Лицо Мала исказилось. Поддержки ждать было неоткуда. Толпа его бывших подданных смотрела на него с тихой и явной враждебностью. Мои воины ждали лишь приказа. Казнь, обещанная Громобоем, казалась неминуемой. И в этот момент, когда казалось, что он окончательно сломлен, в нем что-то щелкнуло. Последний, отчаянный бросок.
— Суда! — выкрикнул он, перекрывая гул толпы. — Я требую Суда Богов! Поединка!
Он выпрямился, насколько позволяли руки дружинников, державшие его. В голосе его звучал вызов.
— По нашему древнему праву! Князь против князя! Пусть Боги решат, кто прав! Ты, пришелец, или я, князь этой земли! Осмелишься ли ты, Антон? Или ты только и можешь, что прятаться за спинами своих воинов и жечь города издалека?
Повисла тишина. Все взгляды обратились ко мне. Древние обычаи, суд поединком — это здесь уважали. Отказаться — значит проявить слабость, неуверенность в своей правоте перед лицом и своих, и чужих. Глупость, конечно. Исход был предрешен и так. Но политика требовала иногда идти на такие вот театральные жесты.
Я усмехнулся про себя. Суд Богов. Он всерьез думал, что какие-то боги вмешаются? Или просто надеялся на удачный удар? Что ж, пусть получит свой шанс. И свой суд. Быстрый и окончательный.
— Хорошо, Мал, — сказал я спокойно. — Ты получишь свой суд. Боги слепы и глухи перед трусами, но если тебе так хочется… Развяжите его. Дайте ему оружие.
Дружинники с неохотой отпустили руки князя. Мал потер запястья, разминая их. Его глаза лихорадочно забегали по сторонам в поисках оружия. Один из моих воинов, по знаку Ратибора, и протянул топор Малу рукоятью вперед. Тот жадно схватил оружие. Добротный боевой топор, немного зазубренный, но вполне способный расколоть череп.
Он взвесил его в руке, сделал пару пробных взмахов. Уверенность вернулась к нему. Он был воином, хотя и скверным политиком.
Все ждали, что я возьмусь за свои привычные топоры, висевшие у меня на поясе. Я чувствовал взгляды своих людей — Ратибора, Такшоня, Веславы, стоявшей чуть поодаль. Они знали мою манеру боя. Два топора, скорость, натиск. Но сегодня будет иначе.
Я расстегнул ремни, удерживавшие мои топоры, и протянул их Ратибору.
— Подержи.
Он удивленно поднял брови, молча взял оружие. По рядам моих воинов прошел недоуменный шепот. Что задумал князь? Мал тоже смотрел с недоумением, смешанным с новой надеждой. Может, я испугался? Или решил проявить милосердие?
— Ратибор, — обратился я к воеводе. — Дай мне нож. Простой боевой нож.
Ратибор на мгновение опешил, потом сунул руку за пояс и вытащил свой запасной нож — длинный, узкий клинок, идеально сбалансированный, острый как бритва. Он протянул его мне.
Я взял нож, взвесил в руке. Удобно лежит. Легкий, быстрый. То, что нужно. Шепот среди моих людей усилился. Даже древляне в толпе зашевелились, не понимая, что происходит. Идти с ножом против топора? Безумие?
Мал усмехнулся криво. Решил, что я либо сошел с ума, либо издеваюсь над ним.
— Готов умереть, чужак? — прорычал он, поднимая топор.
— Суд, Мал, — ответил я, делая шаг вперед на расчищенное пространство между нами. — Ты его хотел.
Он ринулся на меня. Не раздумывая, не выжидая. Вся его ярость и отчаяние были вложены в этот первый, сокрушительный удар. Он бежал, занеся топор, целясь мне в голову или плечо, рассчитывая разрубить одним махом, закончить все быстро. Его скорость была приличной, инерция — огромной.
Но я ждал этого. Его атака была предсказуема в своей прямолинейности. Когда он был уже в паре шагов, почти на излете своего броска, я сделал то, чего он никак не ожидал. Не отступил назад, не попытался парировать удар ножом. Я сделал всего полшага в сторону, пропуская его мимо себя, одновременно разворачиваясь к нему боком.
Топор со свистом пронесся там, где только что была моя голова. Мал пролетел мимо, его собственная инерция несла его вперед. И в этот самый миг, когда его незащищенный бок и шея оказались прямо передо мной, я нанес короткий, молниеносный выпад снизу вверх.
Нож вошел ему точно под подбородок, в мягкое место между челюстью и шеей. Лезвие прошло сквозь плоть, хрящи, уперлось во что-то твердое и вошло дальше, глубоко, под самым основанием черепа.
В мозг.
Мал даже не вскрикнул. Его глаза широко распахнулись от шока и непонимания. Он все еще бежал по инерции. Сделал еще два или три неуклюжих шага вперед с моим ножом, торчащим из-под подбородка. Потом его ноги подкосились и он тяжело повалился лицом вниз на черный, пропитанный гарью пепел. Топор вылетел из его разжавшихся пальцев и глухо стукнулся рядом.
Все. Суд Богов свершился.
Я стоял над поверженным врагом. Кровь Мала темной лужей растекалась по пеплу у его головы. Тишина стояла мертвая. Все — и мои воины, и древляне — смотрели на произошедшее с немым изумлением. Никто не ожидал такой быстрой и такой будничной развязки.
Я носком перевернул тело врага, вытащил и вытер нож о штанину Мала, вернул его Ратибору.
