. Не сливаться с Европой, не «стучаться» в европейский дом, к чему призывают современные российские либералы, а всеми силами отстаивать свою национальную идентичность и самобытность.
Леонтьев предупреждал: «Россия может погибнуть только двояким путем – или с Востока от меча пробужденных китайцев, или путем добровольного слияния с общеевропейской республиканской федерацией»[454]. Сегодня эти две опасности не просто очевидны, а кричат во весь голос: Россия, вспомни свое историческое наследие выживания во враждебном мире, идущее еще от Византии – укрепляй власть, духовно сплачивай общество, береги нравственные, проверенные веками ценности, укрепляй силу духа, твердо иди по своему самобытному историческому пути! Русским, как утверждал Леонтьев, следует прежде всего «стремиться со страстью к самобытности духовной, умственной и бытовой»[455]. И тогда они смогут противостоять «перерождению человеческих сообществ на началах нового, теперь духовного рабства»[456].
Поэтому ряд современных исследователей пишут о византизме Леонтьева не только прошлого, но и будущего. Автор талантливой статьи «Константин Леонтьев и византизм», опубликованной в журнале «Вопросы философии», Н.М. Северикова пишет об этом византизме будущего: «За прошедшее тысячелетие жизнь человечества неузнаваемо изменилась: стали иными не только условия существования общества и основы его развития – произошла трансформация идей, принципов, определяющих отношение человека к миру, нормы его поведения, цели, средства и ожидаемые результаты человеческой деятельности. Идеи византизма в интерпретации К. Леонтьева приобрели иное содержание: дали импульс к направлению его размышлений применительно к современности и перспективе грядущего развития России, ее мессианской роли в объединении православнохристианских народов – именно их единство и должно стать залогом утверждения византийских идей “завтра”, или, как выражает свою мысль К.Н. Леонтьев, “византизма” будущего»[457].
Один из крупных российских философов и богословов, В.В. Зеньковский, предрекал, что интерес к Леонтьеву будет возрастать и его имя не будет предано забвению как эпизод русской философской мысли. Зеньковский утверждал, что «в свете трагических судеб России взгляды Леонтьева, его отдельные суждения приобретают особенную значительность по своей глубине и проницательности. Только теперь становится бесспорным, насколько хорошо разбирался во многих проблемах ясный и независимый ум Леонтьева»[458].
Почему Леонтьев видел в византизме уникальную формулу исторического бытия? Прежде всего, потому что Византия как государство имела наднациональный характер, вбирала в себя различные этносы и народности, обеспечивая им равные гражданские и иные права. Ф.И. Успенский связывает необыкновенную жизнестойкость Византии, зажатой враждебными силами с запада и востока, с тем, что «Восточная империя разрешает проблему, которой не удалось разрешить Западной – она ужилась с новыми варварскими элементами, вступив с ними в такой род соединения, который не удался на Западе»[459].
Враждебным «варварам», жившим в пограничье империи, византийцы платили за «добрососедство» и оборону границ, их элитам жаловали высокие титулы и знаки отличия, награждали землей в пределах империи, а представительниц знатных византийских фамилий выдавали замуж за аристократов «варваров». Византия «не только нашла способ воспринять в себя новые этнографические элементы… но еще представила опыт согласования романизма и эллинизма с началами, воспринятыми от новых народов»[460].
Византия был открыта для всех этносов и народов, которые принимают православную веру. Прав С.С. Аверинцев, когда пишет, что «византийские греки отреклись от своего этнического самоназвания, променяв имя народа на имя принятой из чужих рук вселенской государственности»[461]. Византийская империя именовалась Ромейской, а ее население ромеями вне зависимости от этнической принадлежности. С.С. Аверинцев подчеркивает, что для византийцев императорский сан был святыней, но еще большей святыней была сама империя, которой они были верны «из века вовек»[462].
