— Добрыня, — позвал я, спустившись обратно в храм. Он стоял у очага, подбрасывая поленья. — Что думаешь? Три дня без штурма. Они чего-то ждут?
Он повернулся ко мне, огонь осветил его лицо, тени легли в морщины, делая его старше.
— Ждут, княже. Или сил набираются, или договариваются друг с другом.
Мысль о том, что варяги и киевляне ударят вместе напрягала. И печенеги еще где-то там, за рекой ждут своего часа. Я подошел к алтарю, где лежали самострелы, провел рукой по гладкому дереву. Хватит ли их?
— Ладно, — сказал я наконец. — Продолжайте. Надо еще десяток к утру. И пусть дружина тренируется ночью, пока тихо.
К двадцати дружинникам собрали еще столько же ополченцев. В идеале нам нужны были сорок единиц. И если враги так и будут медлить, мы сможем их удивить. Но тут была проблема — через несколько дней будут проблемы с едой. И как быть — я еще не знал.
Я вышел наружу, вдохнув холодный воздух. Небо было черным, звезды прятались за облаками. Тишина давила. Мы готовились, но враги тоже не спали. Что-то назревало.
Вернувшись в храм, я рухнул на лавку и закрыл глаза, но сон не шел.
Очаг в храме давно прогорел. Сквозь щели в крыше сочился тусклый свет — утро четвертого дня осады, если считать с того момента, как войско киевлян встало под западной стеной. Я сел на лавке, потирая затекшую шею, и бросил взгляд на самострелы, что лежали у алтаря. Их стало больше — еще десяток. Кузнецы и дружинники работали всю ночь.
Я встал, подхватив топор, и вышел наружу. Воздух был сырым, густым от тумана, что стелился над рекой, скрывая ее воды под белесой пеленой. Я направился к западной стене, шаги гулко отдавались на камнях, еще влажных от росы. Дружинники у костров уже проснулись — кто-то точил меч, кто-то хлебал похлебку из глиняной миски, бросая на меня быстрые взгляды. Я кивнул им, не останавливаясь, и поднялся на стену.
Лагерь киевлян лежал внизу, как и вчера. Дым поднимался к небу, смешиваясь с туманом, а воины двигались неспешно, будто у них было все время мира. Я прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то, что выдаст их планы, но увидел лишь тени в серой мгле. И тут мой взгляд поймал движение — всадник выехал из лагеря, низко пригнувшись к конской гриве. Он скакал не к нам, а на юг, туда, где за рекой прятались печенеги.
Гонец. Еще один.
— Добрыня! — крикнул я, не оборачиваясь.
— Княже, — он остановился рядом. — Опять скачут?
— Опять, — буркнул я, кивнув на юг. — К печенегам, похоже. Третий за утро.
Он сплюнул на камни, глядя вниз с хмурым видом.
— Снюхались, — пробормотал он.
— Они что-то затевают, — согласился я.
На востоке, там, где мост из ладей варягов Сфендослава торчал из тумана, как хребет какого-то чудовища, тоже скакали гонцы — я видел их вчера, мелькающих вдоль берега. Они носились между лагерями.
— Веслава, — позвал я, заметив ее силуэт у башни.
Она подошла, лук в руках, стрелы за спиной, глаза острые, как у ястреба.
— Княже, — кивнула она.
— Может попробуешь еще раз перехватить хоть одного из этих гадов. Надо знать, что они носят туда-сюда.
Она прищурилась, глядя в ту сторону, куда умчался всадник.
— Далеко, — ответила она, качнув головой. — Пробовали же. С сотни шагов не достанем. А ближе подойти — заметят.
— Проклятье, — выругался я.
Туман начал рассеиваться, открывая лагерь варягов — их шатры, укрепления, деревянные «ежи» вдоль берега. Сфендослав был там.
К полудню солнце пробилось сквозь облака, осветив Переяславец бледным светом. Я спустился в храм, где кипела работа. Их было уже тридцать. Я взял один, прицелился в стену и выстрелил. Болт вонзился в дерево с глухим стуком, и я кивнул, довольный. Оружие работало, дружина училась, но тревога не отпускала.
— Княже, — голос Алеши раздался за спиной. Я обернулся. — На полигоне все готово. Парни стреляют, уже щиты на куски разнесли.
— Хорошо, — ответил я, опуская самострел. — Пусть тренируются. Еще партию сделаем и будет комплект.
Он кивнул и ушел.
День тянулся медленно, солнце ползло по небу, а гонцы продолжали скакать. Один выехал с востока, от варягов, и помчался к западу. Другой — из лагеря Игоря — ускакал на юг. Я считал их. Веслава вернулась к вечеру, ее лицо было хмурым.
— Четверо на юг, один на восток, — доложила она, стряхивая пыль с плаща. — Быстрые, как черти. Не достать.
Ночь четвертого дня осады легла на Переяславец тяжелым покрывалом. Я лежал на лавке в храме, слушая, как трещит очаг. Наконец, когда тьма стала гуще, а звезды скрылись за облаками, я встал, подхватил топор и вышел наружу.
Воздух ударил в лицо, ледяной и резкий, пахнущий рекой и дымом. Я направился к западной стене, шаги гулко отдавались на камнях, покрытых инеем. Дружинники у костров спали, завернувшись в плащи, их дыхание вырывалось белыми облачками. Несколько часовых стояли у бойниц, щурясь в темноту, но ничего не говорили — ночь была слишком тихой, и это пугало больше, чем рев рогов. Я поднялся на стену, опершись на холодный камень, и вгляделся в лагерь киевского войска. Костры там горели ярче, чем обычно, их свет пробивался сквозь туман, а тени воинов двигались неспешно.
