Степа кивает, хотя и не выглядит довольным. Не доверяет Добрыне. Из-за Милавы, видимо. И я его понимаю. Сам не особо ему доверяю.
Я подхожу к Добрыне, и говорю ему:
— Добрыня, теперь ты мой десятник. Поэтому принимай десяток и готовься к тренировке.
Добрыня кивает, и я вижу, что в его глазах появилась искорка азарта. Вот это уже хорошо. Он любит соревноваться.
— Ну что ж, — говорю я, обращаясь ко всем мужикам. — Пора заканчивать с разговорами. Давайте разделимся на две десятки. Степа, твоя десятка становится слева от меня. Добрыня, твоя — справа.
Мужики начали суетиться, и вскоре два отряда выстроились передо мной. Поровну разделиться не получилось, так как многие захотели к Добрыне. Но я распихал так, как мне нужно было.
— Значит так, — говорю я. — Теперь вы будете тренироваться по-разному. Степан, ты будешь тренировать своих людей по моей методике — гимнастика, бег, растяжка и все прочее. Добрыня, а ты будешь тренировать своих людей по-своему — как умеешь. И посмотрим, чей отряд окажется сильнее и выносливее.
Мужики зашумели, кому-то моя идея понравилась, кому-то не очень. Но я не стал их слушать, а просто дал команду приступить к тренировке.
Степан повел свой отряд к поляне, где мы занимались утром. А Добрыня повел свой отряд в сторону леса. Что они там будут делать, я пока не знал, но думаю, что ничего плохого.
Я смотрел на них, и думал о том, как же все-таки трудно управлять людьми. И вроде бы все делаешь правильно, а все равно что-то не так. То один недоволен, то другой.
Добрыня, конечно, выскочка и зазнайка. Но при этом — довольно умный мужик, и хороший воин. И я решил использовать его, как говорится, в своих целях. Пусть потешит свое самолюбие, а я тем временем буду делать то, что считаю нужным.
Разделив дружину на два отряда, я создал между ними небольшое соперничество. И это было сделано намеренно. Соперничество — отличный стимул для развития. И пусть они показывают, на что способны, а я буду смотреть и делать выводы.
После того как я разобрался с дружиной и распределил обязанности между Степаном и Добрыней, я почувствовал себя немного свободнее. Но это было обманчивое чувство. Дел у меня было невпроворот, просто теперь они немного изменились. Нужно было не только тренировать людей, но и развивать село, налаживать торговлю, думать о будущем.
Слухи о том, что в Березовке что-то происходит, расползлись по округе, как муравьи по муравейнику. И это меня радовало. Значит, наши труды не напрасны, и люди видят, что мы не сидим сложа руки.
И вот, спустя несколько дней, в Березовку заглянул первый торговец из Переяславля. Ну как торговец… Так, мужичок в поношенной одежде и с телегой, груженной всякой всячиной. Но для меня он был, как глоток свежего воздуха.
Он подъехал к нашей новой крепостной стене, остановился и начал оглядываться. Его заметили наши дружинники из отряда Степки. Степка и прибежал, чтобы предупредить меня. Я тут же вышел навстречу купцу, стараясь выглядеть как можно приветливее.
— Здравствуй, добрый человек, — говорю ему.
Мужичок, завидев меня, оживился и быстро подошел ко мне. Степка представил меня торговцу. Самого торговца звали Митро.
— Здравствуй, староста, — говорит он. — Слыхал я, что у вас тут что-то новое затевается. Решил посмотреть, да может чего и продать.
— А что у тебя есть? — интересуюсь я.
— Да всякое, — отвечает Митро, показывая на свою телегу. — Железо, горшки, ткани, соль, мед… Ну, всякое, что надобно в хозяйстве.
Глава 17
Торговец Митро, которого я поначалу списал было в обычные торгаши, оказался мужиком себе на уме, но с деловой хваткой. Сперва он, вроде как, скромно подъезжал к Березовке — телега с зерном, бочонок меда, шкуры какие-то. Обычный торг. Но уже тогда я заметил, что у него глаз наметан, сразу видит, где выгода.
Потом Митро уже не просто к нам с товаром ездить начал, а целые артели мастеровых с собой привозит. Каменщики, плотники, кузнецы — все как на подбор, рукастые мужики.
И ведь не подводили. Работали слаженно, быстро. Березовка на глазах преображалась. Но это было только начало. Как-то раз, когда уже стемнело, слышу — шум за воротами. Выхожу, а там Митро с новой партией «товара». Только на этот раз не каменщики, и не плотники, а люди изможденные, в рванье. И глаза у всех затравленные. Рабы.
— Что это такое, Митро? — спрашиваю я, а сам начинаю злиться.
Рабов на Руси отродясь не было. Где он их нашел? Не ожидал я от него такого.
— Не серчай, староста, — Митро виновато разводит руками. — Так вышло. Этих бедолаг в набеге поймали. Да только не смогли довезти до Кафы. Хворь какая-то приключилась с воями. Так там знакомый купец подобрал их. И мне предложил. Сам-то он в Новгород собирался, а там работорговли нет. Да и могли за это дело головушки лишить. Поэтому считай даром мне достались. Я уж думал, куда их девать. Не пропадать же добру. Я хотел их в Кафу отвезти, да подумал мыслю лучше. Вот и решил тебе привезти. Ты же у нас хотел народ в селе увеличить.
Вот же гаденыш! Да, был у нас с ним разговор, что буду рад пополнению людьми. Но я же имел ввиду мастеров.
