Я краем глаза следил за Батуром. Он тоже устал. Его атаки замедлились, стали более размашистыми, менее точными. Дыхание, вырывавшееся из его груди, было тяжелым, прерывистым, с хрипом. На его лице проступили багровые пятна.
Этот момент, этот едва уловимый признак слабости врага, стал для меня сигналом. Я знал, что долго так не продержусь. Нужно было что-то делать. Именно сейчас.
Я намеренно начал отступать к самому краю круга, очерченного на утоптанной земле, делая вид, что из последних сил пытаюсь уйти от его атак. Шаг назад, еще шаг… Батур, рыча от ярости и предвкушения близкой победы, двинулся на меня, как буйвол, готовый растоптать упавшего противника. Он занес свой топор — огромный, уже зазубренный — для сокрушительного удара. Весь его вид, вся его поза выражали уверенность в том, что это — конец. Что еще одно мгновение — и он разрубит меня надвое.
Именно этого я и ждал. Я видел, как напряглись его мышцы, как он вложил в этот замах все силы. Видел, как лезвие топора, сверкнув на солнце, начало свое смертоносное движение вниз.
В этот, казалось бы, последний миг, я не попытался уклониться, как делал это раньше. Вместо этого я сделал то, чего Батур никак не мог ожидать. Я резко, с силой, на которую только был еще способен, ушел в сторону, вправо, буквально на полшага, пропуская его топор мимо себя.
Батур, вложивший в удар всю свою массу, пошел по инерции и не смог остановиться. Его топор с глухим стуком врезался в землю, поднимая фонтан пыли, а сам он, потеряв равновесие, пролетел вперед, на мгновение оказавшись ко мне спиной — открытый, беззащитный.
Это был мой шанс. Единственный, подаренный мне его же собственной самоуверенностью.
Я развернулся всем телом, вкладывая в движение не только силу рук, но и инерцию всего тела. Во мне буквально клокотало жгучее желание победить. Мой топор взревел, описывая в воздухе широкую, стремительную дугу. Лезвие, сверкнув на солнце, как хищный клюв, устремилось к цели — к незащищенной шее Батура, туда, где сходятся шлем и кожаный доспех.
Раздался хруст, и голова печенежского богатыря, отрубленная одним точным ударом, покатилась по земле. Обезглавленное тело Батура завалилось, фантанируя кровью.
На мгновение воцарилась тишина. И печенеги, и мои воины застыли, не веря своим глазам. А затем стена Переяславца взорвалась ликующими криками.
— Победа! Князь победил! Слава князю Антону!
Я стоял, тяжело дыша, опираясь на топор. Тело болело, раны кровоточили, в глазах темнело от усталости. Но я победил.
Я поднял голову и посмотрел на печенежский стан. Там, где только что царило молчание, теперь была какая-то возня.
Хан Куря, стоявший в окружении своих воинов, был белее полотна. Он что-то кричал, но его слова тонули в общем гуле.
Разъяренный хан, потерявший своего лучшего воина, теперь не остановится ни перед чем. Не прошло и нескольких мгновений, как печенежское войско, взревев, бросилось на штурм. Засвистели стрелы. В мою сторону понеслись всадники.
Твою ж, кочерыжку, Куря…
Отвратная ситуация. Я побежал к своим воротам.
Глава 18
Я побежал к своим воротам, чувствуя, как спину обжигает ненавидящий взгляд Кури и его воинов. Кажется, еще немного, и я почувствую, как печенежские стрелы впиваются мне в спину, но — обошлось. Я мчался, не разбирая дороги, слыша за спиной топот лошадей и яростные крики кочевников. В ушах стоял звон, а перед глазами — кровавое месиво недавнего боя. Еще мгновение — и я у спасительных стен Переяславца.
— Быстрее, княже! — кричал Добрыня, махая мне рукой. — Поднимайся!
Я подбежал к воротам. Добрыня и Ратибор втащили меня внутрь. В ту же секунду тяжелые дубовые ворота с грохотом захлопнулись, отрезая меня от разъяренной орды. Я перевел дух, привалившись спиной к шершавой стене. Сердце колотилось, как бешеное, в висках стучало, а рана на лопатке горела огнем. Но главное — я жив. И город пока цел.
— Что за… — начал было я, но осекся.
В воздухе послышался гул и свист. Печенеги, не теряя времени, бросились на штурм. Запели стрелы, затрещали щиты. Наши воины, укрывшись за зубцами стены, отвечали градом стрел, стараясь сдержать натиск.
— Княже, ты как? — Добрыня подскочил ко мне, озабоченно вглядываясь в лицо. — Ранен?
— Жив, — выдохнул я, пытаясь отдышаться. — И на том спасибо. Что там?
— Пока держатся! — крикнул Добрыня, перекрывая шум боя. — Но у них численное преимущество. Если пойдут на приступ всей массой, будет туго! Но у них вроде нет ничего для осады.
И действительно. Я хаглянул в щель ворот и оокинул взглядом поле перед стенами. Печенеги, рассредоточившись, осыпали город стрелами. Кочевники не были приспособлены к осаде, и это было нам на руку. У них не было ни таранов, ни осадных башен, ни даже достаточного количества лестниц. Штурм выглядел скорее стихийным, чем организованным. Этаким проявлением ярости, а не продуманной военной операцией.
