Я хмыкнул, глядя на этих рослых парней в кожаных куртках и с мечами, что больше походили на мясницкие тесаки. Но оружие у них крепкое, и рубиться умеют — я сам видел, как двое из них валили моих дружинников.
— Пусть стоят пока, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Не доверяю — не значит, что пущу их под топор. Лишние руки в деле пригодятся. А там видно будет, кто чего стоит.
Добрыня кивнул, но в его глазах мелькнуло сомнение. Я отвернулся и двинулся дальше, к своим. Мимо прошел Степан, он ворчал, что снаряды для катапульт кончаются.
Я окликнул его:
— Степа, что с припасами? Хватит на поход?
Он остановился и вытер пот со лба. Лицо у него было красное, как после бани, а рубаха прилипла к спине.
— Княже, ежели по уму считать, то на неделю пути хватит, — начал он, разгибая пальцы. — Зерна два воза, мяса сушеного три мешка, да воды бочки целые С Совиного сегодня придет обоз. А вот железа маловато — стрел для самострелов сотня осталась, да копий этих, — он пнул ближайшую связку ногой, — едва на три десятка наберется. Катапульты пустые стоят, снарядов нет.
Я кивнул, прикидывая в голове. Неделя пути — это если прямо сейчас выступить и идти без остановок. А Киев далеко, да и кто знает, что нас там ждет? Сфендослав, поди, уже новую силу собрал, а печенеги, судя по пустому лагерю, где-то затаились. Восемь сотен воинов, половина из которых мне не до конца верна, да горстка припасов — это не войско, это отряд на один хороший бой. А мне не бой нужен, мне Киев взять надо.
— Ладно, — бросил я Степану. — Собери, что сможешь. И найди кузнецов, пусть работают.
Он кивнул, а я вернулся к строю. Надо было решать, идти или нет. Восемь сотен — это не так мало, если бить быстро и наверняка. Но если Сфендослав успел укрепиться, а печенеги ударят с тыла, то нас сомнут, как траву под копытами. Я прошел еще десяток шагов, остановился у старого дуба, что рос посреди площади, и оперся рукой о его шершавый ствол. Думай, Антон, думай. Киев — это не просто город, это сердце Руси. Взять его — значит стать почти стать Великим князем.
— Княже! — раздался резкий голос. Я обернулся. Ко мне бежал Алеша. Лицо у него было встревоженное. — Княже, гонец с запада!
Я выпрямился. Гонец? От кого?
— С востока войско идет. Много их, говорят. Разведчики видели пыль на дороге, да знамена какие-то чужие. Не наши.
— Сколько? — спросил я, шагнув к нему.
— Не считали еще, — ответил он, вытирая пот с лица. — Но пыль густая, говорят, как от тысячи копыт. Идут быстро, к полудню будут у стен, если не остановятся.
Тысяча копыт. Это не просто отряд, это армия. Я бросил взгляд на Добрыню — он уже шагал к нам, нахмурив брови. Ярополк тоже заметил суматоху и двинулся сюда, таща за собой Илью. Вся площадь загудела, как улей, — воины зашептались, переглядываясь, кто-то схватился за оружие. Я поднял руку, обрывая шум.
— Тихо! — рявкнул я, и голос мой раскатился над площадью, заставив всех замереть. — Алеша, где разведчики?
— У западных ворот.
— Добрыня, — я повернулся к нему. — Бери десяток людей, проверь стены. Степа, ворота закрыть, всех дозорных на башни. Алеша, веди меня к разведчикам. Шевелитесь!
Они разбежались, как муравьи, каждый к своему делу. Я пошел за Алешей. Площадь ожила: кто-то тащил щиты, кто-то бежал к воротам, а варяги встали в строй, глядя на меня с настороженным любопытством. Ярополк догнал меня на полпути.
— Кто это может быть, князь? — спросил он, шагая рядом. — Печенеги бы с востока шли, а эти с запада. Сфендослав?
— Не знаю, — буркнул я, не сбавляя шагу. — Скоро узнаем. Главное — ворота закрыть, пока не подошли. А там разберемся, рубиться или говорить.
Восемь сотен против тысячи — это мясорубка. А если их больше? Если это не печенеги и не Сфендослав, а кто-то третий?
Ладно. Сначала увидеть, потом решать. Мы дошли до ворот, где уже толпились разведчики — трое парней в потрепанных плащах, с луками за спиной. Один, худой, с длинным шрамом через щеку, шагнул вперед, увидев меня. Гонец, стало быть.
— Княже, — начал он, кланяясь. — Видели их с холма. Идут строем, с телегами, знамена красные с черным. Не печенеги, те бы на конях скакали, а эти пешие, да копий у них лес целый. Человек тысяча, а то и больше. И конных около пятисот.
Красные с черным. Я перебирал в голове, чьи это могут быть цвета. Не Сфендослав — у него синие стяги, не печенеги — у тех вообще знамен толком нет. Кто-то чужой. Я кивнул разведчику, отпуская его, и повернулся к Алеше.
— Зови Веславу, — сказал я. — Пусть с лучниками на стены идет. И Ратибора найди, он где-то с дружиной шастает. Надо готовиться.
Алеша умчался.
Я стоял у западных ворот Переяславца, глядя на дорогу, которая уходила за холмы. Пыль еще не поднялась. Ветер гнал по земле сухую траву, она шуршала, цепляясь за обувь. За спиной суета: дружинники тащили бревна, чтобы укрепить ворота, Степан орал на кого-то, требуя быстрее шевелиться, а сверху, с башен, доносились короткие выкрики дозорных. Я повернулся к ним, задрав голову. Один, совсем молодой, с копной русых волос, перегнулся через край и махнул рукой.
