Варяги. Их длинные плащи развевались, щиты блестели, а на копьях трепетали синие ленты. Это были остатки сил Сфендослава. Уцелевшие после пожара на реке. Они обошли Переяславец по лесу и теперь шли на подмогу киевлянам.
— Проклятье, — выдохнул я.
Они двигались быстро, их было не меньше двух сотен. Киевляне у стены оживились, заорали громче, будто почуяли кровь. Варяги выстроились у подножия, усиливая натиск.
Это конец.
Бум. Последний удар тарана был оглушительным. Ворота треснули пополам, дерево разлетелось в щепки, и железные скобы сорвались с петель, упав в грязь. Сквозь пыль я увидел, как киевляне рванулись вперёд, продираясь через нагромождения из досок ящиков, телег и бочек. Стена ещё держалась, лестницы мы сбивали, но ворота пали, и враг был внутри.
— Княже! — голос Добрыни прорезал шум. Он стоял у башни, щит в одной руке, меч в другой, а в глазах тоска. — Что делать?
Я стиснул топоры. Пот стекает по вискам. Ворота свалили, враги лезли внутрь, а с севера шли варяги.
Мы были в клещах. Выхода не было видно.
Глава 6
Я стоял у края западной стены Переяславца, глядя вниз, где ворота лежали в щепках, а киевляне и варяги толпились у входа. Таран сделал своё дело — дерево треснуло, железо сорвалось, и теперь враги готовились ворваться внутрь, их копья и мечи блестели в бледных лучах солнца, что пробивалось сквозь тяжёлые тучи. Ветер бил мне в лицо. Я сжимал топоры, чувствуя, как ладони горят от напряжения, а сердце колотится в груди, словно молот о наковальню. Стена ещё держалась, но я видел, что лестницы больше не появляются — киевляне бросили их, сосредоточив все силы на воротах. Это меняло всё.
— Княже, они лезут внутрь! — крикнул Добрыня, стоя у бойницы.
Его голос был хриплым. Я шагнул к нему, выглянув вниз. Он был прав: враги больше не карабкались по стенам, их тени мелькали у ворот, где они собирались в кучу, готовясь к рывку. Лестницы лежали в грязи, брошенные. Это многое меняло. Более того, это ошибка с их стороны. Ведь держать стену дальше нет смысла.
— Слушай меня! — рявкнул я, обернувшись к дружине. Их лица, перепачканные кровью и грязью, повернулись ко мне. Лучники натягивали тетивы, самострелы щелкали, посылая болты вниз, а те, у кого были мечи и топоры, ждали моего слова. Я вдохнул холодный воздух, чувствуя, как он обжигает лёгкие. — Все, кроме лучников, по моей команде — вниз! Встретим их у ворот! Лучники — держите стену, бейте сверху!
Дружина загудела, кто-то кивнул, кто-то перехватил оружие поудобнее. Они были готовы. Я бросил взгляд на Добрыню, и он ухмыльнулся, хлопнув по щиту мечом.
— Последняя лестница, княже, — буркнул он, кивая на край стены, где двое дружинников сражались с киевлянами.
Я рванул туда, топоры в руках гудели, как живые. Первый враг высунулся из-за бойницы, его шлем был помят. Я рубанул правым топором сверху, проломив ему плечо, и он рухнул вниз, утянув топор за собой. Второй попытался зацепиться за край, но дружинник пнул его в лицо, и тот полетел следом, ломая шею о камни внизу. Лестница упала с треском, и я выдохнул. Опять без одного топора. Очередной я подобрал у лежавшего трупа врага.
— Все вниз! — крикнул я, махнув рукой. — К воротам! Быстро!
Дружина сорвалась с места, как стая волков, учуявшая добычу. Они побежали к лестницам внутри стены, ведущей во двор, их сапоги гулко стучали по дереву. Я шёл последним, бросив взгляд на лучников — те уже выстраивались у бойниц, натягивая тетивы и готовясь бить сверху. Веслава была среди них, её коса качнулась, когда она кивнула мне, молча подтверждая, что стена в надёжных руках. Я кивнул в ответ и рванул вниз.
Мы высыпали во двор Переяславца — тесное пространство между стеной и домами, заваленное бочками и обломками. Ворота были прямо перед нами, разбитые, с торчащими щепами, и сквозь них я видел, как киевляне и варяги собираются для атаки, очищая пространство от наваленных баррикад. Их крики доносились всё ближе, рога гудели.
Времени почти нет. Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и оглядел дружину — около сотни человек, потрёпанных, но живых, с мечами, топорами и щитами в руках.
— Слушайте! — крикнул я, перекрывая шум. — Строимся клином! Вогнутым, к воротам! Заманиваем их внутрь и бьём с боков! Добрыня, левый фланг! Ратибор, правый! Я в центре!
Они зашевелились, выстраиваясь в строй. Я видел, как Добрыня пошёл налево, его щит мелькнул среди дружинников, а Ратибор рванул направо, его топор уже был наготове. Я встал в центре, чувствуя, как дружина смыкается вокруг меня, образуя полукруг, вогнутый к воротам. Это была рискованная затея — заманить врагов внутрь, чтобы окружить их, но если мы не сломаем их сразу, они просто задавят нас числом. Я сжал топоры крепче и бросил взгляд на ворота.
— Готовьтесь! — рявкнул я, и дружина напряглась, как тетива перед выстрелом.