У византийца вера в свою державу непоколебима, но своему государю прочна до тех пор, пока есть уверенность, что император соответствует величию Византии. Неугодных императоров свергали, убивали, сажали в тюрьму. По подсчетам Г.Г. Литаврина, «за 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически»[463]. Только 34 императора умерли естественной смертью от старости или болезней; 20 погибло насильственным путем; 18 подверглись различного рода казням (кастрации, ослеплению и др.); 12 умерло в тюрьмах или окончили жизнь в монастыре; 12 отреклись от престола добровольно или по принуждению, причем большая часть из них приняла монашество»[464].
Несмотря на расправы, совесть византийцев была чиста – они выполняли свой долг по защите державы от неугодных Богу государей. При этом византийцы не сомневались в божественном источнике происхождения императорской власти. Просто один «помазанник Божий», не оправдавший надежд граждан, сменялся другим.
Византийцы буквально претворили в жизнь христианское учение о новом человечестве, где, как писал апостол Павел, «нет ни Еллина, ни Иудея… варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос»[465]. Для них этническое не играло никакой роли в социальном и политико-административном продвижении.
Так, на византийском престоле императоров-армян было не меньше чем греков. Среди императоров были люди с сирийскими, арабскими, славянскими, германскими корнями. Элита государственных чиновников формировалась и состояла из представителей всех народов империи. Главным была не этническая принадлежность, а деловые качества и православная вера[466].
С точки зрения византийского богословия единство человечества обуславливалось тем, что согласно Библии Всевышний создал человека по своему образу и подобию и человеческое царство, пораженное земными грехами, должно тем не менее стремиться к небесному идеалу Царства Божия, в котором нет и не может быть раздоров и разобщенности, а торжествует согласие и единство. Эта установка воплощалась в выборе политического поведения Византии как внутри страны, так и на внешнем контуре. Римский девиз «разделяй и властвуй» был отвергнут. Держава должна быть общенародной, а во взаимоотношениях с «варварским миром» главным было по возможности избегать войн и втягивать его в орбиту византизма.
Примером успешности подобной политики может служить крещение Руси, когда самая большая и сильная славянская держава мирным путем была вовлечена под духовное кураторство Византии над собою и стала исповедовать, прививать и развивать духовное наследство Византии, ее политическую практику, нравственные ценности и смыслы. Государственная теория Юстиниана сочетала в себе римскую идею всемирной монархии с христианской идеей Царства Божия. Это сочетание и легло в основу политической доктрины Византии[467].
Иные процессы шли на Западе, где римский епископ, в отличие от византийских патриархов, присваивает себе функции светского владыки, выступая в качестве «заместителя» Христа с задачей утвердить влияние и власть церкви на земле, в отличие от византийского императора, который представительствует от мира перед небом и от неба перед миром.
Разницу внутреннего содержания государственных моделей Востока и Запада известный философ А.С. Панарин видит в следующем: «Теперь мы можем оценить различия между пониманием роли и статуса государства на Западе и Востоке. Западное светское государство выступает как безразличный к ценностям и бесстрастный наблюдатель процессов, происходящих в гражданском обществе, вмешивающийся лишь в случае возникновения прямых эксцессов и беспорядков. Восточное теократическое государство, напротив, является постоянно мобилизованным носителем ценностных нравственно-религиозных критериев, стремящихся соответствующим образом контролировать все социальные практики»[468].
Последнее ярко проявилось в великокняжеской власти на Руси, а затем в царской и императорской России, где государь – «помазанник Божий», одну из главных задач власти видел в сбережении и развитии духовно-нравственного здоровья общества. Эта традиция не умерла и в советское время, когда государство и правящая партия предпринимали колоссальные усилия по воспитанию «нового человека» – носителя высоких моральных и нравственных качеств гражданина социалистического общества.
На протяжении всей российской истории, включая советский период, задачи эффективного государственного управления и развития были неразделимы с задачами духовно-нравственного порядка. Это одна из фундаментальных традиций российской истории, имеющая истоки в византизме.
Византия отторгала этнические приоритеты. Подобное византийское наследие ярко воплотилось в историческом бытии Руси, которая отталкивала этническое, выдвигая на первый план христианское. Об этом замечательно написал М.В. Дмитриев: «Глядя на себя, русские люди не мыслят этническими категориями. Они смотрели на себя, во-первых, как на православных христиан, во-вторых, как на подданных русского царя»