В центре вкладки высветились строки, будто вырезанные на бересте. Первая гласила: «Состояние отношений». Я пригляделся. Под ней — список:
Византийская империя: Вражда (–75). Лев Скилица, их воевода, ушел в леса, но я знал — он вернется. Число дрожало, будто готово упасть еще ниже.
Печенеги: Напряжение (–90). Кочевники смотрели на мои земли жадными глазами, но пока держались в степи.
Хазары: Нейтралитет (0). Их каган молчал, но торговцы из Итиля уже ходили в Новгород.
Галич: Союз (+50). Князь галицкий слал мне дары после того, как я взял Новгород.
Владимир: Нейтралитет (0). Город стоял в стороне, его люди молчали, не склоняя головы ни ко мне, ни к врагам.
Я хмыкнул. Были там и Ростов с Муромом и вятичами с −90, и иные. Числа были как в компьютерных играх, где каждое решение тянуло стрелку вверх или вниз. Тут было то же, только вместо пикселей — живые люди.
Рядом с «Состоянием отношений» появилась другая строка: «Действия». Я открыл ее, и перед глазами выстроился список, словно меню в дружинной избе, где выбираешь, что подать к столу:
— Послать дары (стоимость: 500 очков влияния). Я видел, как мои люди грузят повозки мехами, медом и серебром. Византийцы могли бы смягчиться, если Лев Скилица получит такой гостинец. Число «–75» дрогнуло бы, поднявшись, может, до «–50».
— Заключить союз (стоимость: 2000 очков влияния). Тут я мог бы протянуть руку Владимир, укрепить наместника. Союз дал бы воинов и защиту с запада.
— Объявить войну (стоимость: 1000 очков влияния). Византийцы заслужили, но я знал — рано. Силы мои еще не окрепли после боя у озера.
— Нанять лазутчиков (стоимость: 300 очков влияния). Веслава уже рыскала в лесах, но я мог послать еще людей — выведать, где прячутся печенеги или что задумали хазары.
— Устроить пир (стоимость: 700 очков влияния). Проекция показала, как в Новгороде ставят столы, жарят мясо, льют мед. Купцы из Владимира и хазары могли бы прийти, подняв отношения на десяток-другой.
Каждое действие мерцало, будто ждало моего слова. Я прищурился, глядя на числа. Восемнадцать тысяч очков влияния — не так мало, но и не бездонный сундук. Тратить нужно с умом, как в тех играх, где один неверный ход рушил всё.
Шаги за спиной заставили обернуться. Из темноты вышел Алеша Попович, его широкая фигура двигалась медленно. Плащ был порван, топор висел на боку, а лицо покрывала грязь. Он остановился в нескольких шагах, глядя на поле боя. Он провел рукой по волосам, будто не веря глазам.
— Что тут было, княже? — спросил он хрипло.
— Византийцы, — ответил я. — Лев Скилица. Есть такой индивид. Бой был жарким.
Он шагнул ближе, осматривая берег. Глаза его остановились на Добрыне, потом на Ратиборе.
— Наемники? — спросил он, прищурившись.
— Они. Били нас числом, но мы стояли.
Алеша кивнул, шагнул к воде и остановился рядом. Я смотрел на него, ожидая. Он вдруг опустился на одно колено и склонил голову. Я замер. Такого я не ждал. Никогда не требовал поклонов, не искал их. Он был воином, не слугой.
— Встань, — сказал я жестко.
Он не шевельнулся. Его голова осталась опущенной.
— Не выполнил я твоего приказа, княже, — сказал он тихо. — Куря ушел.
Я прищурился.
— Говори, — бросил я.
Он поднял взгляд.
— Гнался за ним до Ростовских лесов, — начал он. — Нашел следы. Он не один. Сфендослав с ним. Идут в Ростов, прячутся там.
Я хмурился. Куря и Сфендослав. Два врага, что ускользнули. Ростовские леса — глушь, где их не достать без крови. Он не выполнил приказ, но вернулся.
— Почему не догнал? — спросил я, глядя ему в глаза.
— Ловки, — ответил он, не отводя взгляда. — Лес их укрыл. А я один.
Я снова кивнул. Один против всех, да еще в лесах. Он сделал, что мог. Хотя это было странно. Кочевники — да в лес?
— Встань, — повторил я.
Он поднялся. Алеша стоял передо мной, склонив голову.
— Они в Ростове, — сказал я, глядя на воду. — Значит, туда пойдем.
Алеша кивнул, не споря. Добрыня кашлянул, прерывая тишину.
— Далеко, княже, — сказал он, глядя на меня. — Леса густые.
— Догоним, — ответил я коротко, — но сначала залижем раны, отдохнем, разведаем что там и как. Еще ж и византийцы под боком. Не удивлюсь, если и они в Ростов махнут.
Ночь сгущалась, и отблески костров слабели. Я поднялся, отряхнув сырую траву с ног. Ратибор молча встал следом, кинжал за поясом блеснул в темноте. Добрыня крякнул, подхватывая свой меч и кивнул Алеше. Пора было идти. Новгород ждал, а с ним — дела.
Дорога до города была тяжелой, сказывалась усталость. Раненые, которые тащились за нами на повозках, стонали при каждом ухабе. Я шел впереди, рядом с Добрыней. Ратибор держался чуть позади, а Алеша шагал последним.
— Алеша, — окликнул я, не оборачиваясь. — Не передумал сотником лазутчиков стать?
Он вздохнул, шаги его замедлились.
— Княже, я ж Курю упустил. Какой из меня сотник, коли наказ твой не выполнил?
