В гриднице повисла тяжелая тишина. Древляне. Это имя вызывало у киевлян плохие воспоминания. Дикие, жестокие лесные воины.
Ярополк помрачнел. Он отвел взгляд, посмотрел куда-то в стену перед собой. На его лице отразилась борьба. Приказы Антона были тяжелы, требовали огромных усилий и ломали привычный уклад. Но предупреждение об угрозе звучало слишком серьезно, чтобы его игнорировать. К тому же, он был связан с Антоном невидимыми узами системы, и ослушаться было чревато.
— Хорошо, тысяцкий, — наконец произнес он глухо. — Приказы Великого князя будут исполнены. Деньги новые введем. Мастеров для самострелов найдем. И людей будем собирать. Киев будет готов встретить врага.
Слово княжича Ярополка было дано, и колесо завертелось. Весть о новой денежной реформе и о грядущем наборе в рать разнеслась по городу мгновенно, порождая толки, споры и недовольство.
Купцы на Подоле роптали. Переход на незнакомые железные жетоны ломал налаженную торговлю, требовал пересчета цен, вызывал недоверие у иногородних партнеров, привыкших к серебру и пушнине. Кто знает, чего стоят эти железки? Сегодня они — деньги, а завтра Великий князь Антон передумает, и что тогда? Но роптали тихо, себе под нос. Гнева нового правителя боялись. Да и дружинники Добрыни и Ильи Муромца зорко следили за порядком на торжищах. Поговаривали, что при надобности на эти жетоны можно взять серебра или иного товара у Великого князя.
Кузнецы в Железной слободе тоже ворчали. Им предстояла двойная работа — и привычные заказы выполнять, и новые деньги чеканить. Ярополк выделил из казны серебро для подкрепления жетонов, как велел Антон, но работы было много, а плата — по новым, непонятным расценкам. К тому же, им принесли чертежи самострельных механизмов и требовали наладить массовое производство каких-то крючков, скоб, рычагов. Мастера привыкли делать вещь целиком, вкладывая душу, а тут — какая-то бездушная штамповка деталей. Скрипя сердце, они взялись за дело.
В столярных и кожевенных мастерских тоже кипела работа — готовили деревянные ложа для самострелов, плели тугие тетивы. Идея Антона о «заводе», разделении труда, приживалась тяжело. Мастера переругивались, путали детали, но понемногу дело двигалось. Добрыня лично контролировал процесс, подгонял, объяснял, порой просто заставлял работать силой своего авторитета, подкрепленного десятком хмурых северных дружинников.
Сам Ярополк погрузился в апатию. Он отдал необходимые распоряжения, но сам почти не вмешивался в происходящее. Большую часть времени проводил в своих покоях, выглядел отстраненным и мрачным. Возможно, его тяготила роль подчиненного наместника в собственном городе. Возможно, сказывалось давление системы «Вежа», о которой Добрыня не знал, но которая наверняка ставила перед Ярополком свои задачи и ограничения. А может, он просто чувствовал приближение беды и не знал, как ее предотвратить.
Добрыня же, получив от Ярополка формальное согласие с головой ушел в главную задачу — сбор и подготовку войска. Он понимал, что времени мало. Если древляне действительно готовят удар, то медлить нельзя ни дня.
Он разослал гонцов по окрестным селам и погостам с княжеским указом о наборе ратников. Одного человека с трех дворов, годного к службе, с собственным оружием, если есть, или с обещанием выдать казенное. За службу полагалось жалованье — новыми железными жетонами, разумеется.
В самом Киеве он устроил смотр имеющейся дружине — и своей, пришедшей с севера, и местной, киевской, подчиненной Илье Муромцу. Результаты были неутешительными. Киевская дружина была невелика, многие опытные воины погибли со Святославом или ушли с другими князьями. Остались в основном ветераны да необстрелянная молодежь. Дисциплина хромала. Добрыня начал с жесткой муштры, гоняя дружинников с утра до вечера.
Набор рекрутов шел тяжело. Киевляне неохотно отпускали сыновей и работников на службу неведомому северному князю против неведомого (а может, и выдуманного, как шептались некоторые) врага. Многие пытались откупиться. Добрыне приходилось действовать жестко.
Постепенно войско начало собираться. На княжеском дворе разбили лагерь для новобранцев. Худые, плохо одетые мужики из сел, городские ремесленники, вчерашние подмастерья — разношерстная толпа, которую предстояло превратить в боеспособную единицу. Добрыня разделил их на десятки и сотни, назначил командиров из своих опытных дружинников и начал обучение. Основы строя, владение копьем, топором, а кто побогаче и мечом, стрельба из лука. Работа шла со скрипом. Люди не привыкли к воинской дисциплине, роптали на тяжелые тренировки и скудную кормежку.
Именно на почве организации войска и начались первые серьезные трения между Добрыней и Ильей Муромцем. Илья, как главный воевода Киева, считал всю военную сферу своей вотчиной. Он привык сам набирать и обучать дружину, подчиненную только ему и княжичу Ярополку. А тут появился тысяцкий, присланный Антоном, и начал командовать, устанавливать свои порядки, муштровать его людей, набирать какую-то новую рать, подчиненную напрямую Великому князю.
