Они подъехали ближе и я разглядел его свиту. Рядом с Такшонем ехал какой-то шаман — тощий, с вытатуированным лицом, где синие линии сплетались в узоры, похожие на змей. Бордаш, так его звали. В руках он держал посох с птичьими перьями, и глаза его блестели, как у ворона. По левую руку от Такшоня скакал воевода — Кеве, здоровяк с длинной косой, свисающей из-под шлема и шрамом через щеку, от уха до подбородка. Этот выглядел так, будто мог голыми руками быка завалить. Остальные — воины в кожаных доспехах, с копьями и щитами.
Такшонь остановил коня в десятке шагов от ворот и спрыгнул на землю. Он был высок, выше меня на полголовы, и в его движениях чувствовалась какая-то плавная сила, как у зверя перед прыжком. Он снял шлем, открыв лицо — скуластое, с короткой черной бородой и глубокими морщинами у глаз. Улыбнулся, показав зубы, и пошел ко мне, раскинув руки.
— Князь Антон! — прогудел он. — Вот и свиделись снова. Гостеприимный хозяин, как вижу, уже ворота открыл!
Это он подкалывает что ли?
Я шагнул навстречу. Добрыня остался позади, держа руку на топоре, но я махнул ему, чтобы не дергался. Такшонь пришел говорить, а не драться. Пока.
— Добро пожаловать, Такшонь, — сказал я. — Гостей мы всегда рады видеть. Особенно тех, кто слово держит.
Он засмеялся, хлопнув себя по бедру, и подошел ближе. Бордаш и Кеве спешились следом, но держались на расстоянии. Шаман что-то пробормотал, ткнув посохом в землю, а Кеве смотрел на мою дружину.
— Слово — это святое, князь, — сказал Такшонь, останавливаясь передо мной. — Я обещал прийти, и вот я здесь. А ты обещал союз. Так?
Я широким жестом пригласил пройти в город.
— Так, — кивнул я. — Но союз — это не просто слова. Это клятва. И я хочу, чтобы она была крепкой.
Мы шли по улицам Переяславца и венгр прищурился, глядя на меня. Его улыбка стала чуть шире.
— Клятва? — переспросил он. — Ну что ж, давай клянемся. Как у вас тут клянутся? Кровью? Огнем? Или перед вашими богами?
Я посмотрел на дуб у сада. Там, под его ветвями, мы с Добрыней когда-то обсуждали судьбу Переяславца. Хорошее место для клятвы. И старое, древнее.
— Пойдем к дубу, — сказал я. — Там и поклянемся. Кровью и медом. Чтобы боги слышали.
Такшонь кивнул, будто ждал этого, и махнул своей свите. Мы пошли к дубу — я впереди, он рядом, а за нами Бордаш, Кеве и Добрыня с парой дружинников. Солнце поднималось выше, освещая ствол и ветви. Я остановился у дерева и повернулся к Такшоню.
— Здесь, — сказал я. — Режем ладони, смешиваем кровь с медом, клянемся перед богами. Согласен?
Он посмотрел на дуб, потом на меня, и глаза его блеснули.
— Согласен, князь, — ответил он. — Давай клянемся.
Этот ритуал мне утром Добрыня рассказал. Местные считают, что такую клятву, в такой подаче, невозможно нарушить. А я что? Я не против. В чужой монастырь, как говориться, девок не водят.
Я вытащил маленький, но острый нож и протянул его Такшоню. Он взял, не колеблясь, и полоснул себе по ладони, не моргнув. Кровь потекла темной струйкой и он вернул мне нож. Я сделал то же — резанул ладонь, сжал кулак, чтобы кровь капала на землю. Добрыня принес чашу с медом, и мы смешали кровь с золотистой жижей, размешивая пальцами. Потом я поднял чашу и заговорил, глядя на дуб.
Не забыть бы слова. Благо, я все утро повторял их про себя.
— Велес, слышишь нас, — сказал я громко, чтобы все слышали. — Я, Антон, князь Переяславца и Березовки, клянусь Такшоню в союзе. Вместе идем на врагов, делим добычу, стоим плечом к плечу. Князь Такшонь не будет заходить в захваченные города дальше крепостных стен. Пусть будет так, пока кровь моя течет.
Такшонь кивнул и взял чашу у меня из рук.
— Я, Такшонь, сын Томаша, князь Галицкий, клянусь Антону, князю Переяславца и Березовки, — прогудел он. — Союз наш крепок, как этот дуб. Врагов бьем вместе, добычу делим честно. Клянусь не заходить в захваченные города дальше крепостных стен. Пусть Велес видит, а если солгу — пусть возьмет мою душу.
Мы выпили из чаши по глотку, мед с кровью обжигал горло. Бордаш что-то забормотал, стукнув посохом о землю. Клятва была дана. Я посмотрел на Такшоня, и он улыбнулся, протянув мне руку. Я пожал ее, чувствуя липкую кровь на его ладони, и понял, что теперь он мой союзник. По крайней мере, пока.
— Ну что, князь, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Пир устроишь в честь этого?
Я не ожидал, что Такшонь согласится так быстро. Может быть ему этот союз вдвойне выгоден? С этого ракурса я не рассматривал этот вопрос.
— Устрою, — кивнул я. — Готовьтесь.
Он засмеялся. Союз был скреплен. Теперь надо было держать ухо востро — венгры есть венгры. Но пока все шло как надо.
Такшонь и его свита устраиваются во дворе. Венгры расседлывали коней, тащили свои мешки со снедью, а их вождь уже о чем-то переговаривался с Кеве, своим воеводой. Клятва под дубом была дана, кровь смешана с медом, союз скреплен. Теперь Такшонь — мой союзник.