— Княже, — голос Добрыни раздался за спиной, низкий и хриплый. Я обернулся — Опять не спишь?
— Не могу, — буркнул я, кивнув на лагерь внизу. — Чую, что-то назревает. Слишком тихо.
Он подошел ближе, глянул вниз.
В его взгляде мелькнуло сомнение. Я знал, о чем он думает: людей мало, стены потрепаны, а врагов — тысячи с двух сторон.
Я прислонился к деревянной крепостной стене и закрыл глаза, задумавшись. Организм, видимо, устал, поэтому меня сморило.
Разбудил меня звук копыт. Рассвет.
Два всадника выехали из тени шатров уверенно направляясь к стене. На одном из копий трепетал белый стяг — знак переговоров. Я вскочил и напрягся, чувствуя, как кровь ударила в виски.
— Парламентеры, — пробормотал Добрыня, тоже вскакивая. — Чего им надо?
— Узнаем, — отрезал я, махнув рукой часовому. — Зови Ратибора и Веславу. Быстро.
Часовой кивнул и умчался вниз, а я остался на стене, вглядываясь в приближающихся всадников. Туман расступался перед ними, открывая фигуры. Один был высокий, в богатых доспехах, которые блестели в утренних лучах солнца. Его плащ развевался на ветру, а осанка выдавала человека, привыкшего командовать. Сфендослав? Я узнал его — князь Новгорода, носитель «Вежи», тот, кто, скорее всего, прикончил Игоря. Но второй был загадкой. Его лицо скрывал капюшон, а фигура казалась шире, чем у Сфендослава, но двигался он с той же уверенностью.
Они остановились в полусотне шагов от стены, и Сфендослав поднял голову. Он спешился, воткнул копье со стягом в землю и шагнул вперед, второй последовал за ним, держась чуть позади.
Я ждал продолжения.
Ратибор появился первым. Веслава пришла следом.
— Княже, — тихо сказал Ратибор, встав рядом.
Я кивнул ему.
— Антон из Переяславца! — голос Сфендослава разнесся как удар молота. — Выходи говорить, или мне подняться к тебе?
Я усмехнулся. Он наглый, этот князь Новгорода.
Смысла спускаться не было. Во-первых из-за увиденного у них тарана я приказал забаррикодировать ворота. Поэтому я не мог физически выйти. А искать лестницу и ждать ее — было поздно.
— Говори оттуда, — крикнул я в ответ, перегнувшись через стену. — Или боишься, что стрела достанет?
Он рассмеялся. Его спутник молчал, но я заметил, как рука в перчатке легла на рукоять меча, висящего на поясе.
— Я не боюсь твоих стрел, мальчишка, — ответил Сфендослав, шагнув ближе. — Я пришел говорить, а не драться. Пока.
— Тогда говори, — буркнул я, чувствуя, как Веслава рядом напряглась, готовая выстрелить. — Чего хочешь?
Он замолчал на мгновение, глядя на меня снизу вверх. Туман клубился вокруг него.
— Великий князь Игорь мертв, — сказал он наконец. — Ты знаешь это. Престол свободен. Но Переяславец мне нужен. Отдай город, и я оставлю тебя живым. С дружиной, с золотом — уходи в свою Березовку, строй там свое княжество. Мне нужен только этот город.
Я замер, переваривая его слова. Я ж говорю, наглый он. Я чуть не расхохотался, но сдержался.
— А если откажусь?
— Тогда мы возьмем его силой, — уверенно ответил он. — Ты видел войско. И это, — он кивнул на своего спутника, — не все, что у меня есть.
Второй шагнул вперед, и капюшон чуть съехал, открыв часть лица — широкие скулы, шрам через подбородок, борода, светлая и густая. Я напрягся, пытаясь понять, кто это. Не печенег, не варяг — слишком спокойный, слишком уверенный. Еще один носитель?
— Кто твой друг? — спросил я, кивнув на второго. — Или он только молчать умеет?
Сфендослав усмехнулся, бросив взгляд на спутника.
— Это не твоя забота, — ответил он. — Думай о своем городе. У тебя время до утра, чтобы решить. Сдашься — уйдешь живым. Нет — и стены твои падут, да и золото Березовки станет моим.
Я улыбнулся. Во чудак!
— Уходи, пока стрелами не угостил, — бросил я.
Он кивнул, развернулся и пошел к коню. Второй последовал за ним, не сказав ни слова. Они ускакали.
— Княже, — Веслава шагнула ко мне. — Это ловушка. Он хочет нас ослабить.
— Может и ловушка, — кивнул я, глядя вслед всадникам. — А может, он просто наглый.
Глава 4
Я стоял у входа в храм, глядя в темноту, которая сгустилась над Переяславцем. Ночь после ухода Сфендослава и его молчаливого спутника была тяжелой. Костры в лагере киевлян на западе горели ярче обычного, а с востока, где варяги держали свой мост из ладей, доносились приглушенные голоса и редкий лязг металла. Я не спал.
Я был в храме, где лики Перуна и Велеса смотрели на меня с немым укором. Самострелы лежали у алтаря, их было уже больше трех десятков — темные, угловатые. Дружина спала у стен, завернувшись в плащи, их храп смешивался с треском поленьев. Часть моих людей уместилась здесь, в храме. Я настоял на этом. Нужно быть ближе к народу. Я присел у огня, подбросил ветку и только успел закрыть глаза, как услышал шаги.