Илья не мешал открыто, но его недовольство чувствовалось во всем. Он отдавал приказы своим дружинникам, порой противоречащие указаниям Добрыни. Он скептически отзывался о методах обучения новобранцев. Он оспаривал распределение оружия и припасов. Его люди, чувствуя настроения своего воеводы, тоже относились к Добрыне и его северянам с прохладцей, порой доходило до мелких стычек и ссор.
Добрыня понимал, что такое положение дел недопустимо. Раскол в командовании перед лицом надвигающейся угрозы — это прямой путь к катастрофе. Нужно было расставить точки над «и». Он решил поговорить с Ильей напрямую, а если не поможет — идти к Ярополку и требовать четкого разграничения полномочий. Время поджимало, а внутренние распри съедали драгоценные дни. Конфликт назревал, и Добрыне предстояло его разрешить, пока не стало слишком поздно.
Терпение Добрыни лопнуло на пятый день муштры новобранцев. Он приказал сотне городских ополченцев, которых только вчера поставили в строй, отработать простейший маневр — перестроение из походной колонны в боевую линию, «стену». Учил их сам, показывал, объяснял доходчиво. Но когда он отошел на другой конец плаца, чтобы проверить стрельбу лучников, сотня тут же рассыпалась. Часть мужиков просто бросила тяжелые щиты и копья, усевшись на землю, другие затеяли перебранку. А десятник из старой киевской дружины, приставленный Ильей Муромцем для «помощи» Добрыне, стоял рядом и даже не пытался навести порядок, лишь ухмылялся в бороду.
В тот же день выяснилось, что часть заготовленных для новобранцев кожаных доспехов — простейших курток, усиленных пластинами — куда-то исчезла со склада. Кладовщик, старый служака Ильи, только развел руками — мол, знать не знаю, ведать не ведаю, может, мыши съели. Добрыня понял: это уже не просто недовольство, это тихий саботаж. И исходит он, если не напрямую от Ильи, то с его молчаливого одобрения. Так продолжаться не могло. Каждый потерянный день приближал катастрофу.
Он разыскал Илью на городской стене, у Лядских ворот. Воевода стоял, оперевшись могучими руками на зубчатый парапет, и смотрел вдаль. Рядом с ним застыли несколько его самых верных гридней.
— Воевода, нам нужно поговорить, — подошел Добрыня, его северные дружинники остановились поодаль.
Илья медленно обернулся.
— Я слушаю тебя, тысяцкий.
— То, что происходит — недопустимо, — начал Добрыня без обиняков. — Твои люди мешают подготовке войска. Приказы Великого князя саботируются. Оружие пропадает. Новобранцы остаются без должного присмотра. Это измена или глупость, воевода?
Илья выпрямился. Ростом он был выше Добрыни, шире в плечах, и сейчас казался несокрушимой скалой.
— Мои люди верны Киеву и княжичу Ярополку, — ровным голосом ответил он. — Мы знаем, как защищать этот город. Мы делали это не раз. А твои порядки, тысяцкий, чужды нам. Твоя муштра ломает людей, а не учит. Твои железные деньги никому не нужны. Ты пришел сюда командовать, не зная ни наших обычаев, ни наших воинов.
— Я пришел выполнять приказ Великого князя Антона! — голос Добрыни зазвенел от сдерживаемого гнева. — Приказ защитить Киев от древлян, о которых предупредил Великий князь! И я назначен им тысяцким, чтобы собрать и подготовить войско для этой цели! А ты, воевода Киева, должен мне в этом помогать, а не палки в колеса ставить! Твоя задача — держать стены и порядок в городе. Моя — собрать новую рать! И пока я здесь по воле Великого князя, моя воля в этом деле — закон!
Илья усмехнулся.
— Великий князь твой далеко, тысяцкий. А мы здесь. И слушаем нашего князя Ярополка. Если он прикажет мне подчиняться тебе во всем — я подчинюсь. Но пока такого приказа не было. А лезть в дела моей дружины и командовать моими людьми я тебе не позволю.
Добрыня понял, что разговор бесполезен. Илья стоял на своем, опираясь на авторитет Ярополка и свою собственную силу и популярность в городе. Нужно было идти к княжичу.
— Хорошо, воевода. Раз так — пойдем к княжичу Ярополку. И пусть он решит, чей приказ важнее — твой или Великого князя Антона.
Он резко развернулся и зашагал прочь со стены, не оборачиваясь. Илья мгновение помедлил, а затем, бросив короткий приказ своим гридням оставаться на стене, двинулся следом. Его тяжелая поступь отдавалась по деревянному настилу стены.
Они вошли в гридницу княжеского терема почти одновременно. Ярополк сидел там же, за столом, разбирая какие-то бумаги с пожилым бородатым дьяком. Увидев вошедших — мрачного Добрыню и грозного Илью — он поднял голову, и на его лице отразилась усталость и досада. Он явно не хотел этого противостояния.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Княжич, — начал Добрыня первым. — Я исполняю волю Великого князя Антона — готовлю Киев к обороне от древлян. Но воевода Илья и его люди чинят мне препятствия. Мои приказы по набору и обучению нового войска не выполняются. Я требую от воеводы Ильи не вмешиваться в мои дела и оказывать полное содействие в подготовке обороны! Иначе мы не успеем подготовиться и город падет!