— Пока тихо, княже! — крикнул он. — Но идут, точно идут!
Я кивнул, не ответив. Тысяча копий, сказал разведчик. И пятьсот всадников. А у меня восемь сотен, да и те не все свои до конца. Я прогонял мысли о том, что будет, если это враг. Надо держать голову холодной. Алеша вернулся, ведя за собой Веславу и Ратибора. Девушка шла быстро, а Ратибор двигался бесшумно.
— Княже, — сказала Веслава, остановившись передо мной. — Лучники готовы. Дай слово — и встанем на стены.
— Встаньте, — бросил я, кивая на башни. — Но без приказа не стрелять. Сначала понять надо, кто идет.
Она кивнула и махнула рукой своим — десяток лучников, что маячили у ворот, тут же рванули к лестницам. Я проводил их взглядом, а потом повернулся к Ратибору. Он молчал, глядя на меня своими темными глазами, в которых всегда было что-то такое, от чего мороз по коже шел. Носитель «Вежи», как и я, только он свои тайны держал крепче, чем я свои.
— Что думаешь? — спросил я, понизив голос. — Полторы тысячи. Не печенеги, не Сфендослав. Кто?
Он пожал плечами, но ответил тихо, будто слова выдавливал:
— Чужие. Может, венгры. А может, кто похуже. Скоро увидим.
Венгры? Я задумался. Было дело, я через купца Калиту гонцов слал к их князю — Такшоню, кажется, его звали. Предлагал нанять его воинов, когда думал, что на Киев идти придется. Но ответа не было, и я решил, что-либо гонцы не дошли, либо венграм не до нас. Совпадение? Или они все-таки решили прийти, но не с миром? Я выругался про себя и махнул Ратибору.
— Иди с Добрыней, проверь восточную стену. Если это засада, могут с двух сторон ударить.
Он кивнул и ушел, растворившись среди дружинников. Я остался у ворот, глядя, как заколачивают последние бревна. Ворота затрещали, принимая подпорки, — крепкие, дубовые, но против тарана долго не выстоят. Ярополк подошел ко мне.
— Антон, — начал Ярополк, нахмурившись. — Если это Сфендослав с подмогой, нам конец. Может уходить, пока не поздно?
— Уходить? — переспросил я, бросив на него острый взгляд. — Куда? В Березовку? Или в Совиное прятаться? Это Переяславец, Ярополк.
Он сжал губы, но промолчал. Илья вздохнул.
— Князь прав, — прогудел он. — Бежать — значит, все потерять. Но и стоять насмерть без толку не дело. Надо знать, кто идет.
Я кивнул, соглашаясь. Илья дело сказал. Бежать я не собирался, но и бросать дружину под копья без смысла — не мой путь.
Я поднялся на башню, цепляясь за грубые доски лестницы. Сверху открывался вид на дорогу — длинная полоса земли, уходящая к горизонту, пока еще пустая. Вчера все следы боя успели убрать. О сражении напоминала только вытоптанная трава и лужи крови. И вдалеке тлел дымок от сожженного погребального костра убитых.
— Княже! — крикнула Веслава с соседней башни. Она стояла у края. — Вижу их! Знамена красные, черные полосы. Пешие, с телегами. Не конница!
Не конница — уже хорошо. Печенеги бы скакали, как ветер, а эти идут шагом, с обозом. Значит, не набег, а поход. Я стиснул перила башни, вглядываясь в горизонт. Пыль становилась гуще и теперь я видел тени — длинный строй, копья, что торчали над головами, как лес зимой. Красные стяги колыхались на ветру, черные линии на них мелькали, будто змеи. Венгры? Или кто-то другой, кого я не ждал?
— Княже, — раздался голос Ратибора снизу. Я перегнулся через край. Он стоял у подножия башни, задрав голову. — Восток чист. Никаких следов. Если бьют, то только с востока.
— Хорошо, — крикнул я в ответ.
И вернулся к созерцанию дороги. Теперь уже ясно было видно: войско шло строем, не торопясь. Телеги скрипели позади, воины шагали в ногу, копья блестели на солнце. Тысяча, а может, и больше. Я прикинул расстояние — к полудню будут у стен.
Если это враг, то шансов мало. Говорить? А если они не для разговоров пришли?
— Князь Антон, — позвал Ярополк, поднявшись ко мне на башню. — Надо разведчиков еще раз послать. Пусть ближе подойдут, узнают, кто такие.
— Поздно, — буркнул я, не отрывая взгляда от дороги. — Уже идут. Скоро будут здесь. Разведчики не успеют вернуться.
Он выругался. Я бросил на него взгляд и вдруг заметил, как дрогнула его рука. Нервничает сын Святослава. А ведь он прав — знать бы, кто это, можно было бы хоть что-то придумать. Но времени не было.
Я стоял, глядя на то, как пыль на дороге оседает, а тени чужого войска становятся четче. Они остановились в полуверсте от стен — длинный строй копий, красные стяги с черными полосами, телеги позади, что скрипели, как старые кости. Не печенеги, не Сфендослав — это уже ясно. Веслава крикнула с башни, что видит вождя впереди, в кожаной броне, с саблей у пояса. Я прищурился, но лица не разглядеть — слишком далеко. Дружина за спиной гудела.
Я ждал.
От войска отделился всадник. Один, на крепком коне, с белой тряпкой, привязанной к копью. Мирный знак. Я выдохнул, напряжение чуть отпускает. Всадник подъехал ближе, остановился в двух десятках шагов от ворот. Молодой, с длинными усами, которые свисали почти до подбородка, в шлеме с перьями. Он крикнул что-то на чужом языке — гортанно и резко, будто лай собаки. Я не понял ни слова, но смысл уловил: зовут говорить.