— Спасибо, — коротко бросил я.
Воевода молча взял нож, его лицо оставалось непроницаемым, но я видел в его глазах искру понимания. Он оценил. Не грубую силу, а точность и расчет.
Толпа древлян молчала. Их последний князь был мертв. Убит одним ударом ножа. Их судьба теперь окончательно и бесповоротно была в моих руках. Я видел, как угасает последняя искорка непокорности в их глазах, сменяясь полной, безоговорочной апатией и страхом. Искоростень пал. Древлянская земля покорена.
Мертвая тишина повисла над пепелищем Искоростеня.
Руины, дым, труп вражеского князя у ног, толпа сломленных пленных и мое войско, готовое идти дальше. Работа здесь была почти закончена. Оставалось организовать отправку «работников» в Киев, оставить гарнизон, наметить место для будущей крепости и учебного лагеря. Мысли уже уносились вперед — к Киеву, к Мурому, к Вятичам, к Византии, к Оттону. Задачи громоздились одна на другую.
— Ратибор, — обратился я к воеводе, не поворачивая головы. — Убрать тело. Пусть его люди видят, но без лишних церемоний. Продолжай готовить их к отправке. Такшонь, твои галичане — конвой.
— Будет сделано, княже, — голоса обоих прозвучали одновременно. Они тут же принялись отдавать распоряжения. Несколько дружинников подошли к телу Мала, подхватили его и без лишних слов оттащили в сторону, оставив на виду у толпы, но убрав с центра площадки.
Я уже собирался обсудить с соратниками первые шаги по обустройству лагеря, как краем глаза заметил движение. Один из лазутчиков Веславы, неприметный парень в потертой одежде, почти бегом приближался к ней со стороны разрушенного центра города. Он что-то быстро зашептал ей на ухо, указывая рукой туда, откуда пришел.
Веслава слушала, ее лицо мгновенно изменилось. Удивление, неверие, потом — резкая сосредоточенность. Она даже не взглянула на меня. Окликнув на бегу:
— Княже! Пойдем! Быстрее!
И тут же сорвалась с места, устремляясь вглубь руин, туда, куда указывал лазутчик. Он бежал рядом, продолжая что-то объяснять на ходу.
Такая спешка и такое волнение были совершенно не свойственны всегда собранной и хладнокровной Веславе. Что могло так ее взволновать? Новая засада? Находка, поважнее мертвого князя?
— За мной! — бросил я Ратибору и Такшоню, которые тоже с недоумением смотрели вслед убегающей Веславе.
Мы рванули за ней. Бежать по руинам было непросто. Под ногами хрустел пепел и мелкие обломки, приходилось перепрыгивать через обгоревшие бревна, огибать зияющие провалы бывших погребов. Воздух был насыщен запахом гари. Мы пробежали мимо остовов каких-то больших строений, мимо развороченной площади, где когда-то, наверное, собиралось вече. Веслава не оглядывалась, уверенно лавируя между завалами, словно точно знала дорогу.
Наконец, она остановилась у края какой-то большой ямы, почти скрытой за обвалившейся стеной большого каменного здания, похожего на склад или арсенал. Яма была глубокой, метра четыре, не меньше, с почти отвесными земляными стенами. Сверху ее частично перекрывали обгоревшие балки и куски обвалившейся кладки — видимо, крыша или помост рухнули в нее во время пожара. Поруб. Старая «тюрьма» для особо важных пленников или провинившихся соплеменников.
Веслава стояла на краю, тяжело дыша после бега, и смотрела вниз. Лазутчик остановился рядом. Подоспели и мы с Ратибором и Такшонем.
— Что там? — спросил я, подходя к краю и пытаясь разглядеть что-то в полумраке ямы.
— Смотри сам, княже, — голос Веславы был странным.
Я подошел к самому краю, стараясь не обрушить осыпающуюся землю. Заглянул вниз. На дне поруба, среди мусора и обломков, лежали две человеческие фигуры. Они были неподвижны. Измазанные грязью и сажей, в рваной одежде. На первый взгляд — просто еще двое погибших во время пожара или заваленные обломками узники, о которых все забыли.
Но что-то было не так. Их позы. Одна фигура лежала на спине, другая сидела, прислонившись к стене ямы и положив голову на колени. Что-то знакомое мелькнуло в очертаниях, в том, как сидел один из них.
Я прищурился, вглядываясь в полумрак. Глаза постепенно привыкали после яркого света дня.
Я их узнал. Сначала одного, потом второго. Не может быть…
Глава 11
Я смотрел в полумрак глубокой ямы, куда меня так стремительно привела Веслава. Глаза, привыкшие к серому пеплу и тусклому солнцу, с трудом различали детали на дне поруба. Два тела, просто еще две жертвы этой бессмысленной резни, заваленные обломками рухнувшего настила во время пожара. Обыденность смерти здесь уже не вызывала сильных эмоций, скорее глухую усталость и злость на тех, кто довел до этого. Но реакция Веславы была слишком острой для рядовой находки.
Тот, что сидел, чуть шевельнулся.
— Княже, это… — начала Веслава тихим, сдавленным голосом, но осеклась.
А я уже узнал. Сначала того, кто сидел. Даже в таком состоянии его нельзя было спутать ни с кем.
Илья Муромец.
Легендарный киевский воевода. А второй — его лицо было повернуто в сторону, скрыто грязью и спутанными волосами. Сын Святослава, Ярополк, которого я оставил наместником в Киеве.