Я поднялся на стену.
— Не давайте им подступиться к стенам! Плотнее отвечайте, лучники! — скомандовал я, обращаясь к воинам. — Щиты держать крепче!
Сам я, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в плече, принялся наблюдать за происходящим. Печенеги, как муравьи, мельтешили у подножия стен, оглашая воздух воинственными криками. Их стрелы впивались в щиты, иногда — в тела наших воинов. Я видел, как один из дружинников, получив стрелу в плечо, упал на колени, но тут же, через боль, поднялся и снова встал в строй.
— Смерть печенегам! — раздался чей-то крик, и его тут же подхватили десятки других голосов. — Слава князю Антону!
Я усмехнулся. Поддержка воинов была важна, но сейчас нужно было не ликовать, а думать, как выстоять. Осада могла затянуться надолго, а силы наши были не беспредельны.
— Добрыня, — я подозвал к себе тысяцкого. — Что с припасами? На сколько хватит?
— На неделю, может, чуть больше, — ответил тот, нахмурившись. — Если не обжираться, то и на две протянем. Но если что через западные ворота подведем еду, договоримся с купцами, они привезут караваны.
Я обвел взглядом город, раскинувшийся за стенами. Все это могло превратиться в руины, если мы не найдем выход.
Нельзя ждать, пока нас возьмут измором.
— Что предлагаешь, княже? — спросил Ратибор, стоявший рядом. — Вылазку?
Я покачал головой. Уже сходили.
— Слишком рискованно. Они уже будут наготове. Печенегов слишком много.
Нужно было искать другое решение. Нестандартное. Такое, которое могло бы переломить ход событий. Но что я мог сделать? Ответ не приходил в голову.
— Княже, — Добрыня тронул меня за рукав, — смотри!
Я проследил за его взглядом. На стене, ближе к западным воротам, возле моста суетились воины. Что-то происходило.
— Что там? — спросил я, подходя ближе.
— Посланцы из Березовки, — ответил один из дружинников. — С грузом.
Я протиснулся сквозь толпу воинов и увидел, как несколько человек с трудом разгружают возле княжеского терема тяжелые мешки.
— Что это? — спросил я, подходя ближе.
— Золото, княже, — ответил один из посланцев, кланяясь. — Радомир, староста Березовки, прислал. Велел передать тебе.
Золото? Сейчас? Вовремя. И что мне с ним делать?
Я окинул взглядом мешки, туго набитые, судя по всему, монетами. Золото из Березовки. То самое, которое должно было стать основой моего могущества, источником богатства и влияния. Еще бы знать как им распорядиться, чтобы отбиться от печенегов.
— Как вы сюда добрались? — спросил я, все еще не веря своим глазам. — Печенеги же…
— Обошли, княже, — ответил посланец, кряжистый мужик с обветренным лицом. — Радомир велел идти в обход, лесами, да болотами. Вышли к реке, там на лодках переправились на другой берег, а оттудова уже и до Переяславца рукой подать. С запада-то печенегов нет.
Я кивнул, оценивая находчивость Радомира. Молодец, не растерялся.
— Сколько вас? — спросил я.
— Десять, княже, — ответил мужик. — Все — проверенные люди. Радомир велел передать, что больше никого присылать не будет. Грит, будет укрепляться. Будет Березовку беречь, как зеницу ока.
И снова Радомир проявил мудрость. Березовка — мой главный козырь, наш золотой запас. Если печенеги доберутся до нее, нам конец.
— Верно говорит Радомир, — сказал я. — Передай ему, что я доволен его службой. И пусть держит оборону. — я обвел взглядом посланцев, — … останетесь здесь, а утром пойдете обратно.
Мужики поклонились и поблагодарили за заботу.
— Золото… — я снова посмотрел на мешки, — … перенесите в мой терем. Под охрану.
Я отдал распоряжения, и мужики, подхватив мешки, понесли их в город.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Штурм постепенно стихал. Печенеги, видимо, поняли, что таким Макаром город не взять, и решили отступить, чтобы перегруппироваться и подготовиться к новой атаке. Или, может быть, они решили подождать темноты, чтобы попытаться прорваться в город под покровом ночи.
Я же, спустившись со стены, направился в свой терем. Нужно было привести себя в порядок, перевязать рану и, главное, обдумать сложившуюся ситуацию. Золото из Березовки давало мне призрачную надежду.
В тереме меня встретила Милава. Она, увидев мою окровавленную одежду, всплеснула руками.
— Княже! Ты ранен!
— Пустяки, — отмахнулся я. — Царапина. Принеси воды и чистые тряпки.
Милава тут же бросилась выполнять мое поручение. Я скинул с себя пропитанную потом и кровью одежду, сел на лавку. Усталость наваливается на меня свинцовой тяжестью.
Вскоре Милава вернулась с кувшином воды и чистыми льняными полотнами. Она осторожно обмыла мою рану, обработала ее каким-то целебным отваром и перевязала.
— Спасибо, Милава, — сказал я, чувствуя, как боль постепенно утихает. — Ты — мой ангел-хранитель.
Она улыбнулась, но в глазах ее застыла тревога.
— Княже, — сказала она, — что будет дальше? Печенеги ведь не отступят.
— Знаю, — вздохнул я.