— Ну что, Илья, как дела ратные? — спросил я, подойдя.
— Учимся, княже, учимся, — прогудел он, рукавом утирая пот. — Люди всякие, конечно. Кто с головой — мигом сечет, а иного и дубьем учить приходится. Но ничего, управимся. Главное — воля твоя да порядок один на всех. Будет у тебя дружина — глаз радуется!
Я одобрительно кивнул и пошел дальше.
Напоследок решил заглянуть к Добрыне. Он все еще лежал в шатре у Искры, хотя уже перестал метаться в бреду. Раны его рубцевались, хоть и не быстро, но верно. Искра колдовала над ним, да и сам Добрыня, видать, мужик был матерый, карабкался. Но вот голова… голова его была не здесь, помраченная тем ужасом, что он пережил.
Вошел тихо. Добрыня лежал на спине, уставившись в потолок пустыми глазами. Рубцы на лице и теле — жуткое зрелище. Я примостился рядом на скамью.
— Ну как ты, Добрынюшка? — сказал я негромко.
Не ответил. Только щека дрогнула.
Помолчал, собираясь с мыслями. Что ему говорить? Жалеть? Подбадривать? Бесполезно, видать. В себе замкнулся. Решил просто рассказать, что да как во внешнем мире творится, пока он тут…
— Мы тут дела делаем, Добрыня, — начал я деловито. — Искоростень пал, Малу конец. Древлян угомонили, больше не рыпнутся. Пленных на Киев погоним, пусть отстраивают. Да-да, Киев поднимем с колен. Первым делом. Чтобы снова столица была, краше прежнего. Крепость каменную отгрохаем, терем княжий новый поставим…
Я говорил о планах на Киев, о стройке, о будущей силе столицы. Говорил спокойно, будто не с калекой говорил, а со своим верным тысяцким на военном совете.
И вдруг заметил… Еле заметно. Его единственный уцелевший глаз, до того тусклый и пустой, дернулся, сощурился.
Я замолчал, вглядываясь в его лицо. Мерещится? Или и впрямь слова мои достучались, пробились через этот туман ужаса и боли?
В этот момент в шатер просунулась голова одного из моих охранников, молодого Святко. Морда у него была какая-то растерянная.
— Княже, там это… купчишки прибились. С низовьев Днепра приволоклись. Бают… неладное.
— Ну, чего там? — спросил я, глаз с Добрыни не сводя. Тот снова застыл, глядя в потолок.
— Говорят, княже, Тмутаракань наша, та, что у Черного моря… лихо там творится. Хазары окаянные лютуют, набегают. А греки в Херсонесе сидят, задницы греют, и в ус не дуют, помогают хазарам. Дороги туда почти нет, купчишки эти еле пятки смазали… Пока слухи одни. Тревожные.
Я перевел взгляд с Добрыни на дружинника. Далекая Тмутаракань. Русский кулак на самом краю Дикого Поля, у Черного моря. Туда ж добраться — жизни не хватит, что по рекам да волоком, что степью, где кочевники кишмя кишат. Знал я про нее, конечно. Знал, что сидит там какой-то наш князек или посадник, еще со времен Святослава, пытается с греками торговать да от степняков отмахиваться. Но связи с ней — почитай никакой, жила она сама по себе, как отрезанный ломоть.
И вот те на — беда. Хазары лютуют, греки нос воротят. Слухи тревожные, слов нет. Но чем я сейчас помогу? Войско туда слать? Это как в черную дыру его кинуть. Сил и так в обрез, тут бы порядок навести да от соседей западных отбояриться. Нет, Тмутаракань подождет. Точка важная, кто спорит, выход к морю — дело лакомое. Но сейчас не до жиру. Сперва разгребем то, что под носом горит. Да и нет от них четких вестей о том, что присоединились они к моему государству.
— Добро, Святко, понял, — сказал я спокойно. — Скажи купцам, пусть обождут, я попозже с ними сам потолкую, расспрошу, что да как. А пока пусть отдыхают с дороги.
Дружинник кивнул и скрылся. Я снова глянул на Добрыню. Он лежал недвижно, но что-то изменилось. Пустота в глазу вроде как ушла. Может, и весть о беде далекой Тмутаракани, еще одно свидетельство, что враг не дремлет, как-то зацепила его израненную душу? Хрен его знает. Я поднялся.
— Отдыхай, Добрыня. Все наладится. Киев отстроим. И Русь поднимем.
Вышел из шатра Искры, оставив тысяцкого наедине с его мыслями — или с их отсутствием. Голова уже была занята другим. Запад. Туров и Владимир. Вот где сейчас главный геморрой. И его надо было распутывать, пока не затянулся в мертвый узел.
И как по заказу — подходит один из дружинников, что ляшских послов караулил.
— Княже, ляхи слова просят. Говорят, ответ у них созрел.
А вот это оперативно. Видать, мои намеки на Оттона да пряник торговый подействовали как надо.
— Зови сюда, — распорядился я, возвращаясь в свой шатер. Снова на тот же стул, снова Ратибор скалой за спиной.
Збигнев со своими мордоворотами нарисовался через пару минут. Лицо у ляха — маска каменная, но глазки блестят. Видно, перетер он там внутри себя все за и против.
— Мы обдумали твое слово, князь Антон, — начал он без долгих расшаркиваний. — Князь Мешко ценит твою прямоту и силу. Он согласен на твои условия.
Я молча сверлил его взглядом, ждал подробностей.
