[469]. Этот взгляд «на себя» безусловно родом из Византии, где главным были не этнические корни, а преданность империи и православию. В силу этого на Руси: «И татары, и протестанты, и буддисты… и язычники виделись в этом смысле как “русские люди”, то есть подданные российских самодержцев. Аналогично литовскими людьми считались жители Великого княжества Литовского, польскими людьми – те, кто служит польскому королю, «татарскими людьми» – те, кто служит татарским ханам»[470].
В древнерусской традиции понимание «русскости» как этничности отвергалось. Русскость сливалась с православным, была ею поглощена. У русских чувства национального превосходства тонули в православном братстве, вобравшем в себя сотни этносов. В силу этого православная Русь стала для различных народностей, а позже наций общим и родным домом. М.Н. Катков в свое время писал, что инородцы – подданные Российского государства, «дети одного Отечества, они живут с нами, связаны с нами тысячью интересов, и такие же, как мы (иногда более), хозяева во всяком русском деле…»[471].
Подобное отношение к другим национальностям имеет глубокие корни. Славянофил А.С. Хомяков писал, что в нас издревле «живет желание человеческого сочувствия; в нас беспрестанно говорит теплое участие к судьбе нашей иноземной братии, к ее страданиям, так же как к ее успехам; к ее надеждам…»[472]. На долю русского народа выпало множество страданий, но они воспитали не жестокость, а глубокие чувства сострадания, которые и легли в основу взаимоотношений с другими народностями и нациями. «Европеец, вечно толкующий о человечестве, никогда не доходил вполне до идеи человека»[473], – утверждал А.С. Хомяков. Ему для этого не хватало сочувствия и любви собственно к человеку. Всем правил сухой рационализм и утилитаризм.
Основной смысл исторического бытия Руси-России заключался в совместном культурном, экономическом и политическом развитии различных этнических и религиозных групп, объединенных мощной духовной идеей и наднациональной государственностью. Такой идеей на Руси-России была идея православия с ее проповедью общности народов. Огромную роль в формировании соответствующего самосознания играло восприятие верующими православной церкви как вселенского организма.
Каждая христианская община становилась неотъемлемой частью вселенской церкви и переставала видеть себя принадлежащей какой-либо этнической общности. Сама вселенность церкви отрицала любую этническую замкнутость и вовлекала верующих в обширный христианский мир, объединенный общей верой во Христа. Формировалось понятие и восприятие Отечества как «святой Руси».
По определению выдающегося мыслителя Г.П. Федотова, национальное имя народа сливалось «с пределами христианского мира и, следовательно, с пределами церкви»[474]. Жить во Христе – идеал и жизненный ориентир каждого православного человека и «Святой Руси» в целом. Русь идентифицировала себя с православием, признавая тем самым, что сущность русского народа заключена именно в православии, а приверженность ему превращалась в главный атрибут этничности, которая, собственно, как бы растворялась в православии. Отсюда очевидно, что русская идентичность обуславливалась не этнической принадлежностью, а жизнью в лоне православия.
С этим связаны и вековые мечты русских о вселенности, триумфе наднациональных начал, которые столь гениально выразил Ф.М. Достоевский (1821–1881) в своей страстной проповеди всечеловечности. Это, как справедливо пишет М.В. Дмитриев, «огромное достоинство того, что мы называем русской традицией. И нам нельзя утопить эту мечту в стихии “этнического”»[475].
Эта мечта отразилась и в нашей культуре, в которой, как писал Л.Н. Толстой, все измеряется мерой, данной нам Христом, и данной именно через византийское православие. По определению А.А. Алексеева, «русский (а теперь россиянин) – это не национальность, это – цивилизационная принадлежность. <…> Русскими не рождаются, ими становятся»[476].
Так кого же считать русским? Академик живописи Илья Глазунов (1930–2017) нашел простой ответ на этот вопрос – «русский тот, кто любит Россию»[477]. Таких нерусских по крови, но русских по любви к Отечеству в нашей стране насчитываются миллионы. Несмотря на нерусское происхождение, мы глубоко чтим Ф.М. Апраксина (1661–1728), Г.Р. Державина (1743–1816), Н.М. Карамзина (1766–1826), отдаем должное таким государственным деятелям, как А.Х. Бенкендорф (1781–1844), Л.Л. Беннигсен (1745–1826), защитнику Севастополя Э.И. Тотлебену (1818–1884), героям Отечественной войны 1812 г. Барклаю-де-Толли (1761–1818) и Багратиону (1765–1812), великим первооткрывателям новых земель адмиралу Ф. Беллинсгаузену (1778–1852), Витусу Берингу (1681–1741) и многим, многим другим. Русский мир горд великими представителями культуры, не русскими по крови – И.И. Левитаном (1860–1900), И.Е. Репиным (1844–1930), И.К. Айвазовским (1817–1900), мыслителями С.Л. Франком (1877–1950), Ф.А. Степуном (1884–1965), Н.А. Бердяевым (1874–1948). Все они – яркие выразители именно русскости.