Добрыня буркнул что-то своим людям, и они сомкнули щиты, готовясь к удару. Ратибор поднял топор, его глаза сузились, глядя на врагов. Мы успели в последний момент — едва строй замкнулся, как киевляне и варяги ворвались через ворота, их крики заполнили двор, а оружие блеснуло в воздухе.
Я выдохнул, чувствуя, как адреналин гонит кровь по жилам. Они шли на нас, отступать нам было некуда.
Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и крикнул:
— Бей!
Дружина рванулась навстречу врагу, и бой начался.
Первые киевляне налетели на нас. Один бросился на меня с копьём, его глаза горели злобой под шлемом, но я уклонился и рубанул правым топором по древку — дерево треснуло. Он оступился, потеряв равновесие. Левым топором я ударил ему в грудь, пробив кожаный доспех, и он упал с хрипом, заливая грязь кровью. Второй подскочил следом, замахнувшись мечом, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в бока — он упал, даже не успев закричать. Дружина рванулась за мной, их оружие зазвенело, сталкиваясь с врагами, и двор наполнился шумом боя — криками, треском щитов, стонами умирающих.
Мы держали строй, заманивая их глубже. Киевляне и варяги лезли вперёд, их было больше, чем я мог сосчитать, но клин работал — они попадали в ловушку, теснимые с боков. Добрыня слева отбивал копья щитом, его меч мелькал, как молния, срубая врагов одного за другим. Ратибор справа орудовал топором. Мои люди дрались, как звери.
Но бой был слишком кровавым. Я видел, как один из наших упал, пронзённый копьём в грудь, как другой получил удар топором в плечо и осел с воплем. Стрелы с стены сыпались сверху — Веслава и лучники били точно, и каждый выстрел уносил жизнь врага, но их было слишком много. Я стиснул зубы. Пот смешивается с кровью на лице. Я шагнул глубже в гущу боя.
На меня вчетвером — варяги, здоровые, как быки, с копьями и щитами. Их шаги гудели по земле, глаза блестели под шлемами, и я понял, что это их лучшие воины, брошенные, чтобы сломать наш центр. Первый ткнул копьём, целясь мне в грудь, но я ушёл в сторону, чувствуя, как остриё скользит мимо, задевая плащ. Второй ударил сверху, но я отбил копьё правым топором, а левым рубанул ему по ноге — он заорал, падая на колено. Третий бросился с щитом, надеясь сбить меня с ног, и я почувствовал, как воздух сжался от его рывка.
Это был мой момент. Я прыгнул вперёд, прямо на его щит, используя его как опору. Мои сапоги ударили по дереву, и я оттолкнулся вверх, взлетев над ним. В воздухе я крутнулся, топоры замелькали в руках, и оба лезвия врезались в шлемы двух варягов, что стояли за ним. Хруст черепов был громким, как треск льда под ногами, и они свалились, не успев даже вскрикнуть. Я приземлился за их спинами, чуть пошатнувшись, но удержался, чувствуя, как грязь чавкает под сапогами. Четвёртый варяг обернулся, его копьё метнулось ко мне, но я уклонился, рубанув его по руке — древко упало, и он завыл, хватаясь за обрубок.
Дружина взревела за моей спиной — крик был громким, диким, полным восторга. Я выпрямился, тяжело дыша, и оглянулся. Они видели это — мой прыжок, мой удар, и это взбодрило их. Добрыня ухмыльнулся, отбивая очередной удар щитом, а Ратибор отсёк руку врагу, который полез к флангу. Мы все же теснили их, шаг за шагом.
Киевляне и варяги дрогнули — их строй рассыпался. Слишком плотно мы их давили. Я видел, как некоторые бросали оружие, отступая к воротам, как другие падали под ударами дружины. Стрелы с стены били без остановки, вонзаясь в спины тех, кто бежал, и двор превратился в бойню — кровь текла по грязи, тела лежали грудами, а крики умирающих смешивались с гулом рогов. Я шагнул вперёд, рубя очередного врага. Мы ломали их, я знал, что победа близко.
Один из варягов попытался пробиться ко мне — высокий, с длинным копьём, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в грудь, пробив доспех. Он упал, хрипя, и я выдернул только один топор, снова лишившись второго оружия.
Я оглядел двор. Киевляне отступали, варяги теряли строй. Я видел, как их напор слабеет с каждым мгновением. Ещё немного — и мы их сломаем.
Дружина теснила их к воротам, мечи и топоры мелькали в воздухе, а стрелы со стены — спасибо Веславе — вонзались в спины бегущих, как жала ос. Ветер гнал мне в лицо запах крови. Мы побеждали, и это было слаще любого мёда.
Я рубанул очередного киевлянина — он бросился на меня с мечом, но я ушёл в сторону, и мой топор врезался ему в бок, пробив рёбра. Он упал с хрипом, и я шагнул вперёд, оглядывая двор. Варяги ещё держались, их щиты мелькали в гуще боя, но их ряды редели. Добрыня слева орудовал щитом и мечом, отбивая копья и рубя врагов, как дрова, а Ратибор справа резал их с точностью мясника.
Я заметил Сфендослава. Он выделялся среди варягов, его богатые доспехи блестели, длинный плащ развевался за спиной, а голос гремел, отдавая команды. Но он замер, глядя на своих, которые падали под нашим натиском. Его суровое лицо с острыми скулами исказилось. Он вдруг развернулся, бросив своих воинов.
Я даже опешил от такого. Этот наглец, который грозил мне, теперь бежал, как трус. Он рванул к воротам, расталкивая своих же, и исчез за стеной, оставив своих людей умирать.