— Стены крепкие, — сказал он. — И лучники на башнях. Видал?
— Видал, — кивнул я.
Ярополк встал рядом, молча глядя на Киев. Такшонь подъехал, ткнул пальцем в стены и хмыкнул.
— Штурмовать будем, княже? — спросил он, ухмыляясь. — Мои готовы.
— Не сразу, — ответил я. — Сначала посмотрим.
Он пожал плечами и ускакал, а я остался на холме, изучая город. Стены высокие, но не каменные — дерево можно пробить или сжечь. Ров глубокий, но не широкий — мосты через него есть. Башни с лучниками — проблема, но с самострелами и кувшинами мы их достанем. Я прикидывал подходы.
Надо было вставать лагерем. Я махнул Добрыне, и мы повели людей вниз, к полю у леса.
К вечеру обоз догнал нас с последними снарядами — еще десяток кувшинов и болтов. Я велел разгружать телеги и готовиться. Солнце садилось, окрашивая Киев красным, а я стоял у края лагеря, глядя на город. Он был красив — холмы, стены, дымы над крышами. Но я не любоваться сюда пришел.
Ярополк подошел ко мне, глядя на стены.
— Отец говорил, Киев — сердце Руси, — сказал он тихо. — А теперь тут кто?
— Скоро узнаем, — ответил я. — И выгоним.
Дружина уже ставила шатры, киевляне копали ямы для костров, галичане шумели у коней. Я обошел людей, проверяя, как устраиваются.
Город молчал, а я чуял: там нас ждут. Вопрос — кто. Сфендослав? Печенеги? Или кто-то новый?
На следующий день я вышел из шатра, оглядывая лагерь.
Солнце поднималось над Киевом, бросая длинные тени от стен на поле, где раскинулся наш лагерь. Я стоял у шатра, глядя на город, пока дружина гудела за спиной — звенели топоры, трещали костры, голоса сливались в утренний шум. Добрыня ушел проверять людей, и я остался один.
Дружина уже взялась за дело. Они начали ставить частокол — вбивали колья в землю, связывали их веревками, делая стену между нами и городом. Не крепость, но защита от стрел, если что. Воины работали молча, кто-то из молодых ругнулся, уронив кол на ногу, под добродушный смех товарищей. К полудню частокол встал. Не самая лучшая защита, но по крайней мере спасет от внезапных вылазок.
Я пошел к обозу, где лежали снаряды. Кувшины с горючей смесью стояли в ряд, рядом — самострелы и болты к ним.
Я велел раздать оружие: пятьдесят самострелов — дружине, остальное — киевлянам Ярополка. Ярополк подошел ко мне, глядя на оружие.
— Отец таких не знал, — сказал он тихо. — Это твоя сила?
— Наша. Бери и учи своих. Видел как переяславцы тренировались в пути? Вот и своих подтяни по умению.
Он поблагодарил за оружие и ушел к киевлянам, а я повернулся к Такшоню. Он сидел на бревне, грызя вяленое мясо, и ухмыльнулся, увидев меня.
— Ну что, княже, когда стены жечь будем? — спросил он, ткнув пальцем в Киев.
Во пристал, безумец.
— Скоро. Сначала лагерь обустроим.
— Мои кони ждать не любят, — буркнул он, но встал и пошел помогать своим. Я проводил его взглядом. Венгры — сила, но нетерпеливые.
К вечеру лагерь обустроился. Дружина закончила частокол, киевляне выкопали ямы для костров, галичане поставили шатры у коновязей. Я велел привезти катапульты из обоза — шесть машин, которые Степа сделал в Переяславце. Мы тащили их к краю лагеря, ближе к городу. Кувшины для них сложили рядом, и я прикинул: с двух верст стены не достать, но подойти ближе можно.
Ночь прошла тревожно. Я спал урывками, просыпаясь от каждого шороха — то ветер в лесу, то кони фыркали.
Утром я стоял у частокола, глядя на Киев, пока лагерь оживал.
Пора начинать брать в свои руки этот город.
Я уже готовился отдать приказ к полноценной осаде, выдвижению армии и подготовке к обстрелу, когда ко мне подбежала Веслава.
— Княже, смотри, — сказала она, указывая на ворота.
Я напрягся, всматриваясь. Из города выехали несколько всадников — человек пять, с белым стягом, который трепался на ветру. Парламентеры. Они скакали к лагерю, поднимая пыль.
Даже так?
Ну, давай поговорим, Киев-град.
Глава 16
Всадники с белым стягом приближались, поднимая пыль над полем. Я стоял у частокола. Солнце уже поднялось высоко, освещая лагерь. Веслава умчалась за Добрыней и Ярополком. Нас видят и ждут. Я поправил топор за поясом, вдохнул воздух и шагнул вперед, на нейтральную полосу между лагерем и стенами.
Добрыня догнал меня первым, теребя бороду и щурясь на всадников. За ним шел Ярополк со спокойным лицом. Такшонь подъехал последним, с ухмылкой, не сходившей с его лица. Я кивнул им и мы встали в ряд, глядя, как пятеро всадников останавливаются в десятке шагов. Стяг парламентеров трепался на ветру. Я всматривался в их лица, пытаясь понять, кто передо мной.
Один из них спрыгнул с коня. Высокий и широкоплечий, с жестким взглядом и шрамом. Я напрягся, узнавая его. Сфендослав. Он шагнул вперед, глядя на меня сверху вниз и криво ухмыльнулся. За ним спешились еще трое — бояре, судя по богатым плащам и седым бородам, а пятый остался на коне, держа стяг. Я молчал.
— Ярополк, — сказал Сфендослав, повернувшись к нему первым. — Ты переметнулся к врагам, да еще и привел сюда чужаков?