— Князь Мешко признает Галич твоей землей, — продолжил Збигнев, скривившись еле заметно при слове «Галич». — Мы готовы подписать договор о ненападении и добром соседстве на десять лет. Взамен ты даешь нашим купцам право торговать по Днепровскому пути свободно и на льготных условиях.
Я удовлетворенно кивнул про себя. Дожали. Выгода от торговли перевесила старые хотелки насчет Галича, да и страх перед Оттоном, видать, подстегнул.
— Добре, — сказал я вслух. — Решение разумное. Готовьте бумагу. Скрепим договор печатями да подписями, как положено.
Збигнев поклонился.
— Все сделаем, княже.
Договор с ляхами — это хорошо. Руки на западе развязывает, хоть и временно. Иллюзий насчет верности Мешко я не питал — будет он бумажку эту блюсти ровно до тех пор, пока ему выгодно или пока меня боится. Но даже передышка на польской границе сейчас — на вес золота. Позволит сосредоточиться на Турове и Владимире, не опасаясь удара в спину от поляков.
Едва послы ушли строчить свою грамоту, я тут же подозвал Ратибора.
— Собирай людей, сотни три-четыре самых битых, — приказал я ему. — Выдвигайтесь немедля. К границам Туровского княжества.
Ратибор вопросительно поднял бровь.
— Воевать, княже?
— Нет, — покачал я головой. — Пока нет. Просто встаньте лагерем у самой межи. Поиграем мускулами. Пусть туровские бояре, что с ляхами шепчутся, видят — Русь рядом. И пусть их князек видит — подмога есть, если решит Киеву верным остаться. Наша пропаганда, что мы запустили, должна получить подкрепление — вид твоих мордоворотов на границе. Никуда не лезьте, просто стойте и смотрите в оба. Ждите моих приказов.
Ратибор все понял без лишних слов. Демонстрация силы, поддержка своим и тонкий намек чужим.
— Будет сделано, княже, — коротко ответил он и пошел собирать отряд.
Я проводил его взглядом. Ратибор — мужик надежный, скала. Его присутствие у туровских границ должно было остудить горячие головы тамошних бояр и подтолкнуть их князя в правильном направлении. С Владимиром сложнее — там Оттон через своих попов мутит, да и системщик его там, скорее всего. Туда просто так войско не сунешь, надо тоньше работать. Но и это решим. Шаг за шагом.
Я чувствовал, как начинаю выправлять крен. Древляне разбиты, Киев начнет подниматься, войско строится, с ляхами — временный мир, Туров под присмотром. Вроде бы все под контролем. Оставался Владимир и Оттон…
И тут перед глазами полыхнуло знакомое сияние интерфейса. Сообщение от Вежи.
«Уведомление Легату: обнаружена попытка внешнего системного воздействия на князя Рогволода Владимирского. Источник: предположительно связан с Оттоном I».
Вот оно как. Значит, не только попами… Этот гад Оттон играет по-крупному.
Глава 16
Сообщение от Вежи повисло перед глазами безрадостной красной плашкой. Вот тебе и «добрый сосед» Оттон. Пока я тут с древлянским гнойником разбирался, пока ляхов уламывал, этот кайзер не просто попов своих засылал — он уже системными инструментами балуется. И не сам, конечно, ручками своими императорскими. Наверняка подослал какого-нибудь своего «носителя». Еще одного конкурента мне на голову. И куда? Во Владимир, ключ к западным землям, считай, на самой границе с ляхами и империей. Если Рогволод прогнется под немца, да еще и подкрепленный каким-нибудь системным апгрейдом от Оттона, — это будет похуже любой вражеской рати. Это будет плацдарм прямо у меня под боком, с которого можно и смуту сеять, и торговлю подрезать, и веру чужую насаждать.
Нет уж, император. Не дождешься. Играешь грязно? Придется отвечать тем же. Бить надо первому, пока этот Рогволод окончательно не определился, чьи сапоги ему выгоднее лизать.
Просто войско туда двинуть? Соблазнительно, конечно. Прийти, рявкнуть, Рогволода этого на кол посадить, если дернется, да своего наместника поставить. Быстро и сердито. Но… глупо. Во-первых, сил лишних нет. Войско еще не до конца в кулак собрано, устало после Искоростеня. Во-вторых, Оттон только этого и ждет — дать ему повод вмешаться открыто, «защитить единоверца» от «дикого руса». В-третьих, там же системщик оттоновский крутится. Начнешь давить силой — он может таких фортелей выкинуть, что потом не разгребешь.
Значит, действовать надо тоньше. Не мечом, так словом. Не мытьем, так катаньем. Нужен человек туда. Не посол с грамотой — послов сейчас и слушать не станут, если Рогволод уже на немецкую корону облизывается. Нужен… агент. Хитрый, скользкий, умеющий и меду в уши налить, и яду капнуть куда надо. Кто у нас тут такой?
Ратибор? Нет, он прямой, как лом. Илья? Тоже не по этой части, он рубака, а не интриган. Алеша? Шустрый парень, но слишком молодой, да и засветился уже как мой верный пес. Веслава? Она бы справилась, но ее дело — разведка, глаза и уши, а не переговоры подковерные. К тому же, светить ее во Владимире сейчас — последнее дело.
Мысли крутились, перебирая лица, пока в шатер не скользнула сама Веслава. Она всегда чуяла, когда была нужна. Или когда я о чем-то таком думал, что касалось ее ремесла.
— Непростые вести с запада, княже? — спросила она тихо, глядя на меня своими всезнающими глазами.