с ее высокими морально-нравственными смыслами земного бытия.