Ярополк шагнул вперед, сжав кулаки.
— Киев мой, — ответил он, чеканя слова. — Я сын Святослава. Город принадлежит мне. Не по праву рождения, так по праву силы. Вече выбрало меня после смерти Игоря. Открой ворота, Сфендослав, и я войду один, без крови.
Сфендослав хрипло засмеялся. Он скрестил руки на груди, глядя на Ярополка с насмешкой.
— По праву? — переспросил он. — Вече нынче такое, — он неопределенно повел рукой, — вчера оно выбрало тебя, а сегодня оно выбрало меня правителем. Ты предал город, Ярополк, а теперь стоишь тут с чужаками. Киев мой.
Я смотрел на него с легким прищуром.
Вече? Значит, он заручился поддержкой бояр, пока Ярополк был со мной. Хитрый, как лис, наглый, как волк. Я перевел взгляд на бояр за его спиной, изучая их. Один — седой, с длинной бородой, стоял прямо, другой — низкий, толстый, нервно теребил пояс. А третий какой-то знакомец. Точно, Драган. Наемник, который помогал мне брать Совиное. Что он здесь делает?
Драган поймал мой взгляд, но не отвел глаз — только кивнул чуть заметно, как старому знакомому. Я нахмурился. И как это понимать? Он со Сфендославом. Это было понятно еще при прошлой встрече у Игоря. Но с этим новгородцем ему явно не комфортно.
Ладно, надо будет подумать на досуге. И выслушать их до конца.
Ярополк шагнул ближе:
— Вече не вечно, Сфендослав. Народ вспомнит, чья кровь течет в моих жилах. Открой ворота, или я возьму их сам.
— Ты, насколько я знаю, отрекся от рода, — отрезал новгородец.
Сфендослав фыркнул, повернувшись ко мне.
— А ты, Антон, — выплюнул он, растягивая слова. — Чего молчишь? Привел сюда своего пса Ярополка и думаешь, что Киев падет перед тобой?
Я выпрямился и заставил себя говорить спокойно. Ярополк сжал рукоять меча.
— Я не прошу, Сфендослав, — сказал я. — Я требую. Открой ворота сейчас, и моя армия останется за стенами. Никто не тронет город. Откажешься — и я отдам Киев на разграбление. Выбирай.
А чего мусолить-то? С такими надо говорить на языке ультиматумов.
Он замолчал, глядя на меня, его челюсть напряглась. Бояре за его спиной зашумели, переглядываясь, но Сфендослав поднял руку, заставив их замолчать. Такшонь хмыкнул за мной, явно довольный угрозой.
— Разграбление? Вот как заговорил, значит? — заявил он, оскалившись. — Вот твой истинный облик, Антон. Чужак, что привел на Русь пришлых волков.
Я хотел ответить, но заметил, как Драган наклонился к нему и что-то шепнул. Сфендослав глянул на Такшоня, потом снова на меня, и ухмылка его стала шире.
— Да, — продолжил он, ткнув пальцем в Такшоня. — Еще и венгры с тобой. Чего ждать от такого чужака, как ты? Ты не наш, Антон. И Киев тебе я не отдам.
Я пропустил его слова мимо ушей. Чужак? Пусть говорит. Я не ради его слов сюда пришел. Я повернулся к седому боярину — тому, что стоял прямо, с длинной бородой.
— Я даю вам время до утра, — сказал я, глядя на него. — Подумайте. Откроете ворота — Киев останется цел. Нет — и я сожгу его и отдам на разграбление. Выбирайте сами.
Сфендослав фыркнул, шагнув вперед.
— Нет никакого выбора, Антон, — сказал он, почти рыча. — Ответ уже есть. Нет. Киев не сдастся.
Боярин посмотрел на меня, потом на Сфендослава, кивнул, но ничего не сказал. Остальные тоже молчали. Я кивнул им в ответ, повернулся и пошел к лагерю. Добрыня, Ярополк и Такшонь двинулись за мной.
Мы отошли шагов на двадцать, когда Сфендослав крикнул в спину:
— Утро ничего не изменит, чужак!
Я даже не обернулся. Переговоры кончились.
В лагере я остановился у частокола. Ярополк сжал кулаки, глядя им вслед, и буркнул:
— Он украл мой город.
— Вернем, — сказал я.
— Разграбление, княже? — спросил Такшонь. — Мои воины уже жаждут этого.
— Посмотрим. Ждем утра.
Добрыня промолчал. Я повернулся к Киеву.
Лагерь гудел за спиной. Добрыня, Ярополк и Такшонь думали о своем. Ярополк — о городе, который был домом его отца, Добрыня — о штурме, что нам предстоит, а Такшонь — о добыче, на которую он мысленно зарился.
Я вдохнул холодный воздух, прогоняя слова Сфендослава из головы. Чужак? Пусть так. Главное — взять Киев.
Я повернулся к своему тысяцкому.
— Добрыня! Готовь катапульты. Если утром ворота не откроют, будем бить.
Он кивнул и ушел к обозу, где стояли машины. Ярополк посмотрел на меня.
— Они не сдадутся, Антон, — сказал он тихо. — Сфендослав их крепко держит.
— Тогда сломаем.
Он кивнул, сжав челюсть, и пошел к своим киевлянам. Такшонь хмыкнул.
— Сломаем, княже? — спросил он, ухмыляясь. — Или сожжем?
— Одно другому не мешает, — бросил я, не оборачиваясь и пошел к шатру.
Лагерь жил своей жизнью. Я обошел его, проверяя, как люди готовятся. Дружина тащила снаряды-кувшины к катапультам, самострелы с болтами лежали наготове. Веслава нашла меня у костра. Я грел руки, глядя на пламя.