кумиров «на холму вне двора теремного» (ПВЛ. С. 37). На горе рядом с дружинным некрополем располагался лишь княжеский двор. Вероятно, не случайно и Ярополк должен был укрываться от варягов Владимира не в самом Киеве, а в более укрепленном Родне на крутом мысу в устье Роси (городище Княжья гора). Это позволяет вернуться к дискутируемому в науке значению скандинавского наименования Киева Kænugarðr с формантом garðr, «укрепленный двор», и значению наименования всей Руси — «Гарды»: возможно, это наименование обязано своему появлению не только топографии Новгорода и поселений Поволховья (Джаксон 2001. С. 57–58). Историческую основу обнаруживает и другая традиционная этимология скандинавского наименования Киева: от kæna — «лодка особого вида», Kænugardr — «укрепленный двор, к которому прибывали лодки» (ср.: Томсен 1891. С. 74; Джаксон 2001. С. 58). Это наименование соответствует последним открытиям на Подоле, который регулярно заливался при разливах.
Итак, летописец (или его информанты) отказался от образа Кия как традиционного фольклорного первопоселенца-перевозчика, превратив его в князя, ходившего на Царьград. Зачем ему понадобилось такое превращение?
Летописца принято обвинять в тенденциозности, часто без особых оснований. Как раз в изложении киевской легенды некие основания для подобных претензий имеются, ибо киевским наследникам Рюрика важно было продемонстрировать легитимность своей княжеской власти жителям города, которые еще помнили о своих первых князьях Аскольде и Дире и видели их могилы во время составления летописи. Для этого понадобилась книжная легенда о древнем князе Кие, не оставившем потомков. С чем могло быть связано несуразное сокращение исходного текста в НПЛ и что могло заставить редактора этого текста переиначить судьбу Олега, настаивая на его смерти в Ладоге? Если исходить из самого текста НПЛ, то таким основанием могла быть известная ему и альтернативная киевской легенда о могиле Олега в Ладоге.
Представляется неоправданной реконструкция Начальной летописи, при которой начало истории оказывается оторванным от главных вопросов[67] и тем более от космографического введения. Космографическое введение и главные вопросы о происхождении Русской земли и первом князе в Киеве читались во вводной части Начального свода. Если опираться на наблюдения Шахматова и Истрина и признавать, что Начальный свод использовал компилятивный Хронограф по великому изложению, но не Хронику Амартола (Творогов 1976), то это введение должно было включать сюжеты разделения земли тремя сыновьями Ноя по жребию, строительства Вавилонский башни (из «Малого Бытия»), расселение славян среди 72 языков и потомков Иафета, рассказ о котором завершался упоминанием полян и расхожей библейской фразой «и живяху кождо с своим родом и на своих местех». Далее следовала полная киевская легенда (включая мотив Кия-перевозчика, отраженный во введении к НПЛ) и, наконец, сюжет о хазарской дани на полянах.
Характерно, что Начальный свод завершается (в шахматовской реконструкции) пространным повествованием о поражении трех русских князей — Святополка киевского, Владимира черниговского и Ростислава переяславского от половцев в 1093 г. (ПВЛ. С. 91–95)[68]. Мотив трех братьев[69] оказывается, таким образом, лейтмотивом первой редакции Начальной летописи — «Повести временных лет».
§ 3. Русь и вси языци. Этногеография летописи
Главным образцом и источником для построения космографии — картины мира средневековых книжников оставалась Библия с ее преданием о расселении потомков сыновей Ноя и «Таблицей народов» (Бытие Х). Начальная летопись использовала основанные на той же традиции греческие хронографы: Хронику Малалы (в древнерусском переводе — в составе так называемого Хронографа по Великому изложению, согласно А. А. Шахматову) и Хронику Георгия Амартола. Но ни в Библии, ни в «Таблице народов» греческого хронографа не было упоминаний ни славян, ни руси. Здесь-то и понадобились приведенные ранее построения: используя Хронику Амартола, где перечисляются полунощные и западные страны в «Афетовом колене», летописец помещает словен вслед за упоминанием Иллирика — ведь в этой римской провинции учил Павел, эту область, по приведенным свидетельствам латинских авторов, «захватили у ромеев» славяне еще в VII в. В соседней провинции Паннонии, напоминает далее Нестор, епископом был уже другой апостол — Андроник, а его «наместником» на паннонской кафедре стал первоучитель славян Мефодий.
При описании славянского расселения после вавилонского столпотворения летописец отождествляет славян с жителями соседней с Иллириком и Паннонией римской провинции — Норика: «нарци, еже суть словени». Норик расположен к северо-западу от Паннонии в предальпийской области, там, где на крайнем пределе славянского расселения в Каринтии жили летописные хорутане (ныне — словенцы). Легенды о расселении славян и происхождении у них христианства стали известны Нестору благодаря кирилло-мефодиевской традиции («Сказание о преложении книг на словенский язык» — см. в главе VI), определявшей место славян во всемирной истории и всемирной империи — Риме.