Я хмыкнул, остановился и обернулся. Алеша стоял, глядя в землю. Добрыня хмыкнул.
— Да у князя этих наказов, как блох у собаки! — прогудел он. — Одно провалишь, другое возьмешь. Не тужи, Попович.
Я усмехнулся, глядя на Алешу.
— Верно Добрыня говорит. Заданий хватает. Вот тебе одно, чтоб дух поднял. Завтра с утра бери Ратибора, пройдитесь по купцам-предателям. Тех, что с византийцами шептались, тряхните хорошенько. Имущество их — в казну. Ошибки прошлого кровью не смоешь, а делом — можно.
Алеша поднял взгляд, глаза его блеснули. Он кивнул.
— Сделаю, княже. Не подведу.
Добрыня кашлянул.
— Возьми полусотню дружинников в усиление, — добавил он. — Чтоб купчишки эти не рыпались.
Алеша выпрямился, лицо его просветлело. Видно было — шанс реабилитации в моих глазах ему по душе. Ратибор молча кивнул, пряча последний нож в кафтан. Дело решенное.
Мы двинулись дальше. Новгород встретил нас гулом голосов и дымом очагов. Стены города чернели на фоне неба. Я шел к терему, оставив Добрыню разбираться с раненными, а Ратибора с Алешей — готовиться к завтрашнему мероприятию по раскулачиванию негодяев. Ноги гудели.
В тереме было тихо. Я поднялся в горницу, где лежал Такшонь. Венгр, князь Галича, вытянулся на лавке, грудь его тяжело вздымалась. Кинжал из-под ребер вытащили, рану промыли и зашили, но кровь еще сочилась сквозь тряпки. Он открыл глаза, увидев меня, и криво усмехнулся.
— Опасно рядом с Великим князем стоять, — прохрипел он. — Второй раз за несколько дней с того света меня тянут. Не бережешь ты, Антон, своих людей.
Я вздохнул, опускаясь на скамью рядом. Руки легли на колени, взгляд уперся в пол.
— Тяжела шапка княжеская, — ответил я тихо. — Да только шапки-то нет, Такшонь. Ни злата, ни мехов — одна кровь да железо.
Он хмыкнул, но тут же скривился от боли. Помолчал, глядя в потолок, а потом заговорил снова, голос его стал тверже:
— Возьми Галич под свою руку, княже.
Я замер, прищурившись. С чего бы это? Такшонь не из тех, кто земли свои отдает за просто так. Я фыркнул, скрестив руки.
— Ты чего удумал, венгр? Видать сильно тебя ворог приголубил!
Он засмеялся, но смех перешел в кашель. Кровь проступила на губах, и он вытер ее тыльной стороной ладони.
— Стоило, — прохрипел он. — Стоило пойти на это, дабы глянуть, как брови твои вверх полезли. Но дело не в том.
— А в чем? — спросил я, наклоняясь ближе. — Говори прямо.
Такшонь откинулся назад, глаза его блестели.
— Возьмешь Галич, дашь добычу, что обещал. Тонкий укол, знаю, — он усмехнулся, — но не только в том суть. Хочу жить под рукой Святослава, под рукой того, для кого честь, доблесть, отвага и справедливость — не пустой звук.
Я нахмурился. Слова его как дым, — вроде ясные, а смысла не ухватить.
— Не пойму я тебя, Такшонь, — сказал я, качнув головой. — Чего ты хочешь?
Он отвернулся, уставившись в потолок. Повисла тяжелая Тишина. А потом он заговорил:
— Обещай, что и мое тело будут провожать так, как провожали Святослава.
Я замер. Перед глазами встала ладья — черный остов, красные отблески огня, дым, что поднимался к небу. Святослав ушел, как воин, и Такшонь, видно, хотел того же. Гордость венгра, князя Галича, горела в этих словах ярче костра. Я смотрел на него, на его бледное лицо, на кровь, что пятнала тряпки, и понимал — он не шутит.
— Обещаю, — сказал я наконец. — Уйдешь — проводим, как подобает.
Я поднялся, глядя на него сверху. Галич — это западные рубежи. Но слова Такшоня о чести и доблести не выходили из головы. Он отдавал мне не только землю, но и веру в то, что я как Святослав. Великий князь Руси — титул, который еще нужно было наполнить смыслом. Шапки княжеской у меня нет, но ноша эта тяжела и без того.
Он хмыкнул, не открывая глаз. Улыбка тронула его губы.
— Тогда бери Галич, — прошептал он. — Только есть проблема. На него пасть раззявил император Оттон.
Глава 10
Я сидел в тереме и с интересом разглядывал князя Галича. Запах травяных отваров висел в воздухе. Грудь князя вздымалась тяжело, повязки на ребрах потемнели от крови. Огонь в очаге потрескивал, тени плясали по стенам, а я перебирал в уме его просьбу о погребении, как у Святослава. Честь, доблесть — он верил в это. Но Галич? Почему Оттон, далекий император, замахнулся на эту землю? Границ общих у него с нами нет, а интерес есть. Я подался вперед, локти уперлись в колени.
— Такшонь, — горло пересохло от долгого молчания, — ты сказал, Оттон на Галич зарится. Объясни. Зачем ему наш край? Он же за горами, в своих германских землях сидит.
Такшонь повернул голову. Он дышал с трудом:
— Не все так просто, княже. Оттон с Русью дела вел. С княгиней Ольгой переговоры крутил, а после со Святославом снюхался. Я знаю доподлинно — они о Византии думали. Галич для него — ворота на Балканы.
Я прищурился. Даже так? В груди шевельнулось любопытство. Святослав с Оттоном договаривался? Это очень интересно.