— «Добру»? — переспрашиваю я, а у самого внутри все кипит. — Ты людей добром называешь? Да ты что, Митро, совсем ошалел?
— Тише, тише, староста, — Митро пытается меня успокоить. — Не кипятись. Я же не со зла. Просто… Ну, не пропадать же им. А так, может, и сгодятся на что.
Смотрю на этих несчастных, и сердце кровью обливается. Видно же, натерпелись они.
— Ладно, веди их на площадь. Разберемся.
Смотрю я на них и даже не знаю что делать. Содрал с меня Митро не плохо. За одного раба взял 100 граммов серебра. Это я так навскидку оценил. А с учетом того, что золото к серебру было 1 к 10, а то и к 12, то за 107 рабов я прилично отдал денег. Мы с Митро договорились, что он будет снабжать меня серебряными гривнами, чтобы я не особо светил золотом. Хотя это было такое себе решение. Изображение Сокола с березовой веткой — выдавало нас сполна. Особенно, когда я официально признаю за собой этот золотой номинал.
Смотрел я на рабов и думал, сколько их еще по всей Руси уводят. Это же уму непостижимо. Стоят они, понурив головы, ждут своей участи. Большинство молодые исхудавшие парни. Женщин нет. Кто-то, наверное, уже и с жизнью попрощался.
Я вышел к ним.
— Слушайте меня внимательно. Я — Антон, староста села Березовка. С этой минуты вы — свободные люди. Никто больше не вправе называть вас рабами. Вы можете идти, куда глаза глядят, или остаться здесь, в Березовке. Работа у нас найдется для всех. Платим мы щедро, не обижаем. Решайте сами.
Сказал это, и тишина наступила. Только ветер в ветвях шумит. Смотрят они на меня, не верят. Переглядываются между собой, шепчутся. Потом один, самый смелый, наверное, вышел вперед.
— Правду ли говоришь, староста? — спрашивает, а голос дрожит. — Не обманываешь?
— Зачем мне вас обманывать? Я же сказал — вы свободны. Идите, куда хотите. А если останетесь — будете работать наравне со всеми, получать плату. Никто вас здесь не обидит.
— А если мы… Если мы останемся, — снова подал голос тот же мужик, — ты нас не прогонишь потом?
— С чего бы мне вас прогонять? — удивляюсь я. — Рабочие руки нам всегда нужны. А вы, я вижу, люди хоть и отощавшие, но крепкие. Нам такие в самый раз.
И тут они, как по команде, зашевелились, заговорили все разом. Кто-то благодарит, кто-то спрашивает, какая работа, кто-то просто радуется, что живой остался.
— Ну что, — улыбнулся я, — раз такое дело, давайте знакомиться. Меня, как вы уже знаете, зовут Антон. Я здесь староста. А вы кто такие, откуда родом будете?
И начали они представляться. Кто откуда — кто из полян, кто из древлян, кто еще откуда. Имена у всех простые, деревенские — Олесь, Микола, Богдан, Любомир… И у каждого своя история, своя боль.
— Ладно, — говорю, — хватит горевать. Будем считать, что у вас сегодня второй день рождения. А раз такое дело, то надо его отметить. Эй, Милава, — кричу я нашей лекарке, — неси-ка сюда угощение! Пусть люди отдохнут с дороги, да повеселятся'.
Милава, хоть и была удивлена не меньше остальных, быстро сообразила, что к чему. Накрыли мы столы прямо на площади, принесли еды, медовухи. И начался пир горой. Правда поначалу селяне не очень были рады новым лицам. Но после того, как я объяснил, что они же и сами себе построят дома, да и в дружине будет пополнение, часть селян оттаяла.
А я смотрю я на этих людей, как они едят, пьют, смеются, и душа радуется. Свободные люди. Не рабы. И пусть у них за плечами тяжелое прошлое, но впереди — новая жизнь. В Березовке. И я верю, что у них все будет хорошо. А Митро… Что ж, Митро тоже оказался не так прост. С одной стороны, привез рабов, что, конечно, нехорошо. Но с другой — дал мне возможность сделать доброе дело. И, как оказалось, очень выгодное для Березовки. Ох, хитер торгаш, просчитал меня.
Бывшие пленники оказались не только умелыми работниками, но и преданными людьми, благодарными за свое освобождение. И это дорогого стоило. Особенно в такие смутные времена, когда верность и преданность — на вес золота.
Почти все остались! Кто ж от добра добра ищет? Видно, натерпелись они в своем недолгом рабстве, а тут — свобода, да еще и кусок хлеба верный. Но некоторые все же ушли — те, кого дома ждали семьи. Таким я давал еду в дорогу и обещал принять обратно вместе с семьей.
Платил я, чего уж там, не просто кусок хлеба, а звонкой монетой. Точнее, золотым песком, да самородками, что мы со Степаном в тайне от всех намывали. В селе правда я не расходовал золото, отдавал гривнами серебра.
Кстати, золото, как оказалось, очень чистое. Наш кузнец знал свое дело. Митро, когда увидел золотую монету, аж присвистнул. Видать, не каждый день такое богатство ему попадалось. Вот с тех пор он ко мне и прикипел. Понял, что со мной дело иметь выгодно. Я ему — золото, он мне — все, что душа пожелает. И ведь не обманывал, все по совести делал. Я проверял, гонял Яшку в Переяславец, чтобы он цены поспрашивал на рынке.