Ситуация с русью была гораздо сложнее. Во-первых, русь обитала в той части «полунощных стран», которая не была известна Амартолу. Восточная Европа к северу от Сарматии и Скифии описана самим русским летописцем. Во-вторых, начальная русь не принадлежала «словенскому языку». Поэтому летописец помещает ее среди прочих неславянских народов Восточной Европы: «В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, мордъва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимҍгола, корсь, летьгола, любь» (ПВЛ. С. 8).
Русь не случайно оказывается рядом с чудью: в широком смысле так назывались в древнерусской традиции все неславянские — «чужие» народы севера Восточной Европы, в узком — прибалтийско-финские племена Эстонии. Эта чудь, согласно летописи, «приседит» к «морю Варяжскому» вместе с ляхами-поляками и пруссами, западнобалтским народом, а сама русь имеет варяжское происхождение. Тут же среди варягов помещает ее уже второй раз летописец: «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, готе, русь». Далее следуют «агняне, галичане, волхъва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии».
Этот список, на первый взгляд, представляет собой простое перечисление северо- и западноевропейских этниконов, известных летописцу: от варягов до итальянцев — венецианцев и фрягов-генуэзцев. Более того, явной несообразностью в цитируемом фрагменте кажется повторение имени русь — сначала среди восточноевропейских, затем среди северноевропейских народов. Это давало повод для бесконечных уличений Нестора в тенденциозном сочинительстве и вставках в более раннюю и «достоверную» летопись: якобы русь он вставил в перечень варяжских народов потому, что ему стала известна занесенная извне легенда о призвании варягов-руси, в то время как «исконная» русь обитала в Восточной Европе и т. п.
При внимательном чтении мы уже сейчас можем убедиться, что не только русь (как и словене) дважды упомянута в космографическом введении к «Повести временных лет». Дважды упомянута и волъхва, достаточно точно помещенная между галичанами — галлами, древнее имя которых долго сохранялось в ономастике побережья Атлантики, и римлянами, жителями Рима. Заметим, что римская географическая номенклатура — Норик, Галлия, Германия — сохранялась в латиноязычной анналистике раннего средневековья (см. Немецкие анналы. С. 129, 243, 237, 403, 447) и была известна кирилло-мефодиевской традиции, для которой германцы стали немцами и романоязычные франки — волохами. Франки-волохи, которые, как говорится далее, «нашедши на словени на дунайския» и сели среди них, творя насилие (ПВЛ. С. 8). Такими же «находниками» впоследствии изображает летописец и варяжскую русь в Восточной Европе, среди славянских и финно-угорских племен. Здесь же становится ясно, почему для обозначения франков летописец использовал архаичный праславянский этникон волохи: ведь франками-фрягами в его времена называли уже генуэзцев (некогда входивших в состав империи франков и завершающих список волошских народов).
Сама структура списка этнонимов позволяет усмотреть некую иерархию в перечислении народов: варяги — это не отдельный народ, а общее наименование всех скандинавских племен, которые и перечислены следом, — свеи-шведы, урмане (норманны, под которыми понимались норвежцы и датчане?), готе-готландцы; завершает список русь. Далее следуют агняне-англы, которые, казалось бы, уже не относятся к скандинавским народам. Однако далее, в легенде о призвании варяжских князей летописец включает и англов в число варягов. Возможно, это отражало знания о политической ситуации в Западной Европе, когда Англия сначала входила в состав государства датского конунга Кнута Великого, а затем в 1066 г. была завоевана норманнами Вильгельма, герцога Нормандии. Скорее летописец использовал здесь упомянутое «Сказание о преложении книг на словенский язык», которое воздействовало и на еврейскую хронику второй половины Х в. — «Книгу Иосиппон», помещавшую русь рядом с англами и саксами, живущими «на великом море». Это совпадение с Иосиппоном тем более разительно, потому что еврейский хронограф также упоминал русь дважды в своей «Таблице народов»: один раз — на море рядом с англами, другой — на реке «Кива», в которой исследователи справедливо видят наименование Киева, перенесенное на реку Днепр (ср.: Петрухин 1995. С. 25–35; Рашковский 2009).
Иосиннон прямо следовал библейской «Таблице народов», отождествив Мешех (Мосох) с саксами, а соседних Фирас (Тирас) — с русью; славяне, как в большинстве раннесредневековых традиций, отнесены к «сынам» другого потомка Иафета — Доданим и размещены на Дунае от Болгарии до Венеции и на севере до саксов. Летописец упоминал лишь трех сыновей Ноя, распределив между ними, вслед за Амартолом, все известные ему земли и языки. Но и летопись, и Иосиппон, и вся средневековая историография (ср. из последних работ: Мыльников 1996 — об отождествлении Мосоха/Меше-ха с Москвой и т. д.) следовали структуре библейской таблицы: имя народа (языка) называлось сначала в числе первых потомков трех сыновей Ноя, затем повторялось в начале перечня следующего поколения; дальнейшее изложение было уже не «генеалогическим», а историко-географическим, о том, где «заселились» потомки Ноя в «народах своих». Так находят объяснение повторы имен руси, словен и волхвы в генеалогическом и конкретном историко-географическом значении.