Я повернулся к Добрыне, который стоял рядом, щурясь на солнце и теребя бороду, будто в ней запутались все его мысли.
— Устроим пир, — сказал я, кивнув в сторону терема. — Пусть видят, что мы не жадные. А ты дружину собери — половину за стол, половину у стен. На всякий случай.
Добрыня кивнул и пошел раздавать приказы.
Ночь почти без сна, этот разговор с Искрой, утренние хлопоты с клятвой — все это вымотало меня.
К закату во дворе уже стояли столы, лавки скрипели под дружинниками, а женщины из города тащили горшки с жареным мясом и хлебом, от которого пахло так, что живот сводило. Я прошелся, глядя, как все готовится. Ратибор с Веславой сидели у одного из столов и тихо переговариваясь. Мне кажется эти двое спелись.
Алеша возился с бочкой меда, пробуя его на вкус и ухмыляясь, как мальчишка, который стащил пирог. Хорошая у меня команда. С такими и пир устроить не стыдно, и врагов встретить не страшно.
Солнце село и двор заполнился людьми. Венгры Такшоня смешались с моей дружиной, гремели рога, дым от костров поднимался к небу, а запах жареного мяса висел в воздухе. Я стоял у главного стола, глядя на это все. Такшонь подошел ко мне, неся в руках рог с медом, и хлопнул меня по плечу по-приятельски.
— Ну, князь Антон, — прогудел он, ухмыляясь, — умеешь ты гостей принять! Смотри, мои уже пьяны, а пир только начался!
Я улыбнулся и сделал глоток. Мед был сладким, с легкой горчинкой, и обжигал горло, как надо.
— Это только начало, Такшонь, — сказал я, возвращая ему рог. — Ешь, пей, веселись. Союз наш крепкий, пусть и пир будет таким же.
Он засмеялся и мы сели за стол. Бордаш устроился чуть поодаль, а Кеве уже орал на кого-то из венгров, требуя мяса побольше. Дружина гудела, венгры отвечали, и скоро двор наполнился шумом — смехом, криками, звоном рогов. Я смотрел на это все, откинувшись на спинку лавки, и слушал, как Такшонь травит байки про свои походы. Он был хорош в этом — голос его гудел, а глаза блестели, когда он рассказывал, как зарубил какого-то хана одним ударом.
Пир шел своим чередом. Мясо исчезало с блюд, мед лился рекой, кто-то затянул песню — хриплую, про степи и коней, явно венгерскую. Такшонь становился все громче. Я заметил, как Бордаш косится на меня. Шаманы всегда такие — вечно видят то, чего нет. Кеве, напившись, уже орал песню вместе с Алешей. А я поймал себя на том, что улыбаюсь. Хороший вечер. Давно такого не было.
Мед делал свое дело. Я сидел, потягивая мед из рога, и слушал, как Такшонь рассказывает очередную байку — про то, как его конь унес его из-под стрел печенегов прямо через реку. История была лихая, я даже хмыкнул, представив его, мокрого, на том берегу. Он заметил это, ткнул меня локтем и засмеялся, чуть не опрокинув рог. Хороший он все-таки, этот Такшонь. Простой, как топор, оказывается.
А потом он вдруг замолчал. Посмотрел на меня, прищурившись, и ухмылка его стала шире. Он повернулся, чуть не задев блюдо с мясом, и ткнул мне пальцем в висок. Я замер, чувствуя, как его липкий от меда палец давит на кожу.
— А я знаю твой секрет, князь Антон, — сказал он шепотом.
Потом он постучал пальцем по своему виску.
Это он про Вежу?
Глава 14
Я с интересом уставился на князя, мед в горле вдруг стал горчить. Такшонь смотрел на меня с широкой ухмылкой. Будто он знал больше, чем говорит. Я медленно опустил рог на стол, стараясь не выдать напряжения. Пир вокруг нас шел своим чередом: венгры орали песни, моя дружина подхватывала, кто-то уронил блюдо с мясом, и над двором поднялся дружный хохот. А я смотрел на Такшоня и пытался понять, насколько далеко он зашел в своих «справках».
— Какой еще секрет? — спросил я, прищурившись.
Хотелось добавить что-то вроде «Ты перепил, венгр», но я сдержался.
Такшонь откинулся на лавку, хлопнув себя по бедру, и громко засмеялся — так, что даже Бордаш, сидевший в стороне, поднял голову. Кеве, здоровяк-воевода, тоже хмыкнул, занятый куском жареного мяса. Такшонь наклонился ко мне.
— Ой, князь Антон, не надо притворяться! — сказал он, понизив голос, но все еще с той же насмешкой. — Я про избранных говорю. Тех, кого боги или кто там еще отметили. Святослав был такой, я это точно знаю. А ты? Ты тоже из них ведь, да?
Я чуть не поперхнулся. Избранные? Это он так носителей системы называет? Или просто чует что-то, но не знает точно? Я только приподнял бровь, как будто мне это все любопытно, а не тревожно. Такшонь кивнул, будто мой жест был ему ответом, и продолжил:
— Я же не слепой, княже. Ты думаешь, я не узнавал? Приехал сюда, а про тебя уже байки ходят. Из старосты захудалого села — в князи Переяславца! За полвесны! Разбойников разогнал, Березовку укрепил, Совиное взял, киевлян с варягами разбил. Печенегов прогнал. Да еще и меня в союзники заманил! — Он ткнул себя в грудь, ухмыляясь. — Это не просто удача, Антон. Это знак. Ты избранный. Как Святослав.
Я молчал, глядя на него. Святослав был носителем Вежи. Значит, Такшонь заметил что-то похожее во мне? Но откуда он вообще про это знает? Может, слухи какие-то дошли, а может, он сам что-то видел у Святослава — тот ведь не скрывался особо, пока правил.