Рыжий помедлил, будто прикидывал.
— Месяц, может, два, — сказал он. — Шкурки с охоты есть, да их мало. Торговать нечем, купцы не идут. Совинное лучше держится, там вдоволь торговцев.
Ратибор хмуро произнес:
— Березовка была опорой, княже, — сказал он тихо. — Если казна там пустеет, то на что все остальное держать?
Я повернулся, посмотрел на него. Он прав. Березовка мне золото дала, когда я только начинал. С Березовки зародилась моя власть денег. А теперь — пусто. Казна моя и так не ломится, а тут еще дыра. Я сел, взял бересту, перечитал.
— Зови Добрыню и Олега, — сказал я Ратибору. — Совет держать будем.
Он ушел с дружинником, которого отвели в гостевую избу.
Жаль, что с Березовкой не сложилось. Я думал, что золото там еще с годик плыть будет полноводной рекой. А оно вона как.
В той жизни, я бы сказал: «Проект провалился, ищем новый».
Через десять минут пришли Добрыня и Олег. Добрыня сел напротив, положил руки на стол. Олег устроился рядом, шапку на колени положил, посмотрел на меня с интересом. Я бросил бересту на стол.
— Березовка пустеет, — начал я. — Золото кончилось, казна там не растет. Все это рано или поздно случилось бы, поэтому я не особо удивлен. ю Но корень проблемы в налогах. Надо менять систему сбора налогов. Шкурки — это прошлый век, пора переходить к чему-то новому.
Добрыня поднял взгляд.
— К чему, княже? — спросил он. — Серебра мало, монет нет. Чем платить будут?
— Давай подумаем, — ответил я. — Жетоны, может, или марки какие. Чтоб не шкурки таскать, а счет вести. Олег, что скажешь?
Олег взял бересту, пробежал глазами.
— Купцы давно ворчат, — сказал он. — Шкурки гниют, считать их морока. Жетоны — слово-то какое дивное…
— Это такие металлические таблички с отображением номинала, как монеты.
— Тогда это дело доброе, но кто их делать будет? И чем подкрепить?
— Казной моей, — сказал я. — Серебро с Новгорода возьму. А делать — кузнецы местные. Железо есть, с него и начнем.
Добрыня провел рукой по столу, будто проверял, гладкий ли.
— Сложно, — сказал он. — Народ к новому не сразу привыкнет. Но если казна пустеет, ждать нельзя.
— Нельзя, — согласился я. — Гонцов пошлю, пусть по селам узнают, что есть, кроме шкурок. Мед, зерно, лен — все считать будем. А потом реформу начнем.
Олег посмотрел на меня, пальцы его шапку сжали.
— Новгород растет, княже, — сказал он. — Склады копаем, меха идут. Но без золотой казны туго будет.
— Знаю, — ответил я. — Потому и тороплюсь. Нужно узнать объемы имеющегося железа и серебра. Идите, готовьте людей. Завтра решим, как дальше быть. Раз особого отторжения у вас не возникло, то и других приучим.
Они ушли, а я остался один. Березовка теперь была просто точкой без силы. Казна скудеет, а враги близко. Я перебирал в уме, как реформу налогов ускорить. Гонцы мои уже показали себя — рыжий из Полоцка три дня туда, два обратно, с вестями прибежал. Но их мало, десяти человек не хватит, чтобы земли мои ниткой связать. Надо больше, и быстро. А для этого — очки влияния. Без них Вежа ни черта не даст, а мне контроль нужен, как воздух. Я откинулся на спинку скамьи, закрыл глаза. Пора эту рыжую чертовку трясти.
— Вежа, — позвал я систему. — Вылезай, потолкуем.
Воздух дрогнул, и она явилась. Знойная брюнетка, с иссиня черными глазами, которые блестели, как у кошки. Во дает. Постоянно меняет свой имидж. Теперь уже не рыжая. Она подошла ко мне, босые ноги шлепнули по полу.