На наш взгляд, следует согласиться с академиком РАО А.А. Корольковым, который пишет: «Остаться русским, сохранить русскость – значит нести в себе духовность, сокровище нашей истории, духовность русскую, соединившую в себе вселенские истины христианства с сердечной восприимчивостью»[478]. Как писал Ф.М. Достоевский: «Можно многое не сознавать, а лишь чувствовать»[479]. Это особая, по И.А. Ильину, христианская, просветленная чувственность, когда в Бога веруют не разумом, а всей своей сущностью, которая воплощается в собирательной народной душе.
Силу русского духа Ф.М. Достоевский охарактеризовал как «стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности»[480]. Стать русским для Достоевского означает быть братом всех людей. В главном и существенном межэтническое и межнациональное братство в конечном счете воплотилось в историческом бытии Руси-России. Россия стала поистине вселенской державой, объединившей любовью к общему Отечеству более 200 наций и народностей, которые жили естественной и равноправной жизнью граждан огромной страны, по сути континента с уникальной самобытностью.
К идее христианского всеединства, идущей от Византии, к размышлениям о нем Ф.М. Достоевского, Вл. Соловьева, С.Л. Франка, Ф.А. Степуна нередко относятся как к мечте выдающихся мыслителей, их искрометной и талантливой фантазии. Так ли это на самом деле? И почему местом рождения этой мечты является именно Россия?
На наш взгляд, во многом потому, что именно Русь – Россия – СССР превратили эту мечту в явь, в сущностное бытие огромной многонациональной державы, осуществившей всеединство сотен наций и народностей. Вселенское всеединство не просто мечта, а единственное средство от самоуничтожения человечества. Именно об этом предупреждали великие русские мыслители. Однако это всеединство должно осуществляться не на началах западного глобализма, несущего новое рабство, а на началах любви, братства, милосердия и сострадания. Именно к этому призывали российские гении.
Византия оказала огромное влияние на развитие мировой культуры. Об этом емко и красноречиво говорится в коллективном труде ведущих российских византинистов. Приведем из него обширную выдержку: «На Западе античная культура была разгромлена варварами, традиции ее оказались прерванными и поначалу недоступными для новых молодых народов, уровень развития которых несравним с греческим или римским. В это же время в первой половине VI в. Византийская империя приходит к своему наибольшему могуществу, а византийская культура обладает высокой зрелостью и блеском. В огромной и пышной империи Юстиниана отчеканиваются основы византийской государственности, церковности, культуры, искусства. Константинополь рассматривается теперь как центр образованности и законодатель художественных вкусов. Здесь вырабатываются все основные установки в искусстве. Импульсы из Константинополя широкими концентрическими кругами расходятся по периферии, определяя ее художественную жизнь. С этого времени и далее, во все века существования Византии, в ее искусстве четко выделяется столичная школа.
Византийская культура, в том числе и прежде всего искусство, в отличие от западной, не знала разрушений. На античных художественных образцах здесь учились, античность здесь навсегда осталась “живой” и стала настоящим фундаментом всей культуры. Собственный художественный язык был обретен путем трансформации античного, а не создавался заново, как бы “с нуля”, как это было в варваризировавшейся Европе. Путь византийского искусства – это естественное развитие раннехристианского средиземноморского, а затем – бережное хранение его классических основ, впрочем, переосмысленных, приспособленных для христианских идей»[481].
Не менее значимым было влияние Византии. Вместе с тем, как подчеркивает Г. Флоровский, Русь не слепо копировала византийскую культуру, а прилагала усилия по ее глубокому усвоению и творческому преобразованию в культуру, отвечающую потребностям собственного, самобытного духовно-культурного развития. Уже на ранней стадии своей истории Русь показала удивительные качества воспринимать новую культуру, в данном случае византийскую, приспосабливая ее к своим духовно-культурным потребностям и воззрениям.
Древняя Русь по-своему «читала» христианство. Даже иконы Древней Руси придавали обретенным из Византии святым образам иные, чем в византийской классике, изображения. Позже Андрей Рублев, величайший из иконописцев, написал Христа совсем не так, как это было принято в каноне восточно-христианской традиции до него.