— Звал, княже? — томно поинтересовалась система. — Опять вымогать пришел?
— Что так грубо-то? — хмыкнул я. — Не вымогать, а договариваться. — Гонцов мне надо больше. Десять есть, но земли большие, не успевают. Дай мне выгодное задание, чтобы быстро, и очков побольше.
Она скрестила руки, прищурилась, будто прикидывала, как меня обвести вокруг пальца.
— Торопишься, княже? — протянула она. — Ладно, будет тебе задание. Это земли твои встряхнет, да казну подтолкнет. Срок — три дня, потому что ты сам гонишь, как конь на скачках. Успеешь — дам тебе пятьдесят тысяч очков влияния. Да-да, не смотри так, пятьдесят тысяч, чтобы рот у тебя от жадности не пересох. Но шевелиться придется, Антон, и головой, и руками. Согласен?
Я замер, уставившись на нее. Пятьдесят тысяч очков? Это не просто куш, это целая гора, с которой я пол-Руси перестрою. Гонцов сотни заведу, самострелы десятками, да хоть стены Новгорода камнем выложу. Но три дня… Три дня на что-то, чего я еще не пробовал? Сердце застучало быстрее, а в голове закрутились мысли. Что она задумала? Я даже не понял, что именно делать надо, а она уже ухмыляется, как кошка над миской сметаны.
— Три дня — это мало, — сказал я, но голос мой дрогнул, и я тут же пожалел, что не промолчал. — В смысле… что именно делать-то? Я ж не знаю, как это провернуть.
Вежа усмехнулась, подошла к столу, оперлась на него рукой.
А дальше она назвала задание, от наглости которого у меня перехватило дыхание.
— Главное — три дня, и чтобы все было как я хочу, — добавила она. — Успеешь — пятьдесят тысяч очков твои. Не успеешь — сиди с тем, что есть, и не ной. Я щедрая, Антон. Берешь или нет?
Я провел рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Пятьдесят тысяч очков. Но три дня…
Как это провернуть? Может, торговаться? Да какой там, тут надо быстрее придумать как это воплотить.
— Беру, — выдохнул я, глядя ей в глаза. — Три дня. Давай, Вежа, готовь свои пятьдесят тысяч.
Она хищно улыбнулась, выпрямилась, глаза ее блеснули.
— Умница, княже, — сказала она. — Не стал торговаться, а то бы я передумала. Готовь людей, коней, голову свою умную — все пригодится.
Воздух дрогнул, и она исчезла, оставив легкий запах смолы и трав. Я сел, уставился на карту в интерфейсе, но ничего не видел. Пятьдесят тысяч очков. Три дня. А я даже не знаю, за что браться.
Дверь скрипнула, и вошел Олег. Наместник мой выглядел бодро — борода подстрижена, рубаха чистая, только шапка в руках его чуть помята, будто он ее всю дорогу теребил. Вот же привычка у человека странная. Я указал ему на лавку напротив.
— Садись, — сказал я. — Что принес?
Он сел, положил шапку на колени, посмотрел на меня спокойно, но с легким блеском в глазах.
— Вести, княже, — начал он, голос его был ровный, но твердый. — Новгород растет. Склады у Волхова заканчиваем ставить, кузнецы камни таскают. Меха к хазарам ушли — три воза, вчера отплыли. Мед тоже везут, два бочонка продали еще на той неделе. Серебро идет, потихоньку, но идет.
Я откинулся на спинку скамьи, скрестил руки. Хорошие вести. Склады — это казна, меха и мед — это торговля. Новгород оживает, как я и планировал. Налоговую реформу нужно не затягивать. Добрыня сейчас подсчитывает количество железа.
— А самострелы? — спросил я. — Мастера нашли?
Олег поднял взгляд.
— Нашли, княже, — сказал он. — Двое из местных, один из Киева пришел, с дружиной твоей. Делают потихоньку, десяток уже готов. Дерево берем из бора, тетиву плетем из льна. К концу месяца еще два десятка будет.
— Маловато, — ответил я. — Что еще?
Он помедлил, будто слова подбирал, потом заговорил тише.
— Купцы ворчат, княже, — сказал он. — Меха идут, мед идет, но платить нечем. Шкурки берут, да считать их морока. Серебра мало, я его не отдаю, за ради реформы энтой твоей. А без серебра торговля вязнет.
— Сколько серебра с хазар пришло? — спросил я.
Олег прикинул в уме, пальцем по лавке постучал.
— Гривен сто, — сказал он. — Меха дорогие, но хазары цену сбивают. Еще семь десятков с меда будет, если ладья дойдет.
— Мало, — сказал я. — На склады хватит, а на торговлю нет. Что купцы говорят?
— Говорят, княже, — ответил он, — что платить нечем. Шкурки теряют ценность без серебра-то. Оно ж как было. Есть шкурки — хорошо, цена нормальная, меняем на нужное. А без серебра, цена на шкурки опускается.
— Зови купцов, — сказал я, вздохнув. — Сегодня к вечеру пусть явятся. Поговорим.
Олег поднялся, шапку в руках сжал.
— Сделаю, княже, — сказал он. — Кого звать?
— Главных, — ответил я. — Тех, что с хазарами торгуют, да кто меха возит. И кузнецов возьми, что самострелы делают. Они нам пригодятся.
Он ушел, а я сел обратно, глядя на карту. Шкурки в прошлом, это ясно. Серебра мало, но что-то придумать надо. Жаль счет в банке нельзя открыть. С веком не повезло. Тут сложнее — народ к новому не привык, а казна не резиновая. Но металл же есть, кузнецы есть. Можно что-то сделать, чтобы торговля пошла. Я усмехнулся про себя. Великий князь Руси, а сижу, как купчишка, меха считаю. Смешно. Только без этого все, что я поднял, в пыль превратится.
К вечеру купцы явились. В горницу вошли пятеро — толстый, с бородой до груди, который мехами торговал, худой, с острым носом, который мед возил — этот родня Олега, и еще трое, помельче, но с глазами цепкими. За ними кузнец — низкий, с руками, как лопаты, в саже по локти. Я указал им на лавки.
— Садитесь, — сказал я. — Дело есть.
Они сели, посмотрели на меня. Толстый, меховой, заговорил первым.
— Слыхали, княже, — сказал он ворчливо. — Новгороду платить нечем.
О как! Сам лезет на разговор. Ну ладно.
— Верно, — ответил я. — Шкурки будем менять как средство торга. Серебра мало, но выход найдем.
Худой поднял взгляд — глаза его были цепкие, как у ястреба. Он чуть подался вперед, будто хотел каждое мое слово поймать и взвесить.
— А чем платить будем, княже? — спросил он, голос его был тихий, но с ноткой недоверия, словно он уже ждал, что я опять выдам что-то мудреное, чего не понять.
— Казной моей, — ответил я, стараясь говорить твердо, чтобы не дать ему зацепиться за сомнения. — Кое-что придумаем, чтобы счет вести, а не шкурки эти таскать.
Я попробовал объяснить свою задумку с жетонами. Начал с простого: железные таблички, с печатью моей, чтобы номинал был ясен — малые, средние, большие. Сказал, что кузнецы их отольют, а старосты принимать будут вместо мехов да шкур. Худой слушал, щурясь, будто в словах моих искал подвох, а толстый, меховой, только бороду теребил да хмыкал время от времени. Я добавил, что казна моя за жетоны поручится, что их потом на серебро или товар менять можно будет, но видел по их лицам — туго до них доходило. Худой даже губу прикусил, словно хотел что-то сказать, но передумал, а толстый буркнул что-то вроде: «Дивно это все, княже». Я выдохнул про себя — как же тяжело им вбить